|
Михаил ШЕВЧЕНКО |
|||||
|
Михаил ШЕВЧЕНКО Начальство, подписывая телеграмму, исправило "великого" на "выдающегося"... На следующий день еду в метро на работу. Сидевсший рядом подполковник авиации развернул "Правду", и первое, что я увидел - чёрную рамку и ЕГО фамилию. Господи, умер Твардовский!.. Я попросил на минуту газету. Но читать не смог. Текст расплывался... День шёл как в тумане. Все говорили о нём. Говорили разное. Будничность казалась никчёмной. Нам, консультантам, предписывалось на завтра участвовать в гражданской панихиде. Наутро я был у Центрального Дома литераторов. У входа стояла милиция. Писателей пропускали по членским билетам. Гроб - на сцене Большого зала. Сразу по приходу постоял в карауле. Как изменился Александр Трифонович!.. Худой. Глаза провалились. Губами будто зажата какая-то затаённая мысль. Музыка. В первом ряду сидят - брат Твардовского, точь-в-точь сам поэт, жена Мария Илларионовна, писатель Г. Троепольский, сотрудник редакции журнала "Новый мир" В. Лакшин. В кулуарах, за сценой в комнате президиума - разговоры. Якобы ко всякому бородатому особо приглядываются представители госбезопасности, - не Солженицын ли? Якобы есть указание - не пропускать его на панихиду, на похороны. Но как же это сделать, если, говорят, он приглашён Марией Илларионовной?.. Разговоры, разговоры... Часам к одиннадцати Большой зал наполняется. Сквозь щёлку занавеса смотрю на публику. Кто же это рядом с Марией Илларионовной? Рыжеватый. Взгляд холодный, сверлящий. Шкиперская бородка. Тонкие золотые очки... Где-то я его видел... Набирается народу и за сценой. К С. Михалкову подходит представитель госбезопасности. - Сергей Владимирович, в почётном карауле Солженицын... Видали?.. - Где? - хмурится Михалков. Оба сбоку выходят из-за кулис к сцене. - Вон! Рыжебородый! - Да это наш секретарь Сергей Орлов! - облегчённо вздыхает Сергей Владимирович. - Наш секретарь правления... Известно, поэт-фронтовик С. Орлов горел в танке. Чтобы прикрыть шрамы на лице, он носил бороду. Снова стою в карауле, вместе с Владимиром Тендряковым. После подходим к А. Беляеву, заместителю заведующего отделом культуры ЦК КПСС. - Ну, что? - говорит ему Владимир. - Хороните Твардовского?.. - Вместе с тобой, - отвечает Беляев. - Да не-ет, меня ещё погодите хоронить, - переиначивает смысл беляевской фразы Тендряков. Оба чуть улыбаются при этом лёгком пикировании. У них добрые взаимоотношения. Иду за сцену. Сквозь щель занавеса гляжу в зал. Кто-то рисует Александра Трифоновича. В первом ряду, возле родственников Твардовского, опять в кресле тот рыжеватый человек с острым недовольным взглядом. Где же я видел его? Подходит наш консультант, Анатолий Чехов. - Не знаешь, кто это рядом с Марией Илларионовной? - спрашиваю. - Солженицын, - отвечает Анатолий. Да, вот это кто!.. Я же видел его портрет в "Роман-газете". Только там он был без бороды, какой-то испуганный. А тут... тут совсем другое дело... Анатолий подаёт мне рисунок. Он уже успел зарисовать автора "Ивана Денисовича". Собираются писатели. Под руки привели К. Федина. Он постоял в карауле и был уведён. На сцене появляются К. Симонов, П. Антокольский, И. Андроников, жутко выглядящая О. Берггольц, С. Залыгин, П. Нилин, К. Воронков, В. Огнёв, уже поддатые Р. Гамзатов и К. Кулиев... Панихиду открывает С. Наровчатов. Выступают А. Сурков, С. Орлов, И. Абашидзе, генерал Востоков... Последним выступает К. Симонов. Говорит о честности покойного. О его мужестве, принципиальности. Называет настоящим коммунистом, великим поэтом. Часа за полтора до панихиды мне сказали, что я - в числе тех, кто будет выносить гроб. Я на сцене. Прощание с покойным. Подходит Мария Илларионовна. Неверным шагом. Раскинула руки, словно и он идёт ей навстречу... Нет, он лежит хладен, хотя на висках блестит пот... Рыдание. Марию Илларионовну уводят. Прощаются родные. За ними - высокий - стоит Солженицын. Ме-едленно подходит к покойному, ме-едленно крестит его и, обняв за голову, целует. Сразу же, со времени появления на сцене Солженицына, неистовствуют фотографы. Ещё бы! Автор нашумевшего "Ивана Денисовича"... Солженицын - это для меня вдруг становится ясным! - специально -медлительностью - работает на фоторепортёров, даёт возможность увековечить себя... Панихида закончена. Выносят венки. Мы, консультанты правления Союза писателей, поднимаем гроб. Рядом Михалков, Сурков... Думал ли я, когда ещё мальчишкой зачитывался "Василием Тёркиным", что буду нести гроб с телом создателя его!.. Ставим гроб в машину. Садимся рядом. Тут же - Г. Троепольский, В. Лакшин. Желваки на скулах. Слёзы по морщинам... Едем долго. На кладбище не по ритуалу поставили гроб. Переставляем. Плачущий М. Луконин открывает траурный митинг. Что-то говорит проникновенно. Впереди меня родные Александра Трифоновича. Около них - Солженицын. И тут... митинг прощания с создателем "Василия Тёркина" не обошёлся без юмора. Перед Солженицыным возникает К. Кулиев, обнимает его и говорит со слезами в голосе: - Серёженька! Ушёл... ушёл наш Трифоныч! - и целует Солженицына, спутав его с Сергеем Орловым... Представитель госбезпасности - снова к Михалкову: - Что же это такое? Сергей Владимирович, как всегда, нашёлся с ответом: - Если ваши трезвые ребята спутали Орлова с Солженицыным, то что же спрашивать с пьяного Кулиева?!. После митинга несём гроб к могиле. Последние прощальные слова. Рыдания. "Прощай, Саша!" - задыхается Г. Троепольский. У изголовья В. Лакшин. На холме могильной земли - снова над всеми - стоит Солженицын. Потом спускается - опять же ме-едленно, - крестит покойного. Целует. И - снова строчат фотоаппараты... Закрывают гроб рабочие Новодевичьего. Глухо стучат молотки. Какой-то мужчина говорит: - Уже все, - итожит В. Ильин, секретарь по оргвопросам Московской писательской организации. Молчание. Стучат молотки. Гроб в могиле. Удары земли по крышке. Опять перед всеми возникает Солженицын. Широко крестится и бросает землю в могилу. Всё время он подчёркнуто на виду. Привлекает внимание к себе. Особенно фоторепортёров. Позже В. Лакшин даст всему этому точное определение: "Он умело организовал своё появление. Смерть Твардовского, как теперь видно, была для него прежде всего средством объявиться на публике и покрасоваться перед светом юпитеров". Это было "театральным прощанием с покойным". А что же потом? После прощания, когда так трогательно он выражал свою печаль?.. После всего этого в "Телёнке..." он напишет о великом поэте Александре Твардовском, о своём первопечатнике: "...Он заблудившийся бессильный человек... бедняга, ему искренне казалось, что он важное новое слово говорит..." Дальше ещё хлеще: "Он помогал меня душить...", "Он меня багром помогал утолкать под воду..." И это называется - жить не по лжи?.. И это - о человеке, благодаря которому всходила "звезда Солженицына"?.. Какое фарисейство! В 1994 году Солженицын приезжал в Воронеж. На встречу с ним в "АПЕКСе" пришёл Г. Троепольский. Вот что вспоминал о встрече Виктор Силин, земляк и друг Гавриила Николаевича: "...Зал уже был полон под завяз, гудел, когда Гавриил Николаевич, тяжело опираясь на палочку, прошёл по ряду. До тех пор, пока какой-то чиновник от культуры не вспомнил, что это всё-таки автор "Бима"... И писателя пристроили где-то с краю. Он слушал Солженицына, опустив низко голову, и только изредка оглядывался в зал. Ещё по времени не прошла и половина встречи с лауреатом Нобелевской премии, а Троепольский встал и так же медленно переступая ногами, стал покидать зал. Теперь уже зрители стали, как по команде, поворачивать за ним голову. Через десять дней Гавриил Николаевич позвонил мне. "27 ноября 1994 года. Ты всё очень точно написал о Солженицыне (имелась в виду моя статья о трёхдневном пребывании писателя в Воронеже. - В. С.). Но у меня есть к его личностным качествам претензии. Если бы не было Твардовского, то не было бы и Солженицына. Это надо постоянно помнить. Разве напечатали бы когда-нибудь "Матрёнин двор" в "Новом мире", если бы не упорство Александра Трифоновича?! Почему я ушёл из зала? Какую-то свару организовали. Где кроме брехни (он так и сказал. - В. С.), склоки - ничего не было. Не умаляю значения Солженицына... Но есть у него в характере одна черта, отталкивающая людей: уверовал в то, что он превыше всех. Нигде не упоминает о тех людях, которые ему помогали, спасали... И ещё одного не мог Троепольский простить Солженицыну. Сначала в парижском издательстве "Имка-пресс" вышла книга "Стремя "Тихого Дона" с предисловием Александра Исаевича. А потом появилась другая статья "По донскому разбору", посвящённая "Поднятой целине". Солженицын напрямую не утверждал, что автором "Тихого Дона" является некий другой писатель, но под сомнение авторство Шолохова поставил. Вот это-то и считал Троепольский грязной вознёй, брехнёй, сварой и свалкой. И не мог простить". (1998 г.) Слова Г. Троепольского перекликаются с тем, что писала дочь Твардовского в открытом письме Солженицыну, опубликованном в итальянской газете "Унита" после выхода в свет "Телёнка...": "...Призывающий людей "жить не по лжи", вы с предельным цинизмом рассказываете, как сделали обман правилом в общении не только с теми, кого считали врагами, но и с теми, кто протягивал вам руку помощи, поддерживая в трудное для вас время, доверяя вам. Теперь я вижу вас целиком и полностью". Обо всём этом я узнаю позже. А пока... Бросаю в могилу горсть московской земли. Пусть она будет Вам пухом, дорогой Александр Трифонович... Работают лопаты. Всё!.. А по небу плывут прямо-таки весенние облака. Сквозь них пробивается солнце. Чтобы всё-таки светлее было на земле... Прихожу в себя. Вижу в нескольких шагах могилу Н. С. Хрущёва. Вот так и поселились... Бывший глава страны и - премьер Поэзии. Уже дома взглянул на календарь: 21 декабря - день рождения И. В. Сталина. Надо же, и - день прощания с поэтом его - сталинской - эпохи.
|
|
121069, Москва ул. Б.Никитская, 50-А/5, стр.1, Тел. (095) 291-60-22 факс (095) 290-20-05, literator@cityline.ru |