Владимир БОЯРИНОВ
ПОРТРЕТЫ ПРОПИСЬЮ
ЗАБЫТЬЁ
Не помню блистательной даты,
Забытых псалмов не пою,
И мысли мои, как солдаты,
В немыслимом гибнут бою.
Без слёз поминальных, без водки,
Без клятвы отмщенья врагу
Встречают меня одногодки
В небесном и тесном кругу.
Ровесники собственной смерти,
Похожие так на отцов,
Что даже прожжённые черти
Нас путают, как близнецов.
Сюда голубиную книжку
Вселенский сквозняк не занёс.
Здесь франт не стреляет в мальчишку,
Любимого миром до слёз.
Здесь гений себя забывает:
В объятьях глухой немоты
Молчит и таит, и скрывает
Желанья свои и мечты.
Охотник за вещими снами
Скитания проклял во мгле.
О доблестях, подвигах, славе
Забыл он ещё на земле.
Стихи заревые от века
Умов не будили окрест.
Здесь чёрного нет человека,
Немыслим изломанный жест.
Бродяга, худой, как острожник,
Холмами отчизны бредёт,
Срывая в пути подорожник,
На смертные раны кладёт.
Поэт остаётся скитальцем,
Простор осветляя челом,
Он тычет прокуренным пальцем:
"Край света — за первым углом!"
Но пусто во времени голом!
Но слову заказано течь!
И хочется смертным глаголом
Небесные своды прожечь!
Пусть вести из райского сада
Прорвутся в родные края.
Но только не надо, не надо
В пречистом углу забытья!
БИБЛЕЙСКИЙ БЕГЕМОТ
Вот бегемот, творенье, как и ты.
Траву он ест, как прочие скоты.
Но в чреслах прорастает прочность древа,
Таится крепость в пуповине чрева,
Кедровый хвост нисходит со спины,
В причинном месте жилы сплетены,
Как из пластин стальных хрящи и зубы,
А кости — словно бронзовые трубы.
И никакая в мире Божья тварь
С ним не тягалась ни теперь, ни встарь.
И нет в руках Создателя оружия
Отважнее, чем он, и неуклюжее.
Он почивать уходит в тростники,
Находит тень под ивой у реки;
Он целые потоки выпивает,
Когда в жару поглубже заплывает,
И даже Иордан, испитый всласть,
Не утолит разинутую пасть.
Сон соблазнит — и сладкая дремота
Заворожит сознанье бегемота…
И в этот миг, когда недвижим взор,
Между ноздрей вонзается багор!
ОТ РОЖДЕНИЯ
Изначально путь мой ясен:
Верю в Мать, Христа и Смерть.
Сколько сломано орясин
И почёсано о жердь!
В январе такие вьюги
Ночевали под крыльцом!
Во дворе такие други
Ударяли в грязь лицом!
Если били под печёнку —
Я с отмашкой в репу бил!
А какую я девчонку
Синеокую любил!
С ветром спорил. Но всё время,
Не смыкая глаз в ночи,
Собирал стихи в беремя
Для души и для печи.
Потому и пахнут смолью,
Пахнут дымом неспроста:
Те — оторванные с болью,
Те — упавшие с куста.
Но когда-нибудь на тризне
Помяните мой зарок:
Не поставлю выше жизни
Ни одной из лучших строк!
Нет такой высокой жерди,
Чтоб повеситься с тоски.
Не поставлю выше смерти
Ни одной своей строки!
* * *
Душа предчувствует, как птица,
Бесповоротный перелёт:
В полёт готовая пуститься —
Она без устали поёт.
Щитами благости и веры
Не до конца ограждена,
То весела она без меры,
То утомительно грустна.
Справляя тихие поминки
Минувших радостей и мук,
Последней родственной былинке
Нижайше кланяется вдруг.
* * *
Отполыхали зарницы,
Ночь — по вселенским часам.
Звёзды трепещут, как птицы,
Славу поют небесам!
Море бессонное плещет,
Млечными крыльями бьёт.
Сердце от счастья трепещет,
Звёздную песню поёт!
* * *
Вы не верьте пустой молве,
Вы души своей не губите,
Не ищите меня в Москве,
Не ищите меня в Египте.
Это я только с виду прост,
Ниже трав и дыханья тише.
Вы ищите меня меж звёзд,
Вы берите намного выше.
Понимаю, что белый свет
Дуракам покидать обидно.
Не крутите мне кукиш вслед —
Мне отсюда далёко видно!
Вот восходят на мой порог
Три гонца, три прекрасных чада,
Говорят — вызывает Бог.
Вот и всё. Торопиться надо.
* * *
Улетаю, улетаю,
Неприкаянный и злой;
След небесный заметаю
Реактивною метлой.
Тьма египетская. Полночь.
Ты в чужом очнёшься сне.
Ты меня уже не помнишь —
Я на чёрной стороне.
Это в-третьих. А в-четвёртых,
Помолясь на белый свет,
Не берите в царство мёртвых
Заколдованный билет.
КРАСНАЯ СТРЕЛА
Мы слепли с каурым от снега,
А вьюга срывалась с цепи, —
Ловил я в степи печенега,
Гонял я его по степи!
Он думал: "Живым не возьмёте!" —
Стрелу запуская с коня.
Калёная смерть на излёте
Нежданно пронзила меня.
…Очнулся уже в Петербурге
В 2003-м году.
Вокруг колдовали хирурги,
Ругая меня на ходу:
— За что бедолагу помяли?
Но руки и ноги целы…
— Эх, вовремя скорые сняли
Покойника с "Красной стрелы"!
Всё это — досужая сказка.
Но я с малолетства не вру.
"Красна, — говорю, — но не краска.
Красна, но не смерть на миру!"
СКАРАБЕЙ
Из моих земных скорбей
Выпарился скарабей.
Уловив, что подфартило,
На рога воздел светило.
Твердь небесная звенит —
Солнце катится в зенит.
Величавый, одиозный
В небе жук ползёт навозный
И тлетворный запашок
Пробирает до кишок.
Ночью солнце умирает.
Плач рыдальца разбирает.
На рассвете из скорбей
Воскресает скарабей!
АРАБСКАЯ ПРИТЧА
Тот, кто ничего не знает,
И не знает, что не знает,
Тот — глупец, остерегайтесь
Неизбежной встречи с ним.
Тот, кто ничего не знает,
Только знает, что не знает,
Тот — невежда, преподайте
Неразумному урок.
Тот, кто знает и не знает,
Что давно и твёрдо знает,
Тот — засоня, разбудите
Задремавшего в пути.
Тот, кто знает, и при этом
Точно знает, что он знает,
Тот — мудрец, смирите гордость
И последуйте за ним!
ЗА СВЯТОЕ
Где, скажите, чинара Хайяма?
Где, скажите, хибара Хайяма?
Постучите в забитую дверь,
Позовите Омара Хайяма!
Покажите поэту кувшины,
Подскажите про доблесть мужчины!
За святое и соколы пьют,
Нет важней и прекрасней причины!
Пониманием стянуты туго
Пожелания братского круга.
Виночерпий, наполни бокал!
Пью до дна за надёжного друга!
* * *
Я кричу тебе с утра
Из владений бога Ра:
"Помрачила мой рассудок
Безобразная жара!"
Если с весточкой на Русь
Прилетит Священный гусь —
Не ищи в его рыданьях
Зачарованную грусть.
Подари ему коралл,
Попроси пропеть хорал,
Покажи ему дорогу
Через Пресню на Урал.
А когда домой вернусь —
Загогочет гордый гусь,
Возликует хор небесный
И возрадуется Русь!
* * *
В каком ты пекле загорела,
В какой египетской глуши?
Ты не сбежала из гарема
Карим-паши?
Лучи под южным небосводом
Сжигают в пепел и слепят.
Они тебя гречишным мёдом
Облили с головы до пят!
Стекают с плеч твоих одежды,
И ночь безбрежна впереди.
И только чресла белоснежны,
И только — лилии груди.
Как обожгла мои ладони
Таинственная чистота!
Зашлась луна на небосклоне
В безумном танце живота!
РАЙСКИЕ ВРАТА
Тихо-тихо, как улитка,
В небо выплыла луна.
Тихо скрипнула калитка,
Распахнулся створ окна!
Ветка вздрогнула сторожко
У кленового куста.
Это вовсе не окошко —
Это райские врата!
Ты прости, земля сырая!
Ты прости, родная мать!
Я хочу в пределах рая
Хоть однажды побывать!
На дворе сегодня вёдро,
Там сирень цветёт в саду.
Шасть в окошко! — и на бёдра
Руки жадные кладу.
Ах, какие незабудки
В райском поле щиплет лось!
А под нами третьи сутки
Всё скрипит земная ось!
Ты с окошками, что с края,
Понапрасну не шути, —
До скончанья дней из рая
Нет обратного пути!
ВО СЛАВУ
Кутузов, русский гений,
В преданьях и молве
Имел 105 ранений
И все — по голове!
При всём при том Кутузов
Не прыгал из штанов,
Не прыгал из рейтузов
В снискании чинов!
Он вычихнул француза
Из русского стыда:
"Проклятая простуда!..
Простите, господа!"
Над родиной прибита
Полярная звезда
Во славу, что привита
К терпенью навсегда!
ПЁТР
Мы Россию крепко любим,
Мы ей бороду отрубим, —
Не ходить же молодой
По Европе с бородой!
Мы сведём концы с концами,
Разберёмся со стрельцами.
У кремлёвского костра
Императору: ура!
Он — Юпитер, он — кондитер,
Он испёк чудесный Питер,
Что на краешке стола
Во главе стоит угла!
Режьте, гости! Мой дружочек,
Съешьте лакомый кусочек!
Мы готовим и про Вас
Императорский указ!
Мы присвистнем молодецки,
Мы Вам крикнем по-немецки:
От ревнителей пера
Императору: ура!
ДОПРОС
Николай Николаевич Ге
Завершает картину допроса:
Лист подмётный свалился к ноге,
И повисло значенье вопроса.
И стоит чуть живой Алексей,
И мрачны петергофские своды,
И сквозит в обречённости сей
Несгибаемость царской породы.
Издалёка мерещится мне:
Вот спохватится взрослый ребёнок,
Вот обнимутся мирно оне, —
И в углу зарыдает бесёнок.
…Николай Николаевич Ге
Спрятал нож у Петра в сапоге!
АПОФЕОЗ
Художник беспощаден
И дерзок без вины:
Василий Верещагин.
"Апофеоз войны".
Нет, не были ошибкой
От родины вдали
И "Скобелев под Шипкой",
И горькое "Вошли".
От всех других отличен
Несхожестью лица,
Он не реалистичен,
Он честен до конца!
Хвала и честь герою
Бессмертного полка
За правду, что порою
Бывает так горька!
ЛУННАЯ НОЧЬ НА ДНЕПРЕ
Сколь в городских салонах глухи,
Столь ироничны при дворе,
Ходили призрачные слухи
О "Лунной ночи на Днепре".
Сначала думали-гадали,
Сплетая лавровый венец:
"А вы видали? Вы видали?!"
И увидали наконец!
Как чуден Днепр порой ночною!
И глубь небесная! И плёс!
Великий князь, тряся мошною,
Великолепие унёс!
Куинджи выплакал все очи,
Обрёл смирение в душе,
Но равного той "Лунной ночи"
Отныне не было уже.
КОЛОБ
В относительность не верим,
Верим в заячий ремиз!
В Костроме построим терем,
Как Кустодиев Борис!
Наша тайна не в колечке,
А в испытанной душе.
Мы пойдём плясать от печки!
Мы пошли, пошли уже!
За селом цветёт гречиха,
В буйной зелени сады!
Ясноликая купчиха
Золотые пьёт меды!
Это — солнечные краски!
Это — праздник и восторг!
Это — колоб русской сказки
Покатился на восток!
В ОТЕЧЕСКОМ СКИТУ
Всё понимая, всё умея,
Художник выстрадал мечту
И "Отрока Варфоломея"
Взрастил в отеческом скиту.
Свет стародавнего сказанья
В виденье запечатлено.
Столь искупительно рыданье,
Сколь позволительно оно.
Осенний лес, родная речка,
Старик, с небес сошедший днесь…
И неуместная уздечка
Как никогда уместна здесь.
Так упоительно и пусто,
Что виден ангел над скитом!
И зелена одна капуста
В сказанье этом золотом…
БЕЗДОМНЫЙ ПАН
Мир скоростным порывом пьян,
Но мифы в нём не постарели.
Нам старый Врубелевский пан
Ещё играет на свирели!
Порой ступает на крыльцо,
Неодолимый и бездомный,
Енотовидное лицо
Полным-полно тоски бездонной!
Мы с ним уходим за сарай,
Где ясный месяц догорает.
Я говорю ему: "Сыграй…" —
И Пан без устали играет.
Он из страны совсем иной.
Но — чуден звук! И душат слёзы!
За исполинскою спиной
Стенают русские берёзы!
НЕИЗВЕСТНАЯ
Туманна за спиной небесная,
Снежком присыпанная, даль.
Ещё скрывает "Неизвестная"
Неуловимую печаль.
Последней нежности растратчица
Очарования полна.
Отъедет конка — и расплачется,
И разрыдается она!
КУПАНИЕ КРАСНОГО КОНЯ
Но почему? но почему?
И по какому кочану
"Купанье красного коня"
Волнует, страстного, меня?
Конь по воде гарцует боком,
Копытом бьёт, поводит оком.
Малец, сидящий голышом,
Так глубоко в себя ушёл
У жизни этой на краю,
Как будто он уже в раю…
ШЛЕЙФ
Живописец Илья Глазунов
Не свернёт на кривую дорожку,
Не возьмётся писать грызунов
Или мелкой породы рыбёшку.
Странный шлейф остаётся за ним:
Он фортуну хватает за лацкан,
Он любыми властями гоним,
Он любыми властями обласкан.
Он не верит заморским слезам,
Он садится в расшитые сани
И — хлыстом перечёркнут Сезанн! —
Остальные умылись слезами!
Но скребётся мышонок в душе:
Та ли взята с боями вершина?
И когда состоится уже
"Возвращение блудного сына"?
ПОД ХЛОПЬЯМИ СНЕГА
Ах, Лопе де Вега!
Ах, Лопе де Вега!
Толедские ночи,
Севильская нега!
Галёрка орала:
"Ах, Лопе де Вега!"
Москва замирала
Под хлопьями снега.
В стенах туалета
Безумный заочник
Читал до рассвета
"Овечий источник"!
Бурунны и млечны
Полёты ковчега.
Вы будете вечны,
Как Лопе де Вега!
МЕЛКИЙ БИСЕР
Помнишь песню "В тёмном лесе…"?
Отрясая страх и дрожь,
В тёмном лесе Герман Гессе
Мечет бисер, сеет рожь!
Мечет бисер — звёзды всходят,
Мириады ясных звёзд!
В зимнем небе — зверский холод
Выстужает Млечный мост.
В зимнем лесе — злая вьюга.
На полуночном мосту,
Не взирая друг на друга,
Звёзды мёрзнут на посту.
Чтоб шальной кометы глиссер
Не волок по небу хвост —
Не мечите мелкий бисер,
Не расшатывайте звёзд!
БЛАГОСЛОВЕННЫЙ СОН
Охаивать не надо
Порядочных людей.
Скончался не от яда
Великий Амадей.
Уверен в полной мере
Любой германофил:
Антонио Сальери
Собрата не травил.
Он Моцартом гордился,
Он Моцарта любил!
Он сам бы отравился,
Но друга не сгубил!
ХОВАНЩИНА
Снова Мусоргский Модест
Ничего не пьёт, не ест, —
Он "Бориса" сочиняет,
Он несёт тяжёлый крест!
А потом за годом год
Он работает и пьёт,
С невеликим перерывом
На блистательный полёт!
Нет как нет — до смертной жали! —
У "Хованщины" конца;
Будто нёс в руках скрижали,
Да обрушился с крыльца!
Все мы были пьяным тестом,
Всех нас боженька лепил;
Одного назвал Модестом,
Всяких яких так любил…
СВОЁ
Меня узнали по трусам
На средиземном пляже,
Сказали: "Вы — не Мопассан,
Не Маяковский даже!"
Пусть никогда я не бывал
Литературным шишкой,
Я до рассвета колдовал
Над собственною "Пышкой"!
Теперь торжественно в зенит
Войду!.. и всё такое…
Во мне поёт, во мне звенит
Достоинство мужское!
За совершающих полёт,
За рыцарей удачи!
За то, что каждый создаёт
Своё, а не иначе!
НАШ СЫН
Барин-татарин,
Выкатывай бочку,
Отдай свою дочку
За нашего сына,
За сына Мартына.
Мужик он богатый,
Чуток глуховатый,
Чуток глуповатый,
Как бубен, пузатый.
У нашего сына —
Не дом, а домина!
Уж этот домина
Побольше овина,
Пониже церквушки,
Повыше избушки.
Присела пичужка —
Упала избушка!
ПО ДРУЖБЕ
"Ты меня не виновать! —
Строжился мужик на бабу. —
Если будешь ревновать —
Превращу однажды в жабу!"
Но пришёл к нему медведь,
Сел и выдохнул с присвистом:
"Бабу — в жабу?! Федь, а Федь,
Ты не будь таким садистом!"
Выпили бидон пивка,
Сухарей мешок изгрызли.
…Говорят, от мужика
Гость ушёл в обнимку с гризли.
КРОКОДИЛОВЫ СЛЁЗЫ
(почти по Геродоту)
У жителей города Фивы,
Которые благочестивы,
Живут крокодилы в домах
С дрянцой в крокодильих умах;
Взирают свиными глазами,
Рыдают такими слезами,
Что жалко их, малых детей
Длиною в семнадцать локтей.
Служанки их кормят из ложки,
Вдевают им в уши серёжки,
На лапы — десяток колец.
А если приходит конец —
Хоронят таких в саркофаге,
Как символ любви и отваги,
И ради печали такой
Относят в священный покой.
А в городе Элефантины
Из этой зубастой скотины
Готовят такое рагу! —
Я вам передать не могу…
* * *
Это что ещё за ложе,
Погребальное жильё?
Это что ещё за рожа
Под названьем мумиё?
* * *
Я в зыбких снах и наяву
Любовным голодом живу,
А все придурки с древности
Живут в слезах и ревности.
* * *
Среди лесов и пашен
Живёт великий рашен.
А эйфелевы башни
Как хрен, торчат из пашни.
Обсудить
на форуме.
|