Николай Соляник __ ТАКАЯ ВОТ ИСТОРИЯ…
Московский литератор
 Номер 17 (137) сентябрь 2005 г. Главная | Архив | Форум | Обратная связь 

Николай Соляник
ТАКАЯ ВОТ ИСТОРИЯ…

     
     Я УЕЗЖАЛ К МОРЮ, НА КАВКАЗ. История эта давняя, когда ещё была одна страна — от Жмеринки до Чарджоу, — к морю не ездил разве что ленивый.
     Но прежде я позвонил Лиде, с которой виделся, бог знает когда, и отношения с которой давно уже стали не более чем приятельскими, если только можно назвать приятельницей женщину, за которой некогда волочился и даже был влюблен?
     Словом, я позвонил ей и предложил встретиться. Просто так, посидеть, поболтать. Повода особого не было, разве что мой отъезд к морю, на Кавказ. Я понимал: всё это из озорства, навеянного отпускным настроением и дружеским застольем, когда неудержимо тянет к некогда любимым женщинам, оставив которых, нам никак не удается их оставить. О, этот мужской эгоизм!
     Я уже представлял её легкую, стремительную походку. Вот она скользит взглядом по снующей у метро толпе, как бы предоставляя возможность всем и каждому и, прежде всего, мне, конечно, полюбоваться ею. Смотри, мол, это уже не прежняя Лидочка-дурочка, воплощение наивности и непосредственности, а вполне респектабельная и знающая себе цену женщина. О, это женское кокетство!
     Долго бродили по душной тополиной Москве. Больше говорила Лида. Работает в Интуристе, много ездит. Была даже в Самарканде. (Это — в пику мне. Я ведь тоже много езжу, а вот в Самарканде, как она считает, не был. Пусть так считает...) Вспоминали общих знакомых: кто-то женился, кто-то развелся...
     — Да, чтоб не забыть: тебе привет от родителей.
     Сказала как бы мимоходом, а в словах — заноза. Я-то знал, что родители её по-прежнему хорошо ко мне относятся, и это меня то ли раздражало, то ли угнетало, словно я был в чём-то виноват перед ними.
     — Спасибо! Как они?
      — Ничего, держатся. Хотя сам знаешь, силы уже не те. — Улыбнулась: никак не дождутся моего замужества.
     — Так в чем же дело?— как можно простодушнее спросил я.
     — Не берут, Серёженька, не берут, — в тон мне ответила она.
     — Ну, это ты зря.
     — Может, и зря... Ты ведь тоже не женишься.
     — Я — другое дело. С меня хватит...
     Она знала историю моей женитьбы. Это была грустная история.
     Несколько минут шли молча, взявшись за руки. Как пять, шесть или даже восемь лет назад. Её ладонь доверчиво лежала в моей ладони. Как родная.
     — Вот на юг собрался, — прерывая затянувшееся молчание, сказал я.
     — О-о! Поздравляю! Надолго?
     — Дней на десять.
     — Хоста, Сочи, Сухуми... — в её голосе прорвалась грустинка.
     — Да, наверное. А там как получится.
     — Жестокий ты, Серёжа. — Вскинула на меня огромные зеленовато-карие глаза. — Ты позвал меня для того, чтобы всё это сказать?
     — Ну, что ты? Я, действительно, хотел тебя увидеть.
     — Нет, ты неисправим.
     Тополиный пух садился на её волосы, ресницы. Всё-таки глаза у неё красивые. (Кажется, это у Лермонтова: если о женщине больше нечего сказать, говорят о её глазах.) Но уже не скрыть было легких морщинок у рта и на лбу, и когда она чему-то удивлялась или так некстати (у женщины это всегда некстати) сосредотачивалась, они прямо-таки портили её лицо.
     О, женщины! Поймав своё отражение в зеркале, иная из вас и ямочки на щеках изобразит, и губки подберет, и глазки состроит. Эх, преподнести бы вам сие зеркальце не в минуту победоносного кокетства, а когда вы раздражены, во гневе. Бр-р-р...
     — А помнишь?.. Ты только не перебивай. — Она перешла на шёпот, словно опасалась, что кто-то нас подслушает. — Помнишь, мы приехали в Сухуми. Ночь. Темень. Остановиться негде. Так и просидели до утра в скверике напротив телефона-телеграфа. Холод жуткий. Ты всё пытался укрыть меня своей рубашкой. Помнишь, была у тебя такая, в голубую полоску. Нейлоновая.
     А я помнил другое. Я помнил, что именно там, в Сухуми начались наши размолвки, выяснения отношений. Э-э, да что об этом вспоминать?..
     Когда уже прощались, совсем поздно, она достала из сумочки серый конверт (Я догадался: фотокарточки.) и, увлекая меня к фонарному столбу, стала показывать его содержимое:
     — Нравятся?
     Карточки мне не нравились. Мне никогда не нравились её фотокарточки, как и не нравилось её неуёмное желание сниматься, хоть с утра до вечера, и потом всем показывать фотки, дарить их. Не нравилось, что считала себя красавицей и мечтала стать актрисой.
     — Опять кинопробы? — не без ехидства спросил я.
     — Какие кинопробы? — с легким раздражением ответила она. — Это все в прошлом. Того времени уже не вернуть.
     Я так и не понял, о чём она сожалела. О том, что не стала актрисой? Так через это прошли все мало-мальски смазливые девчонки. Или же она просто самой себе завидовала? Той, другой Лиде, юной, беспечной, счастливой.
     — Вообще-то не плохо, — сказал я и для пущей важности задержал один из снимков в руке.
     — Можешь взять. И этот тоже. Здесь хорошая подсветка. Смотри, какие волосы. Будешь вспоминать меня. Там, у моря...
     Боже мой! Этих её снимков у меня хоть пруд пруди. Я, кажется, сам их кому-то дарил...
     …Устроился я на турбазе "Бургас", что неподалеку от Адлера. Своим названием турбаза обязана болгарскому городу Бургас. Естественно, там, на родине Кирилла и Мефодия, есть здравница, носящая имя нашего милого Адлера.
     А устроиться помог один товарищ, которому его товарищ по просьбе моего товарища звонил накануне. Кажется, так всё было. И ещё, помнится, несколько смутила специализация заведения: турбаза. Полегче бы чего. Но всё тот же товарищ, то ли грек, то ли грузин, объяснил, что туризм здесь — дело сугубо добровольное. Хочешь быть туристом — будь им. Не хочешь — не будь.
     Я сказал, что не хочу.
     — Вот и отлично! Отдыхай себе на здоровье! Загорай, купайся, — тараторил он, ощупывая взглядом крупную в белых шортах туристку. — Телефон мой знаешь. Если что, звони...
     — Спасибо! Будете в Москве...
     — Нэ надо, — перебил он меня красноречивым жестом. — Вы там всэ такие замотанные...
     Мы коротко пожали друг другу руки в полной уверенности, что больше не увидимся. Да и зачем в принципе? То, о чём его попросили, он сделал, и, как я понимаю, не столько для меня, сколько для нужного ему товарища, который в свою очередь нужен моему московскому товарищу, и так далее...
     Плюхнулся в синие "Жигули" и, посигналив улыбающейся туристке, укатил. Та еще откровеннее заулыбалась и повела в мою сторону синими томными глазами. Надо же, зауважала.
     Позвала, однако, туристская тропа и меня. И не потому, что мне надоело быть "матрасником" — так здесь в шутку называли тех, кто только и знал пляж да послеобеденную койку. Быть "матрасником" — благо. Возлежи себе на солнышке, лениво переворачиваясь с бока на бок (лишь одна забота), немного почитывая, немного покуривая, немного поплёвывая, в душе, конечно, на весь белый свет. А захотелось — бултых в пенистое море. И опять— на солнышко. Для тебя единственного оно светит. И транзистор поёт. И девушки прохаживаются.
     В горы потащили меня Андрей и Марина, мои новые знакомые и тоже — москвичи. И поскольку судьбу мне было не ловить — для этого и в Москве возможностей предостаточно, — а всякие там пляжные мулечки уже мало вдохновляли, я согласился составить им компанию, тем более что парочка они были довольно симпатичная, жаль, что ссорились часто.
     — Нет, ты обязательно должен пойти с нами, — уговаривали меня Андрей и Марина.
     Мы сидим в их номере. Окно зашторено, но жара— спасу нет. На Марине лёгкий халатик. Русые, вьющиеся волосы собраны в тугой пучок. Стройная, изящная — столичная.
     — Предстоит так-о-о-й маршрут! — нараспев протянула она и чмокнула Андрея в щеку. — Чудо!
     — С восхождением на ледник, — добавил он, поправляя и без того аккуратную прическу.
     — Братцы! — взмолился я. — Какой ледник? Я выше Ленинских гор-то и не поднимался.
     — Да не бойся ты. Мы тоже поначалу сомневались, а пошли — и ничего. Вовсе даже не трудно. Вот опять собираемся.
     — Тем более с таким инструктором, — вставил Андрей.
     — А что инструктор? Инструктор как инструктор. Весельчак, балагур и на гитаре играет. Уж не ревнуешь ли ты? — Она заглянула ему в лицо: О, если бы ты хоть ревновал!
     — Ерунда, какая!
     — Для тебя все ерунда.
     Странная они была парочка. И не супруги и не любовники, а такое впечатление, что всю жизнь вместе. И даже как бы поднадоели друг другу. Впрочем, к чему я всё это? Вместе — значит, нужны друг другу…
     В общем, стоим мы с Андреем под сенью разлапистого клена и с наслаждением потягиваем пиво. Не знаю, как сейчас, а в те времена каждое утро коротышка-абхазец, вечно небритый и в вечно не стиранной, местами еще белой общепитовской куртке, надетой поверх темно-вишневой, опять-таки нейлоновой сорочки (Во, мода была!), доставлял сюда бочку пива — желтую, росистую. То-то было блаженство!
     Мы щуримся яркому солнцу, раскаленным до бела тротуарам, крышам домов, мерцающему морю и снующим вдоль него синим, желтым, красным, полосатым, в горошек, в клеточку купальникам. Мы лениво провожаем их взглядом и продолжаем потягивать наше пиво, аккуратно слизывая с губ коралловые островки пены.
     — Вот бы всех их на Калининский! — говорю я Андрею.
     — Зачем? Здесь они смотрятся лучше. Там макияж, бутафория. Здесь — натура. Знаешь, чем всегда гордился мой сосед дядя Гриша, скромный чистильщик обуви? Тем, что всю жизнь провел у женских ног. Представляешь, сколько их побывало перед ним. Юных, стройных и не очень стройных, замужних, незамужних. И каждую ножку надо было обслужить...
     — Художник твой дядя Гриша.
     — Скорее философ...
     Мы допили наше пиво и поднялись ко мне в номер. Андрею хотел лично убедиться в моей готовности к походу: кеды, штормовка, рюкзак — мне их выдали на складе. Андрей посоветовал захватить что-нибудь из теплых вещей: ночью в горах холодно. Кофту, полувер. Кофта в моей сумке нашлась. Ну, и отлично.
     — На-ка взгляни, — я протянул ему фотокарточки Люды, не сомневаясь, что они произведут на него впечатление.
     — Твоя, что ли?
     — Так... Из бывших.
     — Актриса?
     — Да нет. Однако ж мечтала...
     — Ничего баба!
      К походу у меня все было готово.
     …До Рицы нас довезли на автобусе. Дальше, сказали, — пешком. "И пошли они солнцем палимые..." Хотя чаще повторяли другую присказку: "Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет", — умиляясь противоречивости человеческого духа. Мы-то как раз шли в гору.
     Впрочем, очень скоро всем стало не до шуток. Приуныли даже острословы.
     — Километров уж пять оттяпали, — оглядываясь на ниспадающий серпантин дороги, заметил Андрей.
     — Да вверх с километр, — поддержал его быстроглазый экономист из Читы Федор. Рядом с ним, послушная, как сенсорное управление телевизора, скользила его жена Лариса в синих штанах-трико, закатанных до колен, отчего белокафельно и еще как-то светились ее икры-кегли, напоминая о городской квартире, мягкой софе и цветном телевизоре с сенсорным управлением.
     — Отдохнуть бы...
     — Да и перекусить бы не мешало...
     — Он что, берет нас измором?
     Он — это инструктор Витя, сухопарый и чёрный донельзя. Вот человек! Часами мог топать и хоть бы хны ему. Ещё и песни орёт. И анекдоты травит. Но сейчас и он притих и о чём-то шепчется с выпускницей-Леночкой. Леночка впервые так далеко уехала от дома. Всё ей здесь нравится: море, горы. И инструктор Витя. Это ради неё песни орёт. И рюкзак её тащит.
     — Присесть бы.
     — С нами ведь дети...
     Зароптали, заворчали... Инженер из Тольятти и стюардесса из Уфы, товаровед из Жмеринки и бухгалтер из Пскова... Нумизмат, заика, блондинка, алиментщик... Кого тут только не было.
     И тут ожил наш инструктор Витюша. Рванул струны казенной гитары и зарычал во всю мощь своего инструкторского горла: " Ведь это наши горы. Они помогут нам. Они-и-и помогут нам..."
      Ну, как можно было ему не верить, как и автору этих замечательных строк?! И мы поправляли ненавистные лямки рюкзаков и ещё громче шаркали ногами: инженер из Тольятти и стюардесса из Уфы, товаровед из Жмеринки и бухгалтер из Пскова, женщина с девочкой-подростком (женщину звали Зоя) и женщина без девочки-подростка. Нумизмат, алиментщик, экономист из Читы с супругой, икры-кегли которой светились в горах старого Кавказа...
     Вперед и вверх, а там! А там все будет хорошо. Мы доберемся до заветного ледника. Пойдут, правда, не все: а самые-самые... Тут уж Витюша будет решать. Словом, дети и большинство женщин останутся в базовом лагере, как мы окрестим наши несколько палаток. Останется и Марина, сославшись на плохое самочувствие.
     Вопреки нашим ожиданиям, льда на леднике не окажется. Этот будет обычный снежный склон, с той лишь разницей, что снег будет колючий и крупный, как морская соль. Мы тут же бросимся на него и, обжигая ноги и руки, закидаем друг друга снежками.
     Потом, стуча зубами от холода, спрячемся от адского солнца за выступом скалы у крохотного, страшной глубины озера. Не помню его названия, помню только, что носит оно имя женщины-геолога, открывшей и исследовавшей его. Здесь у скалы перекусим — бутерброды, чай. И снова — на ледник. Уже попрощаться. И сфотографироваться.
     — Давай оставим что-нибудь, — предложу я Андрею.
     — Зачем? "Здесь был Вася?.."
     — Да нет. В общем, смотри... — И я достану из нагрудного кармана фотокарточку Лиды.
     — Ну и ну, — скажет Андрей. — С собой носишь. А говорил "из бывших"...
     — Ладно, не фантазируй. Пусть и она в горах побывает. Жалко, что ли? Сам об этом и расскажу ей. Ручка есть?
     — Откуда? — удивится Андрей. — Постой, наверное, у Витюши есть. Счас сбегаю...
      "Привет Кавказу!" — напишу я на обороте фотокарточки, а ниже — семь цифр.
     — Это ещё зачем? — спросит Андрей. — А-а, понял: номер телефона. Думаешь, кто-нибудь клюнет? А если после нас никто уже сюда не придет? Мало ли что может случиться. Возьмут и закроют маршрут.
     — Значит, не судьба.
     — Фаталист какой-то. Во, Марина удивится! Дай хоть напоследок взглянуть.
      Мы вложим карточку в плотный целлофановый пакет, прижмем его со всех сторон камнями, чтобы ветром не унесло, а самым большим камнем прикроем от солнца.
     Да помогут ей горы! И небеса тоже.
     …Я не сразу ей позвонил, не хотелось расспросов: как там Хоста, Сочи, Гагра? А ведь кроме как в Адлере, нигде и не был. Ну, ещё в горах. Но как раз об это и не хотелось ей рассказывать. Да и неловко было за свою выходку. Фотокарточка так и осталась на леднике. Отправившаяся вслед за нами группа туристов до него не добралась. Ночью в горах выпал снег (Андрей как в воду глядел), и руководство "Бургаса" решило снять группу с маршрута, а маршрут закрыть уже до конца сезона.
     Потом мы встречали тех неудачников. Они же чувствовали себя, чуть ли не героями, восторженно рассказывали о снегопаде (И это в августе!), о том, как их разыскивал вертолет...
     А потом я провожал Андрея и Марину. Марина была не в духе. Андрей тоже казался каким-то вялым.
     Боже мой! Какие мы интересные в отпуске, и какими становимся занудами, собираясь восвояси!
     — Все нормально, — буркнул мне Андрей, когда мы остались наедине. — А на Марину не обращай внимания. Разве я тебе не говорил? Беременна она. Вот уже третий месяц. Потому и на ледник не пошла. А то бы... Ты знаешь её. Правда, Марина? — попытался пошутить он, увидев приближающуюся Марину.
     — Пока, Серёжа! — грустно улыбнулась она. — Может, в Москве увидимся.
     — Пока, старик! Ты звони, — поддакнул Андрей.
      Сухо поцеловались. "Нет уж, ребята, подумал я, звонить я вам не буду. Разберитесь сначала в своих отношениях..."
     Потом я провожал экономиста Федора и его жену Ларису. Хорошие они оказались ребята. К себе, на Урал, звали: "Бери командировку и — к нам! Чего тебе стоит?.."
     Потом еще кого-то провожал. Потом — женщину с девочкой-подростком Женщину звали Зоей. Зоя всё заглядывала мне в глаза, поругивала своего начальствующего мужа (дома почти не бывает) и твердила, что никогда-никогда не забудет этот адлеровский август. И пока дочка бегала за мороженым, целовала меня так, как, наверное, никогда никого не целовала: с обидой и благодарностью, упреками, и прощением...
     В общем, по возвращении в Москву я не стал звонить Лиде. Набежали всяческие дела, одна командировка, другая. И вдруг узнаю, прошло, наверное, с полгода, что Лида выходит замуж. Узнал я об этом совершенно случайно от каких-то, бог, откуда взявшихся общих наших знакомых. Значит, мог бы и не узнать. И я позвонил.
     К телефону подошла ее мама, Клавдия Михайловна:
     — Что же ты забыл нас, Серёжа? А мы тебя часто вспоминаем. И я, и Алексеивич, и Лида...
      Пошло, поехало. Клавдия Михайловна любила поговорить. Пришлось перебить её:
     — Клавдия Михайловна, говорят, вас надо поздравить?
     — Да, Серёженька, да! Дай ей Бог счастья!
     — Жених-то ничего?
     — Вроде ничего. Самостоятельный, непьющий, — с удовлетворением констатировала она. — Да ты приезжай. Сам всё и скажешь. Заодно и познакомитесь. Он такой же, как ты, выдумщик. Представляешь, говорит, что в горах её нашел. Был на какой-то вершине, и там она ему привиделась. Вот и стал искать. И нашёл. Сочиняет, конечно... Извини, Серёжа, звонок в дверь. Может, Лида?
     Слышу в трубку, как хлопает входная дверь, потом что-то загремело, зашуршало, заскрипело, как будто в прихожей, совсем крохотной, её я знаю до мелочей, толпятся человек пять. "Ну, иди же, человек ждет". "Ничего, подождет..." А прежде неслась к телефону, всё сметая на своём пути.
     — А-а, Серёжа, здравствуй!
     — Здравствуй, здравствуй! Что же это получается? Оставил девушку на несколько месяцев, а она туда же, замуж...
     — Так уж на несколько месяцев? На годы и годы, Сережа. Это, во-первых. А во-вторых... Знаешь, приезжай!
     — Вот те раз! Может, ещё на свадьбу позовёшь?
     — А почему бы и нет? Мы же друзья. Ты сам всегда так говорил.
     — Один ноль, в твою пользу. Скажи только, где ты его подцепила?
     — Ты груб, Серёжа.
     — Извини! Что же прикажешь мне совсем не волноваться? Не чужой же ты мне человек.
     — Да?
     — Не кокетничай!
     — Серёжа, почему так? Когда к человеку всей душой, он ноль внимания на тебя. А стоит отвернуться — в ноги падает.
     — Ну, это уж слишком.
     — Я не тебя имею в виду. Я вообще...
     — Сказать тебе правду?
     — Скажи.
     — Из эгоизма всё это. Всё на свете из эгоизма. Вот ты выходишь замуж. Чтобы проучить меня, не так ли? Просто не хочешь в этом признаться.
     — Глупости говоришь.
     — Нет, не глупости. Ладно... Как хоть зовут его?
     — Андрей.
     — И он про тебя все знает? И где живешь, и где работаешь, знает даже, что мечтала стать актрисой?
     — Да, знает. Господи, да что я оправдываюсь перед тобой? Нет, Серёжа, не приезжай. Не надо.
     — Понял. Ну, будь счастлива! И привет Андрею! Он про меня тоже многое знает.
      И я повесил трубку...