Главная страница Текущий номер Архив Гостевая Форум Обратная связь Фотогалерея

Евгений АНТОШКИН

Евгений АНТОШКИН

Говорят, что Поэзия — это художественный документ времени и, что подчас поэтический мир наиболее реальный, чем сама жизнь.
Может быть поэтому, много лет назад, прекрасный русский поэт, ладожский златоуст — Александр Андреевич Прокофьев, автор знаменитых стихов — песен о Ладоге и поэмы "Россия", подписывая мне одну из лучших своих поэтических книг "Приглашение к путешествию", наказывал: "…Люби Россию ещё больше, чем любишь, узнай её ещё больше , чем знаешь, пой о ней".
Не знаю, что побудило Мастера сделать такую надпись? Но в своём творчестве я стараюсь следовать этому вещему наказу.

* * *

Как ныне сбирается вещий Олег
Отмстить неразумным хазарам…
А. С. Пушкин
Глядит сурово и зловеще
Наш век — наш брег.
А по степи, как призрак, вещий
Спешит Олег.

Он, меч подняв, одним ударом
Свой путь вершил…
За что он отомстить хазарам
Опять решил?

Щит над вратами Цареграда
Он дланью влил.
Но он не знал: посланцы ада
Уже ползли.

Хотя он храбрым был и вещим, —
Грозой всех стран.
Но встал коварным и зловещим
Степной бурьян.

Судьба его перехитрила
В кругу менял,
Когда свой смертный зев открыла
В траве змея…

Бурьяном заросли дороги
В моём краю.
Забытый Богом и убогий,
В репьях стою.

Небесные прорвало своды:
То дождь, то снег.
Лишь плач княжны летит сквозь годы:
"Олег, Олег!.."

Порос травой и мхом покрылся
Степной валун.
Я кровью, как росой, умылся
Средь божьих лун.

Под ветром злым трава трепещет,
Спит княжий стан…
Шипит змея и тать клевещет,
Встаёт бурьян.


* * *

Людмиле Щипахиной

В храм войду, свой не свой,
Тьмой затёртый:
И живой — неживой,
И не мёртвый.

И в росе, как в слезах
Меркнет вечер…
Словно встречных глаза,
Плачут свечи.

И струит бледный свет
С небосводья,
Словно цвет-пустоцвет
В час бесплодья.

Скорбны лики богинь
У киота.
И друзья, и враги
Ждут чего-то?

Выдал лиха нам век,
Как невеждам.
Кто я есть — человек,
Или нечто?

Ковыряюсь в золе,
Сходной с тьмою.
И бреду по земле,
Волком вою.

Как стальная струна
Ножевая,
Затаилась страна —
Выживает.


* * *

В звёздах луг, три коня — три огня
И роса предвечерняя стынет…
Я беспечен до судного дня,
Божья милость пока не покинет.

Дождь провиснет над пышной скирдой
И табун в поздней хмари проскачет.
И такой я ещё молодой,
От любви к отчим пажитям плачу.

Вот лечу по сугробам в санях,
Вот бегу по гудящему лугу.
И седлаю упрямца коня,
Затянув до упора подпругу.

Обжигает ладони огонь…
Беззаботные сроки минуют.
Где тот луг,
где тот дождь,
где тот конь,
И в узлах сыромятная сбруя?

И всё дальше родное крыльцо,
И года, как столбы межевые.
И всё яростней ветер в лицо,
И друзья ещё рядом, живые.
* * *

Через речку шаткий мост…
И, как горький след беды,
Впереди ночной погост
В отражении воды.

А на правой стороне:
Дом и липы в два ряда.
Кто-то при большой луне
Снова приходил сюда.

У забитого окна
Вновь кого-то тихо звал.
И друзей по именам
Потихоньку вспоминал.

Кто-то у калитки пел,
Кто-то на кушетке спал,
Ветхой ставнею скрипел,
Воду горькую черпал…

А когда придёт рассвет
И луна в луга уйдёт,
На росе оставив след,
Странный странник пропадёт.

И туман укроет мост
И замшелые кресты,
И заброшенный погост,
И пугающий пустырь.

И приветят солнца лик
По лугам и по лесам:
То ли птиц пролётных крик,
То ли мёртвых голоса?


* * *

Как будто кто играет в прятки, —
Все звёзды выстроились в ряд.
Желтками, сваренными всмятку,
В небесной плоскости парят.

Среди воинственного гула,
Где нет ни света, ни тепла,
Гляжу, — одна в ответ мигнула,
Другая, — очи отвела.

Я вверх тянусь, заворожённый,
Из беспредельной пустоты.
Жестоким веком обожжённый
Той, дальней, родственник звезды.

Вдруг через горний блеск гордыни
Она опять в ответ мигнёт.
На переплавку снова кинет,
Иль в чёрную дыру швырнёт?


СРЕДИ КОЧЕВИЙ И МОГИЛ

Верблюд — корабль пустыни

Верблюд, как парусное судно
Среди кочевий и могил.
Ступни разбитые верблюда,
Как стоптанные сапоги.

Строкой царапин, полуточек
Его следы сквозь зной текут.
Бьет звёздной пылью колокольчик
В зачёт размеренных минут.

В тюках дары одежды царской,
В глазах горячий дым песка.
Клинок изогнутый бухарский
Хранит и жемчуг, и шелка.

И зашифрованные вести
Впечатаны в его шаги.
В ушах сто вёрст звенят по жести,
В ноздрях след вырванной серьги.

Плывёт он — воз жары и пыли,
Что зной до рёбер облизал.
Он столько слёз верблюжьих вылил,
Европу с Азией связав…

Сквозь толщу лет душа проглянет,
Когда ты сам себе слуга.
Так что же нас влечёт и тянет
К далёким, гиблым берегам?

Наверно, Бог не зря старался,
Когда делил парчу и шёлк.
А ты б узнать не забоялся б,
Откуда в этот мир пришёл?

Ответ резонный: ниоткуда —
Страшны беспамятство и страх.
Где, как на двух горбах верблюда,
Качается мир на гробах…

Опять в узлы свой скарб закрутишь,
Но всё трудней твоя тропа.
Иди, иди, пока натрудишь,
Как страж пустыни, два горба.

Как меж эпох, — так между строчек
Болит, в предчувствии, душа…
Звенит глас Божий — колокольчик
За шагом — шаг, за шагом — шаг.


* * *

Свет особый на рассвете
Проступает на заре…
Снег в клубок сбивает ветер
У распахнутых дверей.

И хотя с утра морозит,
Лютым холодом знобит,
Обозначит звук полозьев,
Что не всё на свете спит.

Где-то тянет чёрной гарью.
Кто-то бродит за окном,
Чтобы всё раскочегарить,
Опрокинуть кверху дном…

Натянув на зенки шапку,
Всё порушить не спеши.
Ты забит, как гвоздь по шляпку,
В эту землю, в эту жизнь.


* * *

Жестокий век полураспада,
Как гнев небес:
То правит сам наместник ада,
То пришлый бес.

Как с водки, выплеснутой залпом,
В сознанье тьма.
С пустыми окнами на Запад
Бредут дома.

И отчий дом стоит укором,
Где предков прах.
В глухих проломах у забора
Свистят ветра…

Приезжий франт, роняя слёзы,
Как лицедей,
Прощенья просит у берёзы
Среди полей.


* * *

Не надо мне доли Иудиной,
Я с жизнью уже не спорю.
Дырявую словно посудину,
Бросает меня по морю.

Я — голод, я — холод, я — улица,
Я — нечто ещё живое.
И плечи мои сутулятся…
За что я бреду изгоем?

Родного меня, как неверного,
И судят вослед, и бранят.
И, словно монету разменную,
В прихожей держат меня.

И ждут: "Глядишь, окочурится…"
А я — плоть безвестных героев:
Я — голод, я — холод, я — улица,
А улицу не закроешь.


* * *

Не воспрянула страна,
Не упрочилась.
Как от старости спина,
Скособочилась.

И с сумою на большак
В горе тянется…
Правят: шут или дурак,
Или пьяница.

Вместо праведных забот —
Речи тронные.
И глядит, молчит народ —
Голь посконная.

Обожглась на их речах
Рвань бездомная.
И в руках дрожит свеча
Похоронная.

Где-то Запад и Восток —
Земли дальние…
Тлеет, тлеет фитилёк
С убыванием.

Хоть кричи, хоть не кричи,
В глупой нарочи,
Остаётся от свечи
Лишь огарочек.

Только слёзкой, сквозь года,
Как речение,
Светят: ранняя звезда
И вечерняя.


* * *

Метёт февраль,
поля снегами стелит,
Тревожа воем вдовий неуют.
И слышится
не жуткий стон метели, —
Старухи одинокие поют.

На топчане
опять свернусь в калачик,
Где связки с луком до весны висят.
А за столом поют,
как будто плачут,
Как будто над усопшим голосят.

В снегу их избы
до покатых кровель,
Но к вечеру
собраться вкруг спешат.
Что позабыто было, всё откроет
В застолье одинокая душа.

Чего они успели, не успели?
За что к ним век
безжалостен и крут?..
Под плач души,
под жуткий стон метели
Старухи одинокие поют.


* * *

Каменистая дорога.
И дорога — не одна.
Словно иней, метой строгой
Проступает седина.

С сединой напрасно спорить.
Седина — она права…
"Здравствуй, племя молодое!" —
Я шепчу уже слова.


* * *

На высоте,
доступной птицам,
Мы храмы возвели свои.
Но разучились
впрок молиться
И, как язычники, стоим.

Чужие идолы и боги
Уже скликают всякий сброд,
Чтоб наши захватить чертоги
И свой отпраздновать приход.

Вновь совратит нас
чёрный гений,
Потом придут разор и тать…
Не становитесь на колени,
С колен потом уже не встать!

 

Обсудить на форуме.

121069, Москва ул. Б.Никитская, 50-А/5, стр.1,    Тел. (095) 291-60-22 факс (095) 290-20-05,    literator@cityline.ru