Юрий КОНОПЛЯННИКОВ

Юрий КОНОПЛЯННИКОВ

Юрий КОНОПЛЯННИКОВ

ПОЭТ – ЗВАНИЕ ПОСМЕРТНОЕ

В своих историях, рассказываемых тут, я исхожу из того, что: кто, например, изобразит меня или моих друзей и соратников лучше, чем я сам это сделаю. Поэтому я никогда не уступаю того, что принадлежит мне. И никогда не позволю, чтобы сделанное мной, кто-то выдавал за своё, да ещё в худшем виде.

И.Г. наладился ездить в Румынию и развивать дружбу с писателями этой страны.

М.Г. не выдержал такого превосходства в связях с зарубежными странами и спросил поэта:

— Скажи мне, — негромко икнув (дело происходило в Нижнем буфете ЦДЛ), М.Г. всерьёз требовал откровения: — Скажи мне, как мужик мужику, кто всё-таки тебя в Румынию отправил?!

Ставший в последние годы искусным аппаратчиком А.Д., наблюдая за истерикой одного из писателей, с укоризной сказал:

— Это не повод: кидаться на пол и бить себя пятками в жопу!

Всё более часто оказываясь в коллективных писательских поездках по городам и весям страны С.Н., проснувшись однажды на въезде в Санкт-Петербург, неожиданно даже для самого себя воскликнул:

— О! Как Кострома-то похорошела.

Жена замечательного прозаика И.Н. после пятиминутного общения с В.И. (ожидала в Нижнем буфете ЦДЛ отлучившегося мужа, а к ней подсел на "мгновение!" поэт В.И.), решительно сказала вернувшемуся мужу:

— Если бы ты был поэт, я б тебя убила!

Член писательской организации И.Г. ласково обнял другого, рядом сидящего члена той же организации Н.Г. и очень своеобразно подчеркнул их неразрывную связь, сказав об Н.Г.:

— Вроде враг, но социально близкий.

А.Д. несёт свой внушительный вид впереди поэта В.Б., а сам, если это можно представить, шествует позади и поэта, и себя. Так ему лучше видится окружающее. В.Б. на этот раз особенно тщедушен и субтилен. И я бы сказал — кем-то сильно замордован.

Идут они по широким тогда ещё (можно сказать — советским ещё, не сдающимся в вынужденную аренду) пространствам писательской организации, и все, кто присутствует при этом, расступаются, невольно провожая взглядом этот торжественно идущий (со стороны А.Д.) строй:

— Не пугайтесь! — горланит ко всему прочему А.Д., указывая на В.Б. — Это член нашего правления!

Сидя рядом, на очередном пленуме Союза писателей, и, взглянув на кучерявого как никогда Н.Д., прозаик В.Г. с тихим пафосом произнесла:

— Н.Д. похож на казака, который наслушался Бетховена.

Выдающийся критик нашей современности В.Г., отмечая достоинства зарубежных памятников литературы, говоря о средневековом романе "Тристан и Изольда", без всякой на то нужды заметил:

— Ведь это только называется "Тристан и Изольда", а там всё время друг дружку употребляют.

Писатель-патриот Ю.К., офицер запаса, побывав в ГАИ, решил поделиться радостью с коллегами:

— Я сегодня, — объявил он в правлении писательской организации, — на права сдал. Завтра получаю.

Ответственный работник аппарата правления, тоже из военных, знающий цену специалистам широко необходимым для армии, одобрил рвение писателя, не утратившего армейский пыл (в смысле овладения техникой, да и чем угодно):

— Очень хорошо. — Поощрил предприимчиво-энергичного Ю.К. ответработник. — Придёшь завтра с правами, я зачитаю тебе твои обязанности!

В последнее время, несмотря на катастрофическое отсутствие денег, в творческих союзах учреждается масса всяких премий. И идёт настоящая битва за их получение. Но, как правило, используются "грязные технологии", заимствованные у политиков. В результате чего на днях, если бы не вмешался секретарь писательской организации, чуть не потопили одного достойного претендента от поэтов. Выслушав различного рода гнусности о кандидате на премию, секретарь авторитетно заявил:

— Премию дать надо! Человек он хороший. Хоть помню однажды, погостевав у друзей и уходя домой, нассал в хозяйские сапоги, — к поэзии отношения это не имеет! Считаю, что премию он давно заслужил.

Некий самодеятельный композитор, взятый для выступлений кем-то из поэтов, Н.П., страшный тип — затрахивающий словами! — никому из писателей Москвы не дал рта раскрыть во время поездки к читателям области (любителям изящной словесности) и обратно, трепал языком не умолкая.

Возвратились они в Москву: Н.П. тяжко вздохнул и, сожалея о том, что уж больно скоро закончилась поездка, горько произнес:

— Вот так и не поговорили. Только тему обозначили.

Величайшее высказывание поэта Бориса Авсарагова: "Чем длинней слеза, тем мельче поэт"!

М.П., зайдя в редакцию "МВ" и размахивая какой-то новой демгазетёнкой, сообщил на всякий случай (для лиц сугубо заинтересованных!):

— Продаются женские часики. Каждый час — 500 рублей.

В.Ф. гордо заявил на днях:

— Не пью сейчас. Решил оставшиеся годы Отчизне(!) посвятить.

Поэт В.У. (но не Валентин, а Владимир) в кругу друзей-писателей попробовал объяснить, почему рука в гипсе:

— Махнул, — сказал он, — нечаянно…

А Ю.К., заржав и перебив друга, тут же всё довершил:

— На судьбу, — завопил, тараща глаза, довольный своей выдумкой, Ю.К. — И вот он вам итог!

О критике И.Ш., как это бывает в одном конкретном случае, надо сказать: либо это всё и дальше тишина, либо произойдёт ещё нечто, что перевернёт весь мир.

Судите сами: И.Ш. о поэтессе Т.О., жене поэта А.М., написала статью под названием — "Поющая в горящей избе"!..

На важном заседании литературной общественности высокий литературный чин И.П., слушая прозаика П.А., выступление которого звучало как кость в горле для И.П., на правах ведущего собрания не выдержал и казуистически мягко прервал выступавшего, с лёгкой обидой, не найдя ничего иного для отстаивания своих интересов и доказательства их общей необходимости, произнеся:

— Петя! Вот почему ты такой желчный?!.

В.Ф. в кои-то годы забрёл в писательскую организацию и был страшно разочарован: уходя в Дом Ростовых (этот сколок бывшего Союза писателей СССР), он с надрывом сказал:

— Пойду к ним. Здесь не пьют никто, а там, слава богу, тщательно ещё употребляют.

Н.Ф., представлять которого нет никакого смысла — он и так всем известен, об одном всеобще признанном русском классике советской литературы сказал однажды:

— Он принадлежит к представителям тех народностей, для которых открытие русской культуры ещё впереди.

А о П.А., преуспевающем издателе собственных сочинений, достигших неимоверного количества томов, Н.Ф. с ужасом как-то обмолвился:

— Это же невменяемый человек: написал роман "Русская трагедия" — сам-то он и есть "русская трагедия"!

Ответсекретарь докладывает главному редактору (дело происходит в известном московском журнале, в самой его редакции то есть):

— У нас стихи В.Х. идут, но не антисемитские…

Главный редактор, понимая на что намекает ответсекретарь — на то, что изменить уже ничего нельзя, раздражённо оборвал подчинённого:

— Да пусть они будут антисемитские, только бы не мудацкие!

Председатель правления писательской организации, выступая перед управленческим аппаратом, так лаконично однажды пояснил то, о чём и о ком он говорит:

— Я говорю об И.С., которого мы 40 лет знаем и без всякого удовольствия.

Л.А., сотрудница Литфонда, глядя на то как писатель Ю.К., её временный начальник, накладывает на заявлении резолюцию, обращённую к Л.А, с распоряжением выдать заявителю трудовую книжку для освидетельствования документов в не ликвидированном ещё тогда ОВИР(е), мило льстит начальнику:

— Ой, Ю.К., вам с таким почерком только любовные письма писать!

Некий А.Ш., певец, философ, поэт и писатель, а точнее — самодеятельный гитарист, стал часто захаживать в писательскую организацию, страстно желая в часы застолья покорить её лучших представителей своими подробными героико-биографическими данными.

Председатель организации не выдержал и справедливо попенял нескромного неофита, ещё не ставшего профессионалом:

— Знаешь что, брат, — сказал председатель, — вот ты всё время ходишь к нам и хвалишь свою жену. Но вся проблема в том, что мы никогда не сможем услышать её мнение о тебе!

Л.В. как-то поутру обнаружил у себя на рабочем, поэтическом столе, обращённое к женщине двустишие:

У тебя в грудя'х душа —

Сердце ниже пояса…

Но кому были посвящены эти строчки — так и осталось загадкой. Поэт не смог вспомнить, с кем, с какой женщиной он был накануне в ресторане.

Поэтесса Н.П., получив как-то одобрение нескольких ею написанных стихотворных строчек от самого Ю.П., гениального нашего поэта-современника, позвонила ему домой и попросила дать рекомендацию для вступления в Союз писателей.

Ю.П. немного не гениальнее того, что говорят сами его стихи, ответил на эту просьбу. Он сказал:

— А ты у Лермонтова попросила бы?

— Да, — простодушно не поняла Н.П., куда клонит Ю.П.

— А я бы нет! — грозно подытожил поэт и положил трубку.

Л.К. терпеть не может, когда входят к нему без содрогания. Поэтому, — впустив одного говоруна, не отреагировав должным образом, то есть словесно ничего не обозначив, а только морщась — что дало возможность вошедшему, не отвлекая напрямую хозяина редакционной комнаты (то есть самого Л.К.), заговорить на праздные темы с окружением его, что уже естественно никак не укладывалось в рамки поведения "для посетителей", — Л.К. не стерпел и застонал:

— Ещё слово, и я его убью! И суд меня оправдает!

Один прозаик (описанный ранее как ШАД), перешагнув за пятьдесят, когда исполнилось ему года 53, взялся сочинять стихи. И решил, что таким образом, окунувшись в поэзию, он перешагнул за черту гениальности.

Он запил и по ночам начал названивать более молодому литературному дарованию (это был М.П.), жившему по соседству, с той, очевидно, лишь целью, чтобы восхищать и покорять последнего своим поэтическим блеском — вновь написанными стихотворными строчками.

Однажды молодого дарования не оказалось дома, а поэт-прозаик продолжал каждые пятнадцать минут названивать его маме и требовать М.П. к аппарату. В три часа ночи мама не выдержала и сказала этому самому поэту-прозаику:

— А вы хоть на часы-то смотрите? Вы знаете, что сейчас уже три часа ночи?!

ШАД(а) это не смутило. Он, сколь это было возможно трезво, заявил:

— Я поэт — живу вне времени!

Тогда мама М.П., одурев от ШАДовских звонков, по-русски буйно отшила его:

— Мудак ты долбаный, а не поэт, — сказала она, бросив трубку.

ШАД превзошёл самого себя — каждой строке своей удивляется. Особенно, когда крепко примет за воротник.

Так, читая строчки, накануне написанные, выдернутые из кипы бумаг, сваленных рядом с креслом, в котором ШАД восседает; очнувшись от пьяного сна, при виде вошедших гостей из числа молодых литераторов, читая: "когда я небритый… из горлышка пью?!" — ШАД несказанно удивился — лоб покрылся испариной, заиграл гармошкой, глаза наполнились ужасом, округлились.

Он недоумевал: с ним ли это происходит и как это может быть — чтобы он небритый да ещё из горлышка пил?!!

Л.К. спросил меня:

— Будет ли сегодня С.Л.?

Я сказал:

— Да. Вот-вот придёт.

— Не надо, — упредительно-вспыльчиво отреагировал Л.К. — Будет тут по стенкам бегать!

И я хорошо себе представил, как С.Л., секретарь по правовым вопросам, действительно бегает по стенкам.

М.З., обращаясь к Н.Ф., поинтересовался:

— Не знаете, что за человек А.У.?

— Ну, собственно, — ответил Н.Ф., — человеком назвать его сложно. Глупый, конечно: 40 лет в институте, а даже докторскую защитить не смог.

Ю.П. категорически восстал против желания дочери выйти замуж за татарина. И когда дочь намекнула: а как же сам женился на казашке (у Ю.П. жена, мать той самой, замыслившей выйти замуж за татарина, на самом деле казашка), Ю.П. не замедлил с ответом:

— Да, — подтвердил он, — женился. И вот результат!

Ф.К., директор института, ведя учёный совет, спрашивает:

— Есть ли у кого-нибудь какие вопросы, предложения?

— У меня есть, — отвечает Н.Ф., ведущий учёный института, — но я сегодня не буду их говорить.

— А что за человек В.М.? — спрашивает М.З.

— Алкаш! — даёт незамедлительную характеристику Н.Ф.

И М.З. после такого диалога начинает объяснять, какой смысл это имеет: алкаш для Н.Ф. — это не то, что соответствует действительности, а то, что является принадлежностью к "низшей касте".

У.И., получив премию за "большие достижения в области создания высокохудожественных произведений в жанре прозы", позволил себе порадоваться в своей речи на банкете по столь очевидному поводу следующим образом:

— Это премия получена в том литературном цехе, — сказал он о своих друзьях-товарищах-прозаиках, — где "собратья по перу" довольно скупы на похвалу.

— Зато щедры на хулу! — ободряюще звонко поддержал У.И. один из именитых представителей упомянутого цеха Ю.К.

В кулуарах Х съезда писателей России (на Комсомольском проспекте, д.13) Вячеслав Морозов, сотрудник журнала "Наш современник", завидев идущих вместе Валентина Устинова и Юрия Коноплянникова, с удивительной быстротой и лапидарностью одинаково восхитил, как одного, так и другого, да ещё и охочую до крылатых фраз писательскую публику. В.М. закричал:

— В бессмертии Устинова повинен Коноплянников!

Молодой талант, поэт М.З., твёрд и неизменен в формулировках относительно достижения социальной справедливости в обществе, чем и подкупает, постоянно говоря:

— Частная собственность должна быть у тех, кто её не признаёт!

А.Д., зайдя в Нижний буфет, увидев там проигравших внутрилитературную борьбу среди писателей-патриотов, последовательных сторонников Н.Д., — не без ехидства заметил:

— Дело Н.Д. живёт, но не побеждает.

Л.В. своё стихотворение "Волки" посвятил тёще, что очень мило с его стороны.

В.Ф. с досадой в лице ходит по Союзу писателей и потерянно говорит:

— В.У. книгу свою подарил, а у меня уже дома одна такая есть.

Л.С. долгое время не мог прийти в себя. Это после того, когда не званый В.У. прильнул к застолью, где шёл разговор об очередной публикации Ю.К. и где молчаливо присутствовал Г.П. Неизвестно откуда взявшись, В.У. встрял в разговор и ни с того, ни с сего, как по заказу начал хвалить единственное произведение Г.П. под названием роман.

— Этот человек, — сказал В.У., — написал гениальный роман!

Скрипя зубами, Л.С. дослушал похвальбу, дождался, пока В.У. уйдёт, и выдал наконец:

— Можно тебе, Г.П., — сказал Л.С., — после таких слов и помирать спокойно. — Добавив ласково: — Кстати, ты не тяни с этим делом!

Д.М. в кафе ЦДЖ (Центральный Дом Журналиста) кричит:

— Директора ко мне!

Он обнаружил на брюках дырку и гвоздь в кафешном стуле. А так как брюки подарены были женой-итальянкой, благополучно уже покинувшей и Россию и Д.М., пьющего русского мужа, — то сохранность брюк, как лучшего воспоминания о прекрасном, стала особенно дорога и значима.

В.П. же утверждает, что дырка на брюках Д.М. была ещё месяц назад. А Д.М. продолжает орать:

— Директора ко мне!

В.Б. всё-таки коварствует, когда говорит, что Ю.П. вышел из Литинститута с чемоданчиком стихов, а Л.К. с одними пороками.

Мы, например, застали Л.К. в окружении мыслей и дел высокоправедных, что буквально всех радует и окрыляет.

В.Г., приехав домой с работы, достал триста рублей и подаёт водителю. Тот ему:

— В.Г., вы что? Я же Саша — ваш водитель.

А "приехавший домой" отвечает:

— Ну, пошёл ты тогда отсюда!.. (Сами понимаете куда).

Секретарь писательской организации говорит своему председателю:

— Давайте я вам пожму руку!

— У меня рука в соке, — теряется начальник.

— Давайте я вам её вытру, — тут же находчиво, как ему кажется, предлагает секретарь.

В Орле в гостинице "Салют", где разместились писатели, приехавшие на съезд, В.С. заявляет начальнику:

— Сейчас Ю.С. придёт к вам.

— Как он ко мне придёт? — удивляется начальник. — Мы же у тебя в номере сидим.

— Ой, виноват, виноват! — гримасничает В.С. — Зарапортовался.

Навсегда забросившего "питьё" и "курение" Ю.К. избрали в Высший творческий совет. В.С. не без зависти порассуждал на сей счёт:

— Ты, наверно, сорвёшься, — усомнился в товарище В.С. — На такую высоту забрался.

Когда Ю.К. поделился незатейливостью этого сюжета с Л.К., тот разразился бранью в адрес В.С.:

— Да, скажи, избрали! — взбеленился Л.К.. — Чтоб тебя оттуда по башке долбить!!!

Как только П.А. прибыл на писательский съезд в Орёл, на родину Тургенева, и объявил, что он современный Тургенев, а в съездовской суматохе между ним и поэтессой Н.М. наметился своего рода "выездной", командировочный роман, то писатели тут же их окрестили Петя Тургенев и Надя Виардо, в результате чего, выпив за праздничным столом на приёме у главы районной администрации Орловского Полесья стакан лишку Петя "Тургенев" стал громко и во всеуслышанье выпрашивать у Нади "Виардо" непременной дачи ему наслажденья.

— Ну, дай ты ему наслажденье, — закричав, включился в игру Ю.В.: — Дай! — Но не был услышан голос его.

В.Г., всё в той же Орловской гостинице "Салют", обращаясь к З.М., сказал:

— Так, Мишка! Тост — за тебя. Не мешай М.З.! (Что означало — не лезь туда, в чём не разбираешься; З.М. официально считается главным редактором журнала, но художественную сердцевину и канву его создаёт и делает М.З.)

— Ты кто? — спросил вошедшего посетителя главный редактор журнала "Поэзия" Л.К.

— Я поэт, — известил вошедший.

— Ты это брось! — осадил "невежу" Л.К. — Поэт — звание посмертное!

Обсудить на форуме.