|
ЛЮБОВЬ ПРОСТРАНСТВА
Несколько слов о творчестве Павла Косякова
Что такое русская поэзия? На этот вопрос способны ответить только сами
поэты. Ни изысканные измышления дипломированных литературоведов, ни
броские определения вожаков критической литературной стаи не способны
прояснить ровным счётом ничего. Многочисленные попытки объяснить поэзию,
затолкать её в готовые схемы неизменно оборачивались полным провалом.
Почему? На первый взгляд, не видно закономерности. Ведь поэты частенько
люди наивные, во многом не вполне сведущие. Куда им перед искушённой
литературной публикой! Интеллектуальное превосходство по идее должно
быть на стороне те, кто объясняет. Однако… Самой сутью восприятия мира,
самим методом постижения пространства поэты дают нам ключ к разгадке
одного из самых сложных ребусов человечества. Увы… Это только ключ.
Человечество окружено бесчисленным количеством дверей. И к какой из них
этот ключ подходит, боюсь, будет определено ещё не скоро. Или вообще
никогда.
К числу таких дарителей бесценных ключей относится русский поэт Павел
Косяков. Его имя ещё мало известно широкой публике. Хотя сейчас и само
расхожее выражение "широкая публика" стало фактически условностью.
Широкой публике в прямом смысле слова вообще неизвестны никакие имена
вследствие тотальной блокады русского поэтического слова в девяностые
годы. В России осталась некая элитарная прослойка, которая пристально
следит и с наслаждением улавливает всё самое новое, свежее и интересное
в причудливых узорах поэтической строки. Хочется, чтобы книга
стихотворений Павла Косякова не прошла незамеченной, заставила
задуматься о путях отечественной литературы, о принципах стихосложения.
Хочется, чтобы она напомнила о тех мятущихся душах, которые во всём
видят поэтическое пространство, длят его, бросают самое своё сокровенное
в невидимые воды поэтических рек.
С чего начать разговор о поэзии Павла Косякова? Трудно ответить
однозначно. Стихи его неравноценны, порой случайны, иногда грешат
некоторой неряшливостью. Но есть на этот счёт одно очень ценное
замечание у Пастернака. Помните? "….Привлечь к себе любовь
пространства…." Ознакомившись с творчеством Павла Косякова, я понял, что
ему это удаётся. Ведь чем отличается поэт от графомана? Да всё очень
просто. Когда читаешь графомана, можешь испытать восторг от гладкости и
технической изворотливости, но через минуту после закрытия книги всё это
забудется, рухнёт в бездну повседневности. А случается и наоборот!
Прочитаешь что-то и испытаешь явное раздражение. Но потом всё время
будешь мысленно возвращаться к прочитанному. Подобный принцип, кстати,
был взят на вооружение массовой культурой. Но пошлости требуется
многократное повторение для запоминания. А высокому искусству нет.
Поэтому слово хит никак не увязывается с поэтическим творчеством. Хит —
это бесконечное вдалбливание примитивных мелодий. О любви пространства
здесь, конечно, речи не идет. Скорее, это изнасилование пространства. А
вот Павел Косяков как раз привлекает к себе окружающую действительность,
бережно пропускает через себя и выдаёт бесценный поэтический продукт.
Жара. Июль. Зной тащит волоком
Одеколон моих одежд.
И неба раскаленный колокол
Как обещание надежд.
Свидание. Ромашек клумба
Зажата намертво в горсти.
Иду к тебе — Патрис Лумумба,
Или верней сказать — почти.
Согласитесь, что строки эти сделаны весьма мастеровито. Здесь и
размашистость поэтической поступи, и крепкая структура рифм, и не
тривиальное метафорическое мышление. Но есть что-то заставляющее
запомнить эти образы, попытаться додумать, довообразить рисуемую поэтом
картину. Небрежно брошенное в конце второго четверостишья слово "почти"
создаёт своеобразный эффект ускользания синтаксического смысла,
воздушной лёгкости. Довольно бытово точно использован оборот "одеколон
моих одежд". Мужчины поймут весь смак этого метафорического хода.
Дальнейшее течение поэтического текста не уступает по уровню первым двум
четверостишьям:
Иду, черчу ногами графики
По ватману пустых дворов.
В таком "прикиде" — принцем Африки
С тобою рядом быть готов.
Пожалуй, первые две строки создают весьма объёмный урбанистический
пейзаж. Третья и чётвёртая строки этого четверостишья несколько уступают
всему остальному. Вызывает недоумение нежелательное вторжение слова "прикид",
которое "прописано" явно в другом лексическом пласте. Но с другой
стороны в "принце Африки" заложен интересный семантический конфликт. Как
он разрешается отчётливо видно из последних двух строф:
Ну вот и место наших встреч.
Стою в тени колонны здания.
И вижу…. глянец твоих плеч
Прикрыл рукой "наследник Дании".
Как ты могла!? Имей в виду,
(Летит к ногам ромашек клумба)
Что завтра я опять приду,
С неотвратимостью Колумба.
Автор приоткрывает завесу над своим методом. Метод не так прост, как
может сперва показаться, и заключается в сознательной подмене
семантических значений слов. Когда всё стихотворение прочитано, понятно,
что так звонко и благодатно рифмующийся "Патрис Лумумба" — это всего
лишь известное московское институтское здание , в скверике около
которого иногда назначаются свидания. Теперь понятно, почему лирический
герой готов себя почувствовать принцем Африки. Но если кто-то думает,
что это игровой момент, — тот заблуждается. Наследник Дании,
появляющийся как антагонист героя, напоминает читателям если не о
Шекспире, то, по крайней мере, о шекспировских страстях. Таким образом,
стихотворение выглядит очень полифоничным. И в то же время очаровательно
несерьёзным. Вот так привлекается любовь пространства. И как
первооткрыватель этого пространства в конце поэтического текста
возникает слово "Колумб", фонетический родственник Лумумбы и также в
падежах хорошо рифмующийся с клумбой. Слово "Колумб" не только помогает
завершить поэтическое строительство формы, но и наполнить воздух
стихотворения запахами романтики и парусов. Концовка звучит даже
романтичней, чем начало, хотя сам лирический герой ближе к концу текста
далеко отрывается от своих пламенных надежд и мечтаний.
Это лишь одно размышление на примере одного стихотворения. Вообще-то
Павел Косяков поэт многогранный. В его стихах можно отыскать разные
темы, разные образы, каждый из которых художественно по-своему решается.
Поэт довольно тонко чувствует лирический антураж стихотворения, обладает
умением построить лирическое стихотворение из деталей, тем самым немного
прикрывая подлинное чувство. От этого приёма лирический пафос обычно ещё
сильнее высвечивается в стихотворной ткани. Вот, к примеру,
стихотворение "Узор на платье":
Шла женщина. Шёлк трепетал,
Да так, что округа немела.
И ветер, глумясь, заголял
Её совершенное тело.
Опять та же самая любовь пространства, та же самая безошибочная
поэтическая интуиция. И даже безболезненная для художественного смысла
перекличка с концовкой стихотворения Евгения Рейна выглядит сознательным
приёмом. Помните, как у Рейна:
И когда в подземном переходе
Потерялся шёлковый лоскут,
Я подумал о такой свободе,
О которой песенки поют.
Косяков идёт дальше. Он не остается на позиции созерцателя. Его
лирический герой включается в сцепление слов значительно интенсивней.
Хотя как "я" остаётся скорее за кадром.
Шла так, как идут на престол,
Тая в себе блеск и отвагу,
И дерзкий метался подол,
Подобно пиратскому флагу.
Надо сказать, что для такого небольшого стихотворного объёма сравнение
женского платья с пиратским флагом достаточно рискованно. Стихотворение
грозит выпасть из лирической орбиты, сделаться чересчур пёстрым, на
грани безвкусицы. Но автор не боится рисковать и определённо выигрывает:
Взлетал, отвергая небрежно,
Толпы пепелящий укор.
И реял победно — мятежный
На тлеющем платье узор.
Вот вам ещё одно стихотворения Павла Косякова. Совсем другая интонация,
другой внутренний тон. Очень мужская лирика, с плотным потоком
поэтического течения. Восхищение женщиной семантически завязано на
тлеющем платье. Согласитесь, крайне любопытный образ. Здесь не просто
самовозгорание. Это самовозгорание от трения с пространством. Его нельзя
воспринимать конкретной, зримой деталью. Это очень характерная для
творчества Косякова подмена понятий, резкий переход в другую временную
плоскость. И опять-таки на первый план выходит пространство с его
всепоглощающей силой. Для Косякова пространство не только субстанция,
любовь которой надо заслужить, но ещё и объект любви. Совмещение в
пространстве субъекта и объекта придаёт многим его стихам объёмность и
немалую выразительность.
Владеет Павел Косяков и повествовательной, лирико-философской тематикой.
Стихи этого рода выполнены им неброско, с единственно правильной в этом
случае не пафосной интонацией.
Победный цвет на много лет
Не потускнел в деталях.
Он в кителя отцов одет
И в перезвон медалей.
А как же тем самые знаменитые "чёрточки времени", не дающие покоя
прозорливым литературным критикам? Есть ли они в стихах Павла Косякова?
Этот не самый простой вопрос. Время, как правило, даётся поэту в
ощущениях, а не в деталях. А ощущения от времени в свою очередь
трансформируются в деталь, но уже поэтическую, а не бытовую. Возьмём вот
такие строки…
Наверно, я не подхожу
Под этот век летящий.
Всё больше прошлым дорожу,
Всё меньше настоящим.
Чего здесь больше: тоски по уходящим годам, или обозначения существующей
реальности? На эти вопросы может ответить только сам автор. Но автор
обычно скрытен. Прямо отвечать он скорей всего не захочет и ответит по
своему обыкновению стихами. А стихи едва ли соотносимы с какими-то
конкретными пособиями типа Карнеги и прочего.
Поэт всегда видит себя со стороны. В этом взгляде больше мифа, чем
реального облика. Но посмотрим же, какой миф выстраивает себе Павел
Косяков? Приоткрывает завесу над этим загадочным обстоятельством
стихотворение "Поэт":
Его огнём пытают иноверцы,
К забвенью обрекают свой народ,
За то, что его раненое сердце
Жить на земле спокойно не даёт.
Ну, вот поэт и ответил на один из самых насущных вопросов.
Удовлетворится ли кто-нибудь таким ответом? Не знаю, не знаю… Для этого
надо по крайней мере прочитать книгу стихотворений Павла Косякова. В
этой книге много мыслей, много образов, много вопросов. Наверно,
говорить о том, что Павел Косяков создал свой поэтический мир ещё рано.
Он только на пути к этому. Но по тем небольшим кирпичикам, которые уже
ждут своей очереди, можно сказать, что здание и мироздание Павла
Косякова будут весьма изысканными и гармоничными.
Максим ЗАМШЕВ
Павел КОСЯКОВ
ТИХИЙ ДВОРИК, ПАМЯТЬ ЛЕТ...
* * *
Тишь России... Долгая, без края
Распростерла звонкие крыла.
Уж не ты ли, кроткая, святая,
На лицо мне тихо оседая,
Первыми морщинками легла?
Молчаливость мудрости
с годами,
Может быть, коснется и меня.
Но пока,
встревоженный стихами,
Оттого и мучаюсь словами,
Чтобы домолчаться до тебя.
* * *
Земля как земля...
Только краски построже,
Да отзвук печальнее
Близких небес.
Откуда уход
Для меня лишь возможен,
До дремлющих кладбищ
С крестами и без.
Земля как земля...
Да и люди как люди,
С нелегкою долей
В посмертном родстве.
И в этой судьбе,
Как в слежавшейся груде,
Есть место любви
И могильной траве...
Я знаю, какая
Сияет порода
В груди моего
Золотого народа!
ОСЕНЬ РОССИИ
Как будто жизнь
и впрямь остановилась.
Седая мгла затмила небеса.
И влажная размеренная сырость
Легла на пожелтевшие леса...
Какая грусть!
Какое буйство тлена:
В листве берез,
в полете поздних птиц...
Звенит душа!
И рвется вон из плена,
Из пустоты
изменчивых столиц.
О, Русь! Люблю,
люблю твой вечный трепет,
Твоих полей
мерцающий простор.
Осенний вечер, скорый,
нежно треплет
Твоей природы
царственный убор.
УГОЛОК ДЕТСТВА
Тихий дворик
в пять саженей,
Полусваленный забор.
Из открытой
настежь двери
Тихий слышен
разговор.
Тополя
прижались к стенам,
Упираются в бока.
Оттого, должно быть,
стены
И не валятся пока.
Слева белая громада
Напирает напролом
На клочок живого сада,
Что остался под окном.
И напуганный соседством,
Сад, обняв сиренью дом,
С непосредственностью
детской
Ткнулся матери в подол.
... Тихий дворик, память лет...
И стою, помочь бессильный.
Вечер гасит бледный свет
В глубине моей России.
ПОЗДНЯЯ ОСЕНЬ
Грустно
на сердце и зябко.
Словно по лету скорбя,
Листья сгорают охапкой
В красном костре октября.
Свет проникает высоко
В неба холодную тишь
Мимо пустующих окон
И прозябающих крыш.
Вот он
в прозрачной купели
Клином мелькнул и исчез...
Словно сгорев,
отлетели
Души земли и небес.
* * *
Не ищу причин.
И не пью вина.
Просто я один.
Просто ты одна.
Льет весенний дождь
На постылый снег,
На сиротство рощ,
На притворство век.
Горизонт дугой
В рот набрал воды...
Просто я другой,
И другая ты.
БЕЗДУХОВНОСТЬ
Отбываем бедно — худо,
Невозвратно, без следа
С обжитого ниоткуда
В роковое никуда.
Не надеясь на подмогу,
Где издревле правит глушь,
Вырастают понемногу
Поселенья наших душ.
Что-то тягостное есть,
Как в нежданной непогоде,
В проживающем окрест
Обезвоженном народе.
Обсудить
на форуме.
|