Игорь Блудилин-Аверьян __ «ЖИТЬ, КАК БОГОМ ДАНО…» ИЛИ ЗОЛОТОЕ КРЫЛЬЦО ВЛАДИМИРА БОЯРИНОВА
Московский литератор
 Номер 18 сентябрь 2006 г. Главная | Архив | Обратная связь 

Игорь Блудилин-Аверьян
«ЖИТЬ, КАК БОГОМ ДАНО…» ИЛИ ЗОЛОТОЕ КРЫЛЬЦО ВЛАДИМИРА БОЯРИНОВА

     
     ВЛАДИМИР БОЯРИНОВ. "ОТКРЫВАЕШЬ СТАВЕНЬ РАЙСКИЙ". — М., ТБ "Звёздный час". 2006. — 240 с.
     КНИГА НАЧИНАЕТСЯ НЕОЖИДАННО И ЗАДИРИСТО: автор приглашает разделить свою поэтическую трапезу всех "влюблённых и весёлых", а "сердитых и бесполых" отгоняет от стола прочь. "Попрошу захлопнуть книгу!" — требует он от последних. (Вспомним Вергилиево: "Procul este profani!" — "Прочь, непосвящённые!") И — ясное дело! — кому же захочется — даже наедине с собой! — признаться, что он сердитый или — не приведи, Господи, — "бесполый"! Поэтому читатель, конечно, переворачивает страницу и входит в книгу: отворяет дверь в мир поэта.
     В мир, где "ночью светлым-светло От первобытных звёзд", где "воздух студёный чист", где "путаных нет следов, Дерзкий не слышен свист…" Целебная, светлая тишина — и в этой чистой ночи лирический герой В.Бояринова просыпается от Зова (который — согласись, о чуткий к тайне жизни, читатель! — раздаётся рано или поздно в жизни каждого из нас), и —
     
     С птицами на плечах,
     С радостью на лице
     Вижу тебя в лучах
     На золотом крыльце.
     
     Кого увидел лирический герой? Возлюбленную? Бога? Давайте, влюблённый и весёлый читатель, вместе подумаем над этим многозначным поэтическим образом. Да, когда-то каждый из нас такой Зов слышал — но что видел при пробуждении? То, что предстало пред очами лирического героя В.Бояринова, меня сразу заставило вспомнить святого Франциска, блаженного подвижника, который, одержимый любовью, к зверям обращался "мой брат Волк", "моя сестра Лиса", взывал к небесному "мой братец Солнце", к земному — "моя сестрица Вода", который понимал язык птиц и на их языке разговаривал с ними, для которого наш тварный мир был миром Божьим, проникнутым любовью; на старинных литографиях св. Франциск так и изображался — с птицами на плечах.
     Может быть, разгадку этого образа поискать в стихотворении "Страда", где, скошенные косой косца, васильки "жуткими глазами", словно раненное насмерть живое существо, "глядятся в небо"?
     Или в стихотворении "Омут", где лирический герой делится с ракитой своей бедой, а ракитный куст об этой беде разговаривает с вороном, и "травы, звери да тучки серые", и даже "ветры Севера" возьмут от его кручины "поровну", и развеется горюшко над каким-нибудь просторным "полюшком"?
     А, может быть, для разгадки пригодится образ чахнущего в жаркую погоду ковыля, который "солнцу в глаза посмотрел по оплошке", из стихотворения "Неделю стоит одуряющий зной…"? А что нам об этом может сказать душа, которая "предчувствует как птица", "щитами благости и веры (курсив мой. — И.Б.-А.) не до конца ограждена"? Или стихотворение "Снова пронизана солнцем опушка"? Или берёза из трагического, по сути, одноимённого стиха? Не могу удержаться и цитирую этот мудрый стих полностью:
     
     БЕРЁЗА
     
     Стоит полунагая
     Над стынущей рекой.
     — Не зябко, дорогая?
     — Не шибко, дорогой.
     
     Вернусь усталый с речки,
     Поленьев наколю.
     Я за полночь у печки
     Сумерничать люблю.
     
     Чтоб дольше не потухли,
     Сгребаю кочергой
     Берёзовые угли...
     — Не жарко, дорогой?
     
     Стихотворческому приёму оживлению природы, наделением её человеческими чувствами — века; но у В.Бояринова это не дюжинный технический приём, которому, наверное, учат в литинститутах; это — беру на себя смелость утверждать — его чувствование мира; более того, мы здесь имеем дело с преодолением того стихийного язычества, которое присуще нам до поры, пока мы не задумаемся над сутью вещей, над дивной гармонией всего. До поры, пока не раздастся Зов, будящий нас, и мы, очнувшись от сна, не увидим вдруг Золотое Крыльцо и на нём — Тебя с птицами на плече...
     В стихотворении "Иванушка", исполненном умного русского духа, есть простая, но ёмкая строка об Иванушке, былинно мощном и былинно разумном, несуетном мужике: "Жил, как Богом дано, как умел". Сказано почти мимоходом (самое важное чаще всего говорится мимоходом) — но точно и неслучайно. И вся книга — о жизни "как Богом дано". А Богом автору (или его лирическому герою) дано тонко, как в самый первый, заревой час, чувствовать природу, Бога в ней, понимать добро и зло, любить и грустить — так тепло, по-человечески трепетно! — о неразделённой или угасшей любви, ощущать Родину, Россию как живую часть себя. Я перечисляю то, что вычитал в книжке — но всё перечисленное как бы сплавлено в ней в одно целое, неотделимое одно от другого, цельное. (Делакруа в своём "Дневнике" как-то обронил, что живопись перед литературой имеет то преимущество, что художник даёт картину сразу, а литератор её детали вынужден перечислять). Не случайно поэт очень точно пишет о благости и вере как ограждении души. Если бы какой-нибудь понимающий поэтическое дело живописец по прочтении этой книги вздумал написать портрет В.Бояринова, он должен был бы написать его в природном ландшафте с птицами на плечах, как святого Франциска.
     Рискну предложить свой вариант разгадки образа, с которого начинается книга: лирический герой В.Бояринова увидел Бога.
     Подтверждением моей догадки служит то, что герой в следующей строфе сообщает нам, что он ослеп. Что ж — да, безнаказанно узреть Бога нельзя, это известно; но строки об этом — вот какие:
     
     ...Это с тех самых пор
     Я от любви ослеп.
     
     "От любви"! Так, может быть, герой всё-таки увидел возлюбленную? И это "ослепление" — лишь очередной поэтический троп? — Нет прямого ответа, как и полагается в истинной поэзии. А.Франс писал: "Не свои — наши мысли заставляет поэт петь внутри нас". И — далее, очень точно: "Повествуя нам о женщине, которую поэт любит, он пробуждает у нас в душе нашу любовь и нашу скорбь. Поэты помогают нам любить; они только для того и нужны". Так что без большого риска ошибиться давайте предположим, что поэт соединил Бога и возлюбленную в одном образе.
     И это даёт ключ к пониманию всей книги.
     
     Этим образом, как камертоном, задаётся тематика сборника, её интонация, её символический ряд. Вот, например, тема Пути:
     
     Какая весёлая сила,
     За дали степные маня,
     И голову мне закружила,
     И заворожила меня.
     И глядя с земных колоколен,
     И стоя на звёздной меже,
     Я был непривычно спокоен,
     Как будто предвидел уже,
     Что в жизни за высшее благо
     Останется, сколь ни ряди,
     Весёлая эта отвага,
     И лучшего нет впереди...
     …Не будет прощенья у Бога,
     И память покуда жива —
     Навстречу несётся дорога
     И кругом идёт голова!
     
     С темой Пути, решённой в традиционном образе дороги, пусть весёлой до головокружения, переплетается и тема Памяти об этом Пути, которая решена в высшей степени ново и глубоко, в стихотворении "Узелки на память". Лирический герой здесь вспоминает свой Путь (как принято в русской классике: проснувшись от жизни) и обнаруживает вдруг, что "не катится клубок неведомой тропой". Он вспоминает, он "шарит по траве ослепшею (вновь — ослепление! От чего? Не от любви ли? — И.Б.-А.) рукой" и обнаруживает, что "нить свернулась в жгут, вся — узел на узле, — И жгут они, и жгут, как уголья в золе!"
     Не думаю, что высшим поводом к написанию этого пронзительного стихотворения послужила идея китайского дао — бесконечного пути, конец которого одновременно и начало: нет, В Бояринов — поэт русский, а нам, русским, и своей глубины в понимании Пути хватит. Перебирая жгучие узлы былого на путеводной нити, не проделываем ли мы свой Путь сызнова? От того Золотого Крыльца, на котором — Ты в лучах с птицами на плече? Разве не возвращаемся мы раз за разом к тому же Золотому Крыльцу? И в который раз уходя от него "по бездорожью", в который раз сознавая, что "все мы, все мы станем прахом", разве мы вновь и вновь не ценим неповторимую и высоко прекрасную, как "взмах журавлиных крыл", жизнь? ("На взмахе").
     
     ВСЯ КНИГА В.БОЯРИНОВА НАПОЛНЕНА ГУЛОМ и трепетом жизни, её полнотой и сложностью, стремлением постичь тайну её начал. Вот темы, которые беспокоят зоркую мысль поэта: женщина, природа, Бог, Вера, лики любви, добро и зло, лики жизни и её суть, культура, Родина... Темы всё неисчерпаемые, о которых поэты писали испокон веков — и о которых будут писать до тех пор, пока существует поэзия. Браться за такие темы и сказать при этом новое, неожиданное и истинное по плечу лишь опытному, искушённому и любящему человеку. Вот лирический герой смотрит на репинский "Портрет неизвестной":
     
     Туманна за спиной небесная,
     Снежком присыпанная даль.
     Ещё скрывает "Неизвестная"
     Неуловимую печаль.
     Последней нежности растратчица
     Очарования полна.
     Отъедет конка — и расплачется,
     И разрыдается она!
     
     Не мудрость ли здесь? Не знание ли женщин? Не сочувствие ли, не понимание ли их, не любовь? И — вместе с тем — не культурный ли взгляд, не культурное ли ощущение этого потрясающе живого портрета, за которым — самоё жизнь? И я настаиваю на вопросе: а не отражён ли здесь, в таком понимании знаменитого портрета, тот образ Золотого Крыльца, с которого начинается всё в книге? Вопрос не праздный. Система образов в стихотворениях одного поэта, сведённых в единый сборник, не может быть случайной. Поразмышляй об этом, любезный читатель — дело ст?ит того.
     Как не случайна каждая краска, каждый символ. Читая внимательно этот сборник, нельзя не заметить, например, особенного отношения автора к красному цвету — жаркому символу опять-таки всего жизненного, живого, огненного (стихотворения "Красный всадник", "Красная стрела", "Страх всегда надежды полон...", "Красная рубаха" и др.) Есть "золотое крыльцо", и есть "золотая колыбель" ("Младенец русской славы"). Подобными символами наполнена книга. Символический строй этого сборника В.Бояринова должен бы стать предметом серьёзного литературоведческого исследования. Дельная статья на эту тему была бы очень полезна любому молодому поэту, серьёзно относящемуся к своему призванию. Символ, если проникнуть в него всерьёз (который чаще всего у поэта рождается мгновением "высокого озарения", т.е. молненным прикосновением к истине) не меньше расскажет о жизни, чем слова, из которых стих сложен. На этом стоит мощь поэзии как способа познания мира. И В.Бояринов знает в этом толк.
     
     МЕНЯ ПОРАДОВАЛО ЕЩЁ ОДНО КАЧЕСТВО ЭТОЙ КНИГИ, нынче почему-то крайне редко встречающееся у современных поэтов — разнообразие размеров, ритмов, рифмовки, интонаций — даже былинный напев есть в сборнике, стилистически безупречно выдержанный, даже народно-песенный строй! — наряду с классическим, идущим от Пушкина, Некрасова и Блока. Ничего необычного для В.Бояринова — поэта, которому доступна сегодня форма венка сонетов (см. сборник его переводов "Кавказский венец") здесь нет: ему естественно писать так, как поётся, и поддаётся любая форма. Сознаюсь, мне с каждой новой стихотворной книжкой становится всё неинтереснее читать стихи с убаюкивающей рифмовкой "а-б-а-б". Чаще всего встречается вечный, но какой-то несвежий ямб, всё тот же хорей, всё тот же анапест. Говорят досужие люди, будто эти размеры органичны для русского языка. Да для русского языка практически все известные размеры органичны! А вот молодому современному поэту органична лень! И, возможно, недостаточная образованность, низкая культура, бесчувствие к поэтическому слову. Вот и шпарят молодые одинаково. Не сочтите за труд, о юные ямбо— и хорееписцы, в порядке самообразования изобразите размеры каждого стихотворения В.Бояринова из книги "Открываешь ставень райский". В более чем двух сотнях стихотворений, вошедших в сборник, вы едва наберёте десяток, написанных одним размером. Поразительное богатство! То же можно сказать и о рифмовке. Кроме классического "а-б-а-б", здесь встретишь и "а-а-б-б", и "а-б-в-а-б-в", и "а-а-б-в-в-б", и их различные сочетания. Вообще, к технике, к мастерству В.Бояринова полезно присмотреться каждому пишущему; разобраться, к примеру, какими приёмами достигается пронзительная сила стихотворения "Бегемот" на тему библейской книги Иова; или как поэту удаётся культурное проникновение в мир восточной поэзии ("За святое" в ключе Омара Хайама, "Арабская притча" в ключе Саади и Хафиза, и т.п.).
     
     Никто не волен предугадать, станет ли сборник "Открываешь ставень райский" явлением в современной русской поэзии. Хотелось бы, но... Скорее всего — нет, что печально, разумеется; ибо тираж сборника — 1000 экземпляров всего. Тогда как он заслуживает тиража минимум в сто раз больше. Увы, времена... Да, дурацкое время, которое мы переживаем — других причин грустной судьбы этой замечательной книжки я не вижу.
     Но за ту тысячу читателей, которые эту книгу прочтут, можно искренне порадоваться. В ней — ищущий русский дух, алкающий истины. В ней — авторский взгляд, как эту истину искать и от чего при этом отправляться.