Главная страница Текущий номер Архив Гостевая Форум Обратная связь Фотогалерея

Владимир ГУСЕВ

Владимир ГУСЕВ
МЫ И ШОЛОХОВ

Столетие М.А. Шолохова — хороший повод, чтобы спокойно поговорить о том, чем же, собственно, он нам дорог.
Идут в голову слова "народность", "правда", "гуманизм" и другие. Слова верные. Ну, насчёт гуманизма есть и всякие острые соображения, но об этом ниже. А вообще и гуманизм — да. Гуманизм.
Мне кажется, Шолохов нам дорог прежде всего тем, что он за нормального народного человека, за нормальных мужчину, женщину, старика и ребёнка, и умеет это выразить. А век вокруг — ненормальный, и на этом контрасте строится сила впечатления. Скажут, а какой век нормальный? Все они ненормальные. Тоже верно. Но каждый согласится и с тем, что век ХХ был, ну, скажем так, особенно ненормальным. И поэтому нормальный человек выглядел особенно трагически.
Под нормальным человеком, конечно, подразумевается прежде всего Григорий Мелехов. Всё его поведение, слова, замашки, жесты, манера держаться, тон и прочее — всё оно… такое. Человеческое. И он нигде не фальшивит; слово "фальшь" вообще как-то не стоит рядом с именем Григория. Тут можно сказать, что он не фальшивит, ибо он человек из народа. Народ не фальшивит. Да как сказать. Народ, он тоже разный. Дарья, например, иногда фальшивит — рисуется, позирует, врёт не по необходимости, а нарочно. Кошевой фальшивит, может, порой и сам того не зная. Вообще Кошевой, мне кажется, — один из самых втайне неприятных народных персонажей в "Тихом Доне". Есть явно неприятные вроде, конечно, Листницкого, Митьки Коршунова и т.д., а есть втайне. Вот Кошевой втайне. В нём много хорошего, а раздражает. И на Дуняшку злишься, что любит его. Понимаешь неизбежность жизни, выраженную в этом, а всё равно злишься. И вся вина-то Кошевого в том, что он даже не глупый… а ограниченный, что ли. Ненормальный. Как и Нагульнов из "Поднятой целины". Но Нагульнов, это просто большой ребёнок, он часто элементарно и по-доброму смешон, а в Кошевом вечно чувствуется нечто скрытно зловещее. Ненормальный. А Григорий нормальный.
Чем же нормальный Григорий-то? Матросов порубил. Вспышки ярости. Ну, и так далее.
Григорий нормальный в своей основе; а жизнь то и дело ставит его в остро ненормальные ситуации, отсюда, ну да, всё. В чём нормальность? Ну, во-первых, он, конечно, мужчина во всех смыслах слова, мужчина, как ему положено быть. Нормальный мужчина. Казак. Не интеллектуал, конечно, но весьма не дурак. Умеет командовать даже и дивизией. При первой конной атаке на войне, где сплоховал бы и не трусливый, Григорий первый же трогает коня — кидается в атаку. На вопрос, не страшно ли, без всякой рисовки отвечает "А чего бояться-то?" Природное мужество! Вот чего не хватает нынешним хватам! (Не хватает хватам. Плохой каламбур. А что делать…). Смерти он, как всякий истинный русский, не боится, но это настолько само собой, что сам он никогда и не говорит об этом. Лишь вот на вопрос ответил… Работать любит. Природу любит: это всё тоже само собой… К женщинам относится несколько свысока, но в общем необидно и с почтением. Уважает исконную женскую природу. Это видно и в бурной сцене, когда он защищает насилуемую польку, и в обыденной жизни. Это чувствуют и Аксинья, и Наталья, и мать, Ильинична. За измену бьёт не саму Аксинью — мол, баба слаба, чего с неё взять — а Листницкого. От Аксиньи же просто уходит, правда, прибавив: "Сука", — но она, понятно, не обижается. С товарищами держится ровно, внушая к себе уважение всей своей, так сказать, постановкой в жизни, к врагам не испытывает никакой истерической сверхзлобы, а просто — ну, враг есть враг, даже и пожалеть готов, как того австрийца. Сильный, нормальный человек, мужик.
А к нему всё пристают: ты за красных или за белых. Распоследнейший из вопросов для Мишки Кошевого. — Да нормальный я просто.
Интересен Давыдов во второй книге "Поднятой целины". Книга неудачная, вся как-то "рассоплена", и Давыдов там порою не по-хорошему смешон. Но вот любит он эту чёртову Лушку… Видимо, Шолохов и в Давыдове, железном коммунисте, искал, что ли, нечто объёмное, нормальное, мягкое, но вот вышло… эдак боком…
"Они сражались за Родину"… Лопахин милый… "Судьба человека".
"Судьба человека" — ну как нарочно, это ещё, "к тому же", и о Воронеже. Родина моя… И об авиазаводе верно: бомбили, прежде всего, вокзал и авиазавод "на Левом берегу": некий умник этот завод и его самолёты поставил так, что их с высокого правого берега за двадцать километров видно… Они и сейчас там стоят так же: умники не перевелись… В войну завод эвакуировали в Куйбышев (в Самару), тот так там и остался, но в Воронеже на том же месте построили новый.
Так вот, авиазавод. Там погибла семья Андрея Соколова. Кроме сына: он погиб потом, в самом конце войны… Соколов потом говорит, что он мысленно беседовал с семейством: "Выходит, я с мёртвыми разговаривал."
Чтение рассказа и фильм Бондарчука по этому рассказцу — это огромное напряжение. И знаешь заранее, не хочешь читать и смотреть, знаешь, что будешь реветь как дитя — а всё равно втягиваешься… Читаешь, смотришь.
Веришь и надеешься, что эти нормальные люди, Андрей Соколов-Бондарчук и мальчик Ванюшка — "выдюжат", как говорит автор. Выживут…
Да: но гуманист ли Шолохов?
Кажется, Палиевский писал о "Тихом Доне", что там именно напряжение жизни колоссально. Шолохов не страшится правды о человеке. Одно начало истории Аксиньи (отец изнасиловал) чего стоит. А расправа казаков с "турчанкой"? А та Франя? А сам Григорий с этими матросами? А…
Но ясно.
Да, Шолохов не пугается правды о человеке, о народе; он пишет обо всяких ужасах как-то так само собой, что вроде ему и в голову не приходит пугаться. Вообще-то в 20-е годы в нашей прозе было и принято так писать; но в прозе Артёма Весёлого, Бабеля, даже Всеволода Иванова ("Цветные ветра") в этом приёме видна нарочитость. Вот, любуйтесь на ужасы революции и т.д., вот какой я храбрый. У Шолохова этого нет; у него всё именно как бы само собой…
И всё-таки мы всё время чувствуем, что он на стороне человека, народа — если угодно, Человека, Народа; как он это делает, не знаем… Мы за Григория, нас втайне раздражает Кошевой, хотя оба написаны изнутри и объективно…
Дуняшка, зачем ты любишь Кошевого; с другой стороны, с каким же облегчением, со слезами радости мы читаем или слышим в кино:
— Здравствуй, Аксинья дорогая… не могу забыть тебя…
С этим донским "г" нетвёрдым, дышащим…
Народ… Григорий…
Дон "тихий".
Вечная тоска по исконной, нормальной жизни…
Дождёмся ли.

08.04.2005.

 

Обсудить на форуме.

121069, Москва ул. Б.Никитская, 50-А/5, стр.1,    Тел. (095) 291-60-22 факс (095) 290-20-05,    literator@cityline.ru