Дина Терещенко
"И МАЛО МНЕ ЖИЗНИ…"
|
НАЧАЛО ВСЕХ НАЧАЛ
Откуда род наш человеческий? Откуда я —
малая частица непознанной Вселенной?
Порой мне кажется, что я блуждаю
по нескончаемому Космосу, ищу звезду,
где я была живым и сильным атомом,
я брошена на землю, как зерно: "Расти!"
И я росла и вырастила звездочку,
и на нее взирая, терпеливо жду:
а что же будет дальше?
И все-таки, молчание Вселенной —
не молчанье.
В себе я слышу музыку ее,
иной раз вздрагивая от непонятных
обжигающих мелодий.
Вселенная — во мне.
И я — ее частица.
Зерно.
Я, женщина, — начало всех начал!
КРАСНЫЙ КОНЬ ВОСПОМИНАНИЙ
Красный конь воспоминании,
неподкован, мчишь куда?
Годы наших расстояний
высоки, как та звезда,
что, смирившись, откровенно
светит нам своей слезой.
Красный конь, о друг мой верный,
ты не гнался б за звездой!
Не догонишь, не домчишься,
высока и далека...
Нас с тобою снова ищет
поотставшая строка.
Красный конь воспоминаний,
ты копытами не бей.
Понимаю, ты изранен...
Стой у памяти моей.
И она вся в шрамах, в шрамах,
в жутких сполохах войны.
На далеких на полянах
все высотки нам видны.
Красный конь воспоминаний!
Вновь в нелегкие пути...
Ты устал. И ты изранен.
Да и я! Но нам — идти...
***
Стихи подобны ранам и ожогам,
когда они рождаются из сердца,
а если это — лишь кроссворды мозга —
таким стихам жить вечно не дано.
Смотрите Пушкина! Он весь — ожог и рана...
Не признаю стихов, что из обмана,
но с этикеткой "правды" рождены.
Они, как глупый ухажёр, скучны.
Стихи подобны ранам и ожогам!
Нет, вовсе я не критик строгий
и не творец стихов морковных и убогих
и не большой знаток стихосложенья,
но для меня стихи — самосожженье,
в котором птица вечная живёт!
МЕККА
В одну и ту же реку
ты дважды не войдешь.
Ходили люди в Мекку —
и там встречали ложь.
Река меняет воды
с завидной быстротой,
мы не искали броду,
ведь это труд пустой.
Хлестали нас неправды,
а мы, не веря им,
все шли и шли под градом,
под ливнем проливным.
И звали нас дороги:
"Пройди, не оглянись!"
Измучились, продрогли,
не раз срывались вниз.
Упорно мед и млеко
в рот не желали течь…
Ну, где же эта Мекка?
Где? В нас! О том и речь.
СТАРУХА
Включаю телевизор — вновь она!
Так что ж у нас, блокада, иль война?
Опять в голодной стуже
с котомкой беззаконною бредет
в ботинках утлых по московским лужам
москвичка, помнящая двадцать первый год.
Незримый крест несущая старуха,
в глазах ее застывшая печаль,
сроднились с ней и голод, и разруха,
а вам, нувориши, ее не жаль?
Зачем же так бесстыдно, напоказ
заморскую жратву, заморских вин раздолье,
валютных девочек полуодетых пляс?..
Гуляй, гуляй за дорогим застольем.
Но если встретишь невзначай ее,
не отводи глаза и уступи дорогу —
Русь обнищавшая с котомкою идет,
и шепчет: "Отче наш"!
И верит только Богу!
Не отводи глаза и уступи дорогу.
ПЕЧАЛЬНЫЕ СТИХИ
В Переделкино все так до боли знакомо!
Обойду без тебя наши тропки печальные.
Возле нашего дома, не нашего дома,
мы с тобою бродили пред дорогою дальнею.
Ты прощался с тебе дорогими поэтами.
Деревенское кладбище, благостно тихое.
И две розы тобою положены светлые
на могилу Тарковского. Сколько же лиха
упокоилось здесь, в тишине погребальной!
Три сосны Пастернака к могиле недавней
наклонили свои распушенные кроны.
Сорок дней лишь прошло. Нет поэта огромного!
Ты две розы принес на могилу Арсения.
Знаю я, что в Париже, в одно воскресение,
ты положишь две розы на могилу Андрея.
Переплывшие Лету два русских Орфея,
две кровинки, судьба развела — не спросила…
Две планеты. Два мира. Париж и Россия!
***
Я стала похожа на дерево,
с которого вот-вот сорвется
последний лист.
Я забыла слово: "Не могу!"
Я знаю слово: "Надо!"
Надо войти в ледяную реку,
не умея плавать.
Надо смолчать, когда глупец взахлеб
убеждает тебя, что он умен.
Надо писать свои разнесчастные стихи
по ночам, потому что днем — нет дня, есть
работа, черная работа. Надо. Надо!
А на языке вертится: "Хочу к морю!"
И еще: "Хочу тишины,
хочу сочувствия, хочу понимания!"
И если этого нет, рождается одиночество души.
***
"Встретимся на горизонте"
Встреча на горизонте?
Какой там горизонт…
Не парашют, а зонтик,
обыкновенный зонт
в моих руках доверчивых.
И я - на мокрый асфальт...
Ну, что ж, удивляться нечего,
фальшивят и бас, и альт.
"Встреча на горизонте" —
ишь ты, как хватанул!
Вы горизонт не троньте,
не наставляйте дул.
Было — не раз стреляли
по моему горизонту.
Предательски заменяли
парашют на зонтик.
***
О, не дай мне, не дай мне опомниться,
говори, говори, говори.
Я и грешница, я и скромница,
как ты щедро меня одарил.
Я плету, я плету свое кружево
из твоих полупризрачных слов,
завяжу узелочек потуже я,
и мой странный рисунок готов.
Распущу свое белое кружево
и с ладони слезинку смахну,
ах, мой суженый, да не сужденный,
я останусь в твоем плену.
О, не дай мне, не дай мне опомниться,
говори, говори, говори…
***
Уголок сердца моего болен.
Как помочь?
Слушаю звон колоколен.
Пойти бы в храм,
да вот тело свое приволочь —
а оно сопротивляется —
нет мочи.
Боюсь надвигающейся ночи.
Одна во всей квартире,
а может быть,
во всем мире.
Ну да! Во всем мире
одна.
Всех схоронила,
родненьких.
До дна,
до самого донышка -
я одна.
А люди? Нелюди?
Идут мимо.
Каждый сверчок
свой шесток знает,
хранит-охраняет.
А что до тебя —
дело десятое.
Так и живу —
распятая.
***
В.
Ах, милый мальчик,
утешить в горе меня —
невыполнимая задача.
Пусть для других глаза твои звенят,
другая пусть не плачет
над тихим холмиком единственного сына.
Спаси ее, Господь, от этих испытаний.
Ах, милый мальчик,
что ты можешь знать
о том, как но ночам
подтачивают сердце воспоминания недавних лет,
как я едва держусь,
удерживаясь за былинку,
протянутую Господом в тот час,
когда пришло ко мне такое испытанье.
Тебя во сне сегодня увидала:
ты целовал меня неистово и нежно,
произнося невнятные слова,
среди которых уловила свое имя
и фразу: "Я вас люблю!"
Мой мальчик, не приходи ко мне во сне,
не воскрешай то, что давно остыло
в осиротевшем сердце. Не воскрешай!
Я не вольна. И я не виновата.
Будь братом мне! Я потеряла брата!
Будь сыном мне! Я потеряла сына.
Глухая ночь.
Как губы стынут...
***
Я думала…
Не надо думать.
Я плакала…
Не надо плакать.
Ах, как северком
в душу дунуло.
Лед, слякоть —
все вперемешку.
А души нет,
одна насмешка.
Надсмеялись, надругались
над созданьем Божьим.
А уж было — как ласкали,
оказалось ложью.
Вся планета голубая
черною стала.
А ведь доброй быть умела!
От горя — устала.
А ведь было,
я ведь было…
Ах, неужто сказки?
Две души хоть сохранились,
и застолье —
все пристойно,
ласково, участливо
горевали вместе…
а теперь-то оказалось:
куры на насесте.
Я гадала, разгадала?
Мне понять не трудно.
Вишня с дерева упала —
вдовушка приблудная.
Вишня с дерева упала?
Бабушкины сказки!
В феврале чудес немало —
ведьминские пляски.
***
Нет, нельзя ждать
каких-то неведомых бед.
Не накручивай веретено!
Вот тебе принесли больничный обед.
Ешь, не ешь, все равно.
Нет ни матери, ни отца,
нет сына и дочери нет:
упросить, пожалеть
и твердить без конца:
"Съешь, пожалуйста, свой обед!"
Нету! Нет…
***
Гордость моя, уймись,
не превратись в гордыню.
Вся моя прошлая жизнь -
рядышком где-то доныне.
Рядышком, следом идет
блаженною, горькою тайной,
дорогой, где не был случайным
ни один поворот...
Столько вместилось в груди!
Осколки — кругом… Не поранься!
Гордыня моя, уйди.
Гордость моя, останься.
НОША
Мою ношу самой нести.
Мою память зажать в горсти.
Моей песне сказать: "Прости,
что тебя я не допою".
Были, были светлы пути,
было травам тепло расти,
было вишням легко цвести,
а теперь они — без корней.
Я не жалуюсь! Бог спасет.
Я не плачусь. Мой утлый плот
в дали тихие уплывет
от людей с чернотой в душе.
Буду ношу свою нести.
Буду Память держать в горсти.
Буду песне шептать: "Прости!"
Да поможет мне в этом Бог!
И МАЛО МНЕ ЖИЗНИ
Меня сочиняли события, люди,
восторги, потери, смешки и хула.
Меня убивали из древних орудий,
а я оживала и снова жила.
И снова живу! Пострашнее бывало!
Остались кладбища. Святыня. Цветы...
А зло в меня целилось — не попадало.
Ладони раскрою — столбы и кресты...
И все-таки солнце утрами светило,
и все-таки гнев усмиряла любовь.
Я на поединок опять выходила
и молвила: "Что же, иди, прекословь!"
Но зло повисало гнилушкой на ветке,
его обходили ветра и дожди,
и, жалкое, словно предатель в разведке,
понять не хотело, что все позади.
Все, все, что недобрым означено словом —
неверность и трусость, и фальшь, и навет,
под грузом, под черным, под вечным покровом —
гнилушкою, не излучающей свет.
А я ожила! Пострашнее бывало.
Над злом возвышает меня доброта.
И мало мне жизни. И неба мне мало.
И красок — для нового — мало холста.
МЕШОК ЗАПЛЕЧНЫЙ
Татьяне Добрыниной
Прогоню свою беспечность
и за ней захлопну дверь,
и взвалю меток заплечный...
Сколько в нем моих потерь!
Сколько в нем воспоминаний —
добрых, горьких, никаких.
Сколько встреч и расставаний,
строк иззябнувших, нагих.
Неуютно, непонятно
этим строчкам в пустоте,
им бы к людям, в путь обратный,
тот, где строчке-сироте
сгинуть не дадут, согреют
человеческим теплом.
А колючий ветер веет,
корчит рожи, рвется в дом.
Прогоню колючий ветер
и за ним захлопну дверь.
Ах, как сладко жить на свете!
Ах, как горько от потерь!
***
Вот и схлынула с неба серость.
Вот и звездочка в небе зажглась.
Ах, как нынче мне горестно пелось!
Ах, как сердце исплакалось всласть!
Может быть, где-то там, ближе к Богу,
кто-то вспомнил меня, пожалев,
что тернистую эту дорогу
я прошла. И, ее одолев,
я за жизнь, что пока не угасла,
все еще не хочу отцветать,
что в лампадке моей вдосталь масла,
и его мне еще подливать.
|
|