Владлен Дорофеев
ПОКОРИТЕЛЬ МОСКВЫ
|
Декабрь 1980 г.
Похмельный синдром наступил к Новому году. Решить предстояло два главных вопроса: устроиться на работу и найти жилье.
Почему жилье? Как выяснилось, за армейскую жизнь я сильно изменился в быту: приобрел кучу привычек, с которыми не очень хотела мириться моя мама. Несмотря на то, что за последний год мы виделись чуть ли не каждую неделю — она моталась ко мне на КПП части сначала из Орла, потом из Удельной, мы на удивление отвыкли друг от друга, и пропасть отчуждения только росла с каждым днем. А жилая наша площадь уменьшилась в ходе обмена ровно на одну мою комнату. Так что я скорее приобрел прописку, да и то подмосковную, чем крышу над головой. Потом эти электрички, пятнадцатиминутная дорога со станции к дому вдоль неосвещенных дачных заборов не прибавляли ей покоя. Особенно поздно вечером.
А она ждала. Ведь я теперь заменял ей орловских друзей и елецких родственников, соединял ее с прошлой жизнью. Всякий день она мчалась из Центрального дома армии, где устроилась работать библиотекарем, в Удельную. Готовила ужин и ждала. Ей было сорок, она была красивой хрупкой женщиной, носила туфли на высоких каблуках, недорогие, но элегантные самодельные наряды, и смеялась звонким, почти детским смехом. Она тоже приехала покорять Москву и, как и я, была уверена в успехе. Бравые офицеры обхаживали ее, приглашали в театры и рестораны, а она, забежав после работы в полупустой магазин, мчалась на электричку, домой, готовить ужин из того, что удалось сегодня урвать из цепких рук агрессивной очереди.
Я возвращался из своих путешествий по столице, взволнованный увиденным, и ее чрезмерная опека вызывала лишь раздражение, мешала грезить. Трудно мне было заново привыкать к семейному очагу, к материнской заботе и ласке. Да и как шальная молодость может понять трезвую зрелость? Ее пышущий жадностью эгоизм требует постоянного немедленного душевного и физического насыщения.
Эти чувства и привели меня в Новый год, мой первый Новый год в Москве и на гражданке, в студенческое общежитие института тонкой химической технологии. В эту бетонную башню на краю столицы, в десяти минутах ходьбы от станции метро "Юго-западная".
Сюда, по доброте душевной пригласила наша землячка Татьяна, по прозвищу "Чулок", подружка моей орловской невесты — Лены. И предоставила шанс весело провести замечательный праздник. А главное, восстановить отношения с Ленком.
Впрочем, встретились мы еще в городе. Лена ничуть не изменилась — те же голубые глаза, пшеничные волосы, крепкая желанная фигура — шведский стандарт красоты и страсти. Последний раз мы виделись полгода назад, когда она поразила всех присутствовавших на КПП тонкими коричневыми сигаретами "St. Morris " и горючими слезами по поводу ее девятнадцатилетия — замуж пора, а она все в девках ходит!
Недолго думая, я потащил ее в Удельную. Мама в последнюю минуту сорвалась с моей елецкой теткой Людой отмечать праздник к знакомым в Севастополь, и квартира стояла пустой. И зачем нам общежитие? Да там весело!
Прихватив бутылочку шампанского мы — два пылко желавших друг друга создания, со всех ног бросились на электричку, предвкушая сладостные минуты уединения.
Вот тут-то все и началось! У порога квартиры обнаружили на ступеньках моего армейского друга Вадика Моргуновского. Он жадно поглощал остатки свежего батона и запивал их молоком. Сказать, что мы сильно обрадовались нежданной встрече, значит не сказать ничего! Но еще теплилась надежда на тактичность друга, которая тут же, впрочем, была нарушена бутылкой горилки с перцем и колесиком копченой полтавской колбасы.
— Ленка! А ты привезла подружку? —первым делом нагло заявил Моргуновский. — Мы ж сговаривались по телефону.
— Привезла.
— Тогда поехали — пять часов до Нового года, — Моргуновский складывал горилку и колбасу в сумку.
Могу представить, что творилось в душе у подруги, с которой все полтора часа в электричке, а потом — в автобусе мы страстно лобзались, невзирая на окружающих. Я был готов разорвать его на куски. В душе, конечно.
… Пьянству бой! Это я понял на вторые сутки новогоднего веселья в общежитии. За это время мы виделись с Ленкой не больше часа. Я с трудом мог вспомнить, где ночевал, а главное — с кем. Не с невестой — это точно. Потому что когда она отловила меня вечером следующего дня, ее первым вопросом было:
— Ну, что? Выучил венгерский?
— Почему? — тупо воззрился я.
— А разве она хорошо говорит по-русски?
— Кто?
— Конь в пальто!!! Узнаем через девять месяцев, а то, что ее муж бросился с балкона…
Я так и не узнал, что произошло со мной и кто такой Миклош, чей-то муж, — общежитие-то огромное.
— Теперь я не отойду от тебя ни на шаг — резюмировала Лена.
Вечером мы долго пели под гитару с какими-то вьетнамцами. Они, правда, при этом скорее свистели что-то невпопад. Скоро нашелся и Моргуновский, попросивший отвести его в туалет. Когда он проблевался, выяснилось, что большинство народа рассосалось. Мы вошли наощупь в комнату. Две кровати были составлены вместе. Когда глаза стали привыкать к темноте, я увидел, как Вадим устраивается на коврике у кровати.
— Влад! Ползи сюда, — услышал голос любимой откуда-то из глубины постелей.
В это время в дальнем углу заскрипела раскладушка, и удивленный девичий голос спросил:
— Что, уже кончил?
Ничего не оставалось, как ползти по людям до Ленки. Не могу сказать, что устроился рядом с ней, скорее — на ней. При этом вокруг отбушевало людское море перебуженных мною студентов, всячески пытавшихся отстоять свои кровные квадратные сантиметры полезной площади.
Только пригрелся, не помышляя, разумеется, ни о чем другом, кроме сна, как чья-то рука смело стала теребить замок на молнии джинсов.
— Ну, помоги! — прошипела мне на ухо Лена.
— Ты что, с ума сошла, люди же кругом, — огрызнулся я.
— Ах, так! — и она вцепилась всей ладонью в неподдающуюся ей молнию и глубже… Если честно, было больно, но приятно.
— Можешь, — констатировала она, — а не хочешь?!. Хам!
Ленка резко дернулась в сторону, мой левый бок наконец-то оказался на постели. Носом я уперся в ее затылок.
Этакие проколы женщины, конечно, не прощают. Но как ей объяснить, что еще несколько недель назад подобную ситуацию я не мог представить даже в самых смелых эротических солдатских грезах. Просто не был готов к подобному повороту событий. Ну, а что было вчера, ей Богу не помню!
На следующий день положение взялся исправлять Моргуновский. Сколотив бригаду из пяти студентов, на каждого он нагрузил по мешку пустой посуды. Они ненадолго пропали. Первым вернулся Вадим — с двумя букетами свежих цветов (где он их раздобыл и сегодня для него загадка) и бутылкой шампанского, за что был бит озлобившимися с похмелья студентами. Правда, наши дамы "оттаяли" при виде столь щедрых подарков.
С возвращением остальных "продотрядовцев" все наладилось, и потекло своим чередом. А вечером, на кухне, где вьетнамцы жарили селедку в какао, куда я завернул в поисках чего-нибудь съестного, неожиданно появившаяся Ленка зажала меня в угол так, что у азиатов округлились глаза, и почти пропела в ухо:
— Ночуем в танькиной комнате, мы и Маринка с Моргуновским.
Не помню — делились ли мы боевым опытом друг с другом, принимая душ, но вошли с Вадимом в комнату почти в полной готовности.
Кровати, стоявшие у противоположных стен, были застелены свежим бельем. Прикурив, выключили свет и разлеглись, каждый на своей постели.
Время шло. Курили уже по второй. Разговор, сами понимаете какой — технологический. Вот, чтобы не особенно громко его обсуждать, Моргуновский перебрался на время ко мне, под одеяло. Через минуту появились наши красотки. Зажженный свет лишь высветил нелепость положения. Две обнаженные девицы, с обвязанными полотенцами бедрами и два дурака, жарко дыша друг в друга, перегаром, обсуждают какую-то проблему.
— Вот и приехали! — озадачилась Марина.
— Им и так хорошо! — почти провизжала Ленка. — Нам тоже будет не хуже!
Так я окончательно потерял невесту. Девушку, на которой еще минуту назад собирался жениться. И женился бы! Я даже все придумал за нас: будущее детей, просторную квартиру на Ленинском, мебель на кухне, имена внуков. Она была нужна мне, как тот единственный человек, которому мог довериться, на которого мог опереться. Я еще не умел жить без ее писем в объеме школьной тетради, с завидной периодичностью приходивших в часть. А потерял ее так глупо. Не объяснившись. Лишь помню брошенные с подножки отходящего поезда прощальные слова:
— Хам! Можешь, а не хочешь… Я ведь ждала тебя и только тебя эти годы!
А вместе с ней, казалось, уезжала вдаль моя беззаботная орловская юность, подтаивали мечты и притухали надежды вслед за уходящим поездом…
Июнь 2000 года
Эх, были времена! Снимал девчонок на раз. Или меня снимали? А как же нынче? По-моему, я никому не нужен. И мне уж точно — никто. И все-таки надо! Нужно куда-то упасть. Осмотреться, и пойти по списку подозреваемых… Остановить эту сучку с белыми чулками во чтобы-то ни стало!
Вот с Ленки-то и надо начинать мои поиски. Я ей первой подарил белые чулки. И она до сих пор негодует, когда я спьяну, находясь в Орле, звоню ей по ночам. Зачем? Не знаю! Нас уже давно ничего не связывает — общие друзья растворились с воспоминаниями о прошлом, секс в парке, втайне от очередного мужа, закончился лет десять назад. Но злость у нее кипит на меня невиданная и сегодня. ХАМ! — это самое ласковое мое прозвище в ее устах. Даже когда родила дочь, как-то в сердцах заявила, что ведь могла от меня, да я вывернулся. Одно слово — ХАМ! Такая и задушить может.
Но Ленка в Орле. Давно погрязла в семье и быту. Вряд ли она стала бы приезжать в Москву, выслеживать меня, а потом еще и убивать моего друга, задушив его белым ажурным чулком. Тут что-то не склеивается. Нет. Нужно успокоиться и подумать.
Надо искать подружку с квартирой и телефоном.
Женщины, женщины…
Благодаря разнузданности истовых революционерок Клары Цеткин и Розы Люксембург, русские женщины напрочь отмели строгие понятия Домостроя и уверовали в свое половое превосходство. Нет, слава Богу, государство им пока не доверили, но весенний праздник гормонального прогресса — женский день 8 марта, учредили, обязав мужиков в этот день распрощаться со своей законной заначкой, умело замаскированной в рваном носке, и одарить свою спутницу букетом цветов и ненужной безделицей.
Свое превосходство женщины познают еще в детском саду, где отцы сыновей начинают нести повинность по покупке подарков для их юных подруг, разучивать с ними стишки Агнии Барто, и, перемазавшись медовой гуашью, малевать за них нелепые цветочки на ватманских листках.
Нет, я не против женского праздника. Боже упаси! Я категорически против методов воспитания через утверждения полового превосходства.
Кого мы растим из наших девочек? Заносчивых "принцесс" без приданного! Они больше не хотят рожать и воспитывать детей, убирать жилище и готовить вкусные обеды. Уже с детства они грезят о своих принцах на дорогих авто, которые будут наряжать их словно рождественские елки в меха и драгоценности, лелеять в теплом климате лучших мировых курортов, заискивающе заглядывая в затуманенные очи, дабы угадать их очередное желание. И, главное, что для этого ничего не надо делать — ведь она женщина! Достаточно закрыть глаза и раздвинуть ноги, как манна небесная опустится на любовное ложе, и все будут на десятом этаже блаженства. Зачем учиться? К чему трудиться?
Когда в начале девяностых годов миллионы наших дам бросились на панель, общество сначала сильно удивилось и взбудоражилось, а потом вдруг стеснительно оправдало это порочное явление экономическими трудностями в стране. Но попробуйте войти в доверие к любой проститутке, и она, в момент откровения, доходчиво расскажет вам, что занятие это ей не только по кайфу, но и по душе, уже заблудшей и не спасаемой с детский пеленок. И, похоже, все дело в учении Клары Цеткин и Розы Люксембург!
С их подачи комиссары большевиков превратили мужиков-кормильцев в люмпенов разных категорий. Сначала всех поголовно лишили собственности, которую надо охранять, обустраивать и преумножать. Потом запретили лоб крестить по воскресеньям в церкви, и люди потеряли страх небесный. Бога нет, а значит, нет и спасения! Им оставили только водку в утешение и нелепые лозунги строителей коммунизма "Пятилетку за три года!" или "Экономика должна быть экономной!". Всех уравняли в правах прозябать в нищете. Чтобы мужик ни делал, как бы ни "впахивал", больше чем лишний полтинник в месяц не заработает! Да и то надо жилы порвать! А что же ночью? Замотанный и зашоренный правилами социалистического общежития наш мужик получал лишь презрительный взгляд своей "принцессы" в холодной постели! Не принц! Нет!
А уж как "опустили" рыжие и слюнявые комиссары-демократы русских мужиков в последнее десятилетие! За это либералы достойны публичного опущения на Лобном месте Красной площади с прямой трансляцией на всю страну по всем телеканалам и радиостанциям с количеством участников шоу равным сидельцам наших зон и тюрем за то же десятилетие. Дабы это мерзкое зрелище осталось в памяти народной на тысячелетия в назидание будущим поколениям — не давать превращать себя в бестолковое стадо голосующих по команде остолопов.
Как теперь восстановить хотя бы искру желания жить у русского мужика, заброшенного и поруганного, потерянного и обессиленного после векового либерального эксперимента над ним?! Вы знаете? Я — нет!
Впрочем, я утрирую. Многие живут счастливо и размножаются с биологическим удовольствием, даже не забивая себе голову подобными размышлениями. Лишь бы пиво холодное да футбол по расписанию. Но эта история не о мужиках…
Ну, а где же женщины? А-у!
Ну, соберись! Ведь мог же раньше... На раз!..
Познание Москвы, как познание женщины. Недаром Москва — женского рода-племени. Ее так же долго приходится обхаживать, охмурять и задабривать, "рассыпаясь" в комплиментах и знаках внимания. И когда, казалось бы, уже выбился из последних сил и послал ее к бесу, вот тут она неожиданно сдается! Во-оо, какие мы! Ты вновь напрягаешься и вытягиваешься в струнку. И даже уже ощущаешь, как плавно она впускает тебя в свои плотные объятья, как постепенно попадаешь в задаваемый ею ритм. Вот, наконец, сливаешься в едином экстазе… Ты даже наверху! Голова твоя кружиться от успеха. А она уже устала от тебя! И охладела. Ты все скачешь в том же темпе закатив глаза от счастья, задыхаясь от вседозволенности, и не видишь, как другому уже строят глазки, взбивают для него пуховые подушки успеха. И через мгновение, тебе в лучшем случае остается лишь краешек на любовном ложе, и возможность прильнуть к ней, робко свернувшись калачиком, будто верный супруг в долгом браке. И все равно ты рад — ведь вы вместе — она не выбросила тебя!
Каждый, кто помыкался в столице, худо-бедно, но отыскивает то местечко, где можно попытаться ухватить за хвост свою "синию птицу". Таксисты ловят ее у вокзалов и в аэропортах. Торговки — у станций метро. Проститутки — на Тверской и Ярославке. Менты — рядом с торговками и проститутками. Бандиты — рядом с ментами. Аферисты — в банках, пройдохи — в госучреждениях. Халдеи — в кабаках, а голубые — в шоу-бизнесе. И так далее и так далее… Каждый рано или поздно хватает за воротник свою даму-удачу, но большинство не способны удержать ветреницу.
Найдется ли та точка, что сегодня отвела мне Москва? Кажется, эта стерва опять обиделась на меня. Ведь я задаю глупые вопросы. Она давно указала мне на место, а я возьми, да и не подчинись! Послал… и тут посыпалось…
И все-таки интересно, где сегодня снимают одиноких преданных женщин? Не в кабаке же по старинке?! Да и не по карману им кабак. Наверное, в СЕТИ! И где же я найду сейчас этот проклятый Инет?!
Да ведь тут еще нужна особа, то есть особая! Чтоб настрадавшаяся была, много чего не хотела, вопросов лишних не задавала бы. Размечтался!.. Может, в гостиницу? Ну, и сколько я в ней продержусь, да и вычислят быстро. А вдруг, уже в розыск объявили? Ведь у Андрюхи здорово наследил. От подобной догадки меня аж в жар бросило! И тут же пропала последняя способность размышлять логически.
В бреду отчаяния я покинул унылый бар и вышел на улицу голосовать плетущимся мимо меня в пробке чадящим разнокалиберным автомобилям.
— И куда тебе? — срывающимся фальцетом спросил старичок из ржавого "Москвича".
— А хоть куда…
— Да пошел ты! Придурок! Фак ю!
Я опустил руку, собирая волю в кулак. И куда же мне, действительно, надо?!
Не знаю, сколько я так простоял, а только на землю меня вернул озорной девичий голосок:
— Молодой человек, садитесь скорее! А то нас сейчас побьют.
Передо мной стояла серебристая "Ауди", точно такая же, как у меня, только с тонированными стеклами. А вокруг все гудели от нетерпения.
— Ну, быстрее! — донеслось из машины.
Я неловко плюхнулся на кожаное сидение, взвалив на колени мой жалкий скарб. Машина плавно тронулась. Довольно долго мы ехали молча и я даже боялся скосить глаз в ее сторону. Тоже мне, "съемщик"! Оператор машинной дойки из Забрехаловки, вот кто ты!
— Щас заедем в "Икею", мне кровать нужна в гостевую, а потом домой. Как план?
Я пожал плечами.
— Вероника. А тебя?
— Вла
д.
— Я почему-то так и думала. Сон в руку. Не поверишь! Уснула в клубе. Представляешь! Под массажистом. Даже слюнька вытекла, точно как в детстве. С тобой такое бывает? Со мной давно не было. И мужик приснился. Такой здоровый, волосатый, весь шерстяной с ног до головы. И даже штучка у него шерстяная… Вся! Представляешь?! Ну, думаю, сколько можно мучиться?! Первого попавшегося сегодня беру, отмываю, откармливаю, и пользую от души. А то уж, наверное, плесень у меня там завелась. Представляешь?! Тебя подруга выставила или друг?
— И то можно сказать и другое. А что заметно? — выдавил я с трудом из себя и наконец-то повернулся в ее сторону.
Ведьмачка! Не иначе, как ведьмачка! До чего хороша, рыжая чертовка! Изумрудные огромные глазищи, слегка тонкий, но не портящий ее нос, и алые негритянские губищи. Это что-то, я вам доложу. Платьице, нечто вроде маечки на тонких шнурочках, еле прикрывало ее золотистое тело, упругая грудь то и дело выскакивала наружу из-под бретелек, а точеные ноги чуть ли не били по подбородку, когда она снимала их с педалей. На вид ей лет двадцать пять.
Так, остановись, братишка! Ты в розыске! Ты бросил этот бренный мир! Ты послал к Аллаху этих кисок! У тебя куча проблем! А эта может стать последней! Беги отсюда! Скорей беги, вприпрыжку! Тебе сейчас не до романов! Отсидеться тебе надо у какой-нибудь старой девы. Забыл?!
— Ве-ро-ни-ка. Какое редкое и чудесное имя…
— Команды голос не было. Вадик, успокойся, у тебя еще будет время изучить мои ноги и на ощупь. Для начала тебе не мешало бы принять душ… Значит распорядок таков. Жить будешь со мной в Валентиновке, в гостевом домике. Я думаю, при хорошем раскладе можешь протянуть до сентября. Назначаю тебя садовником. Значит днем в оранжерее. Впрочем, нет, на участке качаться будешь. А-то еще перепортишь мне красоту. Ну, а вечером, если у меня засвербит, ужин при свечах, почитаем вслух, и в койку. Думаю, за два месяца я форму нагуляю, да и ты после стресса успокоишься. Деньжат опять же подработаешь. А то, небось, вешаться собрался? Ничего, вернешься к своей старухе, весь такой, конь гнедой, ух она на тебе еще лет двадцать скакать будет. Представляешь?!
— А может тебе кого помоложе поискать? Я к физическому труду не очень-то привычный, — промямлил я с тающей надеждой в голосе.
— А может тебя высадить?! А-АА?!
И на что мне эти: сунул — вынул — и заснул у меня под мышкой. А у тебя физиономия хоть не бритая, а видно, что мужик с фантазией и кое-что умеет. То, что надо! Мне пахари самой не нужны, я экстрим люблю. Представляешь?!
— С трудом.
— Ладно. Пообедаем, позагораем, в бассейне поплещемся, у тебя с фантазией все и станет в порядке. Еще отбиваться буду. Представляешь?! — и она зашлась в безудержном хохоте.
Жуть!. Ведьма на метле! Умом понимаю, что надо послать ее куда подальше. Задрать юбку и отшлепать по-отечески. Оо-х! По-отечески не получится…
|
|