Игорь Блудилин-Аверьян
ЭХО и EGО
|
ИЗ ДНЕВНИКА
Не отпускает "Одномерный человек", зарраза! Уж почти месяц как прочёл его, уже погрузился в интереснейшую "Исповедь" блаженного Августина — а мысли всё возвращаются к Маркузе. Мужик глубоко, как экскаватором, раскопал проблему взаимоотношения общества и индивида, искусства как отражения жизни в аспекте текучего, неостановимого времени — меняется жизнь, меняется и образная структура искусства как антипода реальности. Общество репрессивно навязывает себя индивиду, заставляет его жить по своим, общества, законам, а не так, как индивиду хочется, не для того, для чего он, м.б., рождён. "Искусство как отражение жизни", написал я — а Маркузе трактует искусство как отрицание реальности ("Великий Отказ"), как борьбу с ней ради установления новых, справедливых жизненных реальностей. Вспоминается водевильный Луначарский, который требовал от писателей писать не ту жизнь, которую они наблюдают вокруг себя, а ту, которая должна быть. Из этого требования вышли те самые принципы соцреализма, о котором я вспомнил в "Эхе и Эго", — принципы, от пошлости которых дрожь пробирает. Творцы этих принципов остановились на полпути, достигнув своей политической цели — утверждение своей власти в умах. Маркузе пошёл дальше и глубже — он философствовал о человеке как он есть, а не о человеке социализма.—
Маркузе с осуждающим пафосом говорит об "одномерном обществе". Но может ли общество быть неодномерным? На мой непросвещённый взгляд, любое демократическое общество одномерно, ибо оно — организованное собрание большинства. Где большинство, там одномерность. Неодномерным, т.е. уважающим индивидуальность, общество может быть только при авторитарной власти. Во главе — один, поставленный Богом, а не избранный бараньим большинством.
С утра читал стихи Кости Коледина — и вдруг... заплакал: от высокого восхищения. Что называется, пробрало. Да, разумеется, слезливость — это симптом склероза сосудов головного мозга, но не плачу же я, скажем, от чириканья какого-нибудь Арабова или какой-нибудь Риммы Казаковой! И от Бродского не плачу! И от Мандельштама! И от Михаила Кузмина. Да ни от кого не плачу! Разве что от Пушкина, от Лермонтова, местами от Пастернака... И вдруг — Костя Коледин, с которым я надысь чаи распивал в Нижнем буфете. Стихи — изумительной поэтической силы, пронзительного ума, потрясающей, умной искренности. Поэзия — это не только искусство рифмы и ритма, это и понимание жизни, и чувство несказанного в ней, и умение это несказанное выразить в простых, немудрёных словах. На сотню пишущих стихи приходится пять-шесть поэтов. Костя Коледин — из этих пяти-шести. "Зеркало мира иного", как он пишет о себе. И Бердяев моментально вспоминается с его "Смыслом творчества" и прорывом в мир иной силой этого творчества...
ЧИТАЯ МАРКУЗЕ, "ОДНОМЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК"
« Курсивом приведены тексты Маркузе.
Наши средства массовой информации не испытывают особых трудностей в том, чтобы выдавать частные интересы за интересы всех разумных людей. — Bien dit! Блестяще сказано! "Выдавать частные интересы за интересы всех разумных людей". В этом — суть "демократической" прессы! — Как приятно беседовать с умными людьми. Я чувствовал эту суть кожей, а сказать так не мог. А вот талантливый, зоркий, умный мужик, где-то в заморье обитавший, выразил эту мысль точно и исчерпано, до конца. Один эпитет "разумных" стоит многого. Без "разумных" мысль была бы плоска и неинтересна.
Моя запись на полях: "Маркузе: Демократия — насилие общества над индивидом". Что ж, понял это — и то слава Богу... Что такое "диктатура" в её нынешнем понимании? Насилие лидера, т.е. индивида, над обществом. Чем насилие общества над индивидом лучше, "выше" насилия индивида над обществом? При диктатуре, во всяком случае, больше порядка в царстве-государстве...
Мы различаем истинные и ложные потребности. "Ложными" являются те, которые навязываются индивиду особыми социальными интересами в процессе его (индивида) подавления: это потребности, закрепляющие тягостный труд, агрессивность, нищету и несправедливость. Утоляя их, индивид может чувствовать значительное удовлетворение, но это не то счастье, которое следует оберегать и защищать <.…..> Результат — эйфория в условиях несчастья. Большинство преобладающих потребностей — (расслабляться, развлекаться, потребность вести себя в соответствии с рекламными образцами, любить и ненавидеть то, что любят и ненавидят другие) принадлежит именно к этой категории ложных потребностей. Такие потребности имеют общественное содержание и функции и определяются внешними силами... — Вновь точная роспись сути сегодняшних, насаждающихся в России, основ системы ценностей. Сегодня по радио сообщили, что Путина по интернету уже спрашивают, когда в России легализуют лёгкие наркотики? Реклама рекламирует расслабуху, развлечение, "оттягивание", пиво, — всё ложные, по Маркузе, потребности. Маркузе писал об этом более полувека назад, в середине 50-х годов ХХ-го века... Т.е. мы повторяем то, против чего умные люди Запада протестовали уже так давно! Мы питаемся западной духовной мертвечиной.
Бедная, бедная Россия...
Между тем информированная часть нашего общества, которая читала того же Маркузе ещё тогда, когда он у нас не переводился, об этом же предупреждала нас тоже давно, тогда же, в середине шестидесятых. Напр., роман Стругацких "Хищные вещи века". Наивная коммунистическая лобовая борьба с "вещизмом" (конец 60-х годов 20-го века) — пошлый отрыг борьбы с грядущей бездуховностью. — Но здесь всё очень сложно, очень переплетено, запутано. Да, не хлебом единым жив человек, хлеб необходим для физиологического жития; духовной пищей — чтением умных книг, философствованием о нравственности и проч. — жизнь в организме не поддержишь; но если вкалывать только для того, чтобы жрать от пуза да расслабляться и развлекаться, то... и т.д. Здесь — тема для большой аналитическо-публицистической статьи о сути сегодняшних общественных процессов и их отражении в общественном сознании и в сознании индивида.
Ощущение тупика; страшного, душного тупика. Бедная, бедная Россия... — Право на окончательный ответ в вопросе, какие потребности истинны и какие ложны, принадлежит самим индивидам, но только в том случае и тогда, когда они свободны настолько, чтобы дать собственный ответ. До тех пор, пока их сознание — объект внушения и манипулирования (вплоть до глубинных инстинктов), их ответ нельзя считать принадлежащим им самим. — Манипулирование — вот ключевое слово. Сейчас либералы и политическая шушера манипулируют сознанием молодёжи; впрочем, это уже настолько ясно, что и говорить об этом не интересно.
Цивилизация трансформирует объективный мир в продолжение человеческого сознания и тела. Люди узнают себя в окружающих их предметах потребления, прирастают душой к автомобилю, стереосистеме, бытовой технике, обстановке квартиры. Сам механизм, привязывающий индивида к обществу, изменился, и общественный контроль теперь коренится в новых потребностях, производимых обществом. — Очень глубоко и зорко. Нет надзирающего ока как такового; сама жизнь, атмосфера, быт, мысли и желания заставляют человека делать то, что нужно манипуляторам общества, его руководителям. Потрясающе верно замечено!
Под влиянием прогресса Разум превраща
ется в покорность фактам жизни. — Увы, убийственно точно. Это так называемая "практичность в жизни", которая так ценима жёнами. Человек творческий "топорщится", ищет истину, ищет настоящего в жизни, не хочет покоряться обстоятельствам — а жена "пилит", нудит: "Деньги, деньги, иди зарабатывай" и проч. Внешнее довлеет над женщинами; а уж в наше время, "время прогресса", когда деньги стоят во главе угла всего в жизни, и подавно. Про мужика, который наступает на горло собственной песне и практично покоряется "фактам жизни", жёны говорят: "Вот идеальный муж". А этот "идеальный муж" в душе, возможно, мучается несовершенством собственной, зря проживаемой, жизни... — ...индивиды отождествляют себя со способом бытия, им навязываемым, и в нём находят пути своего развития и удовлетворения. — Какое, к чёрту, "удовлетворение"!..
Транспортные средства и средства массовой коммуникации, предметы домашнего обихода, пища и одежда, неисчерпаемый выбор развлечений и информационная индустрия несут с собой предписываемые отношения и привычки, устойчивые интеллектуальные и эмоциональные реакции, которые привязывают потребителей посредством доставляемого им большего или меньшего удовольствия к производителям и через этих последних — к целому. Продукты обладают внушающей и манипулирующей силой; они распространяют ложное сознание, снабжённое иммунитетом против собственной ложности... ...Модель одномерного мышления и поведения, в которой идеи, побуждения и цели... либо отторгаются, либо вписываются в рациональность данной системы и её количественных измерений. — "Страшный мир, он для сердца тесен..."
...репрессивная идеология свободы <... ...> в условиях <... ...> отупляющей пропаганды. — Замечательно! Всё прямо-таки расставлено по своим местам.
Единственно возможным и весьма слабым оправданием "воспитательной диктатуры" является то, что страшный риск, который она влечёт за собой, едва ли страшнее, чем тот риск, на который идут сейчас великие либеральные, а также авторитарные общества; цена этого риска едва ли намного выше. — Это было написано более полувека назад, в прошлую эпоху человечества; а звучит актуально, как будто сказано сегодня. И получается: то, что придумали в области государственного устройства Платон и Руссо, на которых ссылается Маркузе, и на сегодня правильно. Всегда торжествуют практичные политики; в этом есть закон жизни; иначе нельзя. Либеральность и прочие высокие лозунги — лишь словесное прикрытие для манёвров по достижению своих политических целей. Так было всегда, и так будет всегда. Американский президент не менее авторитарен, чем коммунистический генсек. Мир зла. В нём живёт человечество.
...в движении прогресса технологической рациональности ликвидируются оппозиционные и трансцендентные1 элементы "высокой культуры", которые теряют силу в процессе десублимации2, развёртывающемся в развитых регионах современного мира. — Да, "высокая культура" становится "служанкой" рационального прогресса и имеет свою конкретную цену в долларах и евро. Бетховен сделался коммерческим брэндом, на котором крутятся миллионы и миллиарды. Для этого он и нужен сегодняшним хозяевам жизни. Для них Бетховен и мерзкая попса имеет одинаковую ценность, а если попса лучше продаётся, то к Бетховену сразу теряется интерес. Прогресс, тоже мне... Бетховен — это культура; попса — техно. Прогресс превращает Бетховена в техно... Сбился.
В дотехнологическом мире человек и природа ещё не были организованы как вещи и инструменты. С её кодексом форм и манер, с её стилем и языком философии и литературы культура прошлого выразила ритм и содержание универсума, в которой равнины и леса, деревни и трактиры, представители знати и разбойники, салоны и царские дворы составляли часть переживаемой действительности. В её стихах и прозе живёт ритм тех, кто брёл по дорогам или ездил в карете, кто располагал временем и желанием для того, чтобы предаваться размышлению, созерцательности, чувствам и рассказам. Это — отжившая и отсталая культура, которую можно вернуть только в мечтах или в форме своего рода детской регрессии... — Ср. с мыслью Бердяева о том, что культура гибнет с приходом машины, т.е. цивилизации. Далее Маркузе замечает, что "высокие истины" литературы и искусства не могут и не должны вторгаться в порядок бизнеса. Это — несопрягаемые между собой порядки бытия, разные планеты. Именно поэтому, думаю я, высокое искусство превратилось лишь в предмет бизнеса. Логика в этом есть. И искусство и литература развиваются и существуют лишь постольку, поскольку им это позволяет бизнес, т.е. поскольку он их финансирует. Суть этих высоких истин бизнес не интересует. Лишь бы продавалось. Быстро продаётся шизофренический литературный гад Сорокин — включаем станок и спустя месяц подсчитываем прибыли! Быстро не продаётся Толстой — выключаем станок, списываем затраты на себестоимость и с проклятиями подсчитываем недополученную прибыль.
Вот все отношения бизнеса и культуры. Цивилизационная модель функционирования культуры.
Истина литературы и искусства жила в пробуждённой иллюзии, в настойчивом требовании создания мира, избавленного от ужасов жизни, покорённых силой познания. Таково чудо шедевра: трагедия, до последнего нагнетающая напряжение, и конец трагедии — невозможность её разрешения. Жить своей любовью и ненавистью, жить своей жизнью означает поражение, покорность судьбе и смерть. Преступления общества, ад, сотворённый человеком для человека, приняли вид непобедимых космических сил <… …> В форме художественного произведения действительные обстоятельства помещены в иное измерение, в котором данная реальность обнаруживает себя как она есть, высказывает истину о самой себе, ибо перестаёт говорить на языке обмана, неведения и подчинения. Искусство, называя вещи своими именами, тем самым разрушает их царство, царство повседневного опыта. Последнее открывается в своей неподлинности и увечности. Однако эта волшебная сила искусства проявляется только в отрицании, когда отрицается и опровергается установившийся порядок. — Далее Маркузе приводит в пример трагедию мадам Бовари, которая оказывается трагедией в силу того, что общество, окружающее её, не доросло до либерализации сексуальной морали. Вообще — процитированный кусок очень глубок и густ, он насыщен смыслом, насыщен знанием жизни, знанием сути дела. Пиша романы, надо помнить обо всём, о чём философствует в этом месте Маркузе. Искусство, говорит далее Маркузе, есть Великий Отказ, протест против существующего. И далее — страшный кусок: — В настоящее время этот существенный зазор между искусствами и повседневной рутиной, поддерживаемый художественным отчуждением, всё более смыкается под натиском развивающегося технологического общества. Это означает предание забвению Великого Отказа и поглощение "другого измерения" господствующим состоянием вещей. Произведения, созданные отчуждением, сами встраиваются в это общество и начинают циркулировать в нём как неотъемлемая часть оснащения, служащего украшению существующего положения вещей. Они выполняют, таким образом, коммерческую задачу, т.е. продают, утешают или возбуждают. — Амбец! Приехали. Маркузе узрел, что тот самый "мир иной", о котором так умно и интересно философствовал Бердяев в "Смысле творчества" (см. рис.2 в первом выпуске "Эха и Эго") соединяется с "миром сим", небо с землёй, а творчество служит коммерции в порядке вещей. Меняется система ценностей, меняются задачи искусства. И все мы, радеющие о "высокой культуре", лишь Дон Кихоты, воюющие с ветряными мельницами. Донцовы победят, побеждают, уже победили. Они — суть времени. В 19-м веке суть века — Пушкин, Лермонтов, Толстой, Достоевский, Чехов. В 20-м веке — Шолохов. В 21-м — Донцова. Читают и страдают, "слезами над вымыслами обливаются" над "произведениями" Донцовых, а Гегель и Платон, Шелли и Бодлер служат лишь украшением интеллектуального интерьера.
Одна надежда — взыграет инстинкт самосохранения человечества или хотя бы его части, и маятник культуры качнётся в другую сторону...— Входя в жизнь как классики, они (т.е. Гегель и Платон, Шелли и Бодлер и др. — Прим. И.Б-А.) лишаются своей антагонистической силы, того остранения, которое создавало измерение их истины. Тем самым принципиально изменяется предназначение и функции их произведений. Если раньше они находились в противоречии со статус кво, то теперь это противоречие благополучно сгладилось. — Т.е., классики, будоражившие совесть и взывающие к "высокому" с высот "мира иного", стали декоративным элементом "мира сего".
Культурный центр становится удачно встроенной частью торгового, или муниципального, или правительственного центра. Так же как аристократия имеет свою эстетику, демократия также имеет свою демократическую эстетику. Это прекрасно, что почти каждый имеет изящные искусства под рукой: достаточно только покрутить ручку приёмника или зайти в свой магазин. Но в этом размывании изящные искусства становятся винтиками культурной машины, изменяющей их содержание <……> Дотехнологические образы искусства утрачивают свою силу <……> Физическая трансформация мира влечёт за собой психическую трансформацию его символов, образов и идей <……> Поскольку такое противостояние (миров: "иного" и "сего" — И.Б.-А.) рождается работой Логоса (рациональным противоборством "того, чего нет" и "того, что есть"), оно нуждается в средствах самовыражения. Борьба за такие средства или, скорее, борьба против их поглощения господствующей одномерностью проявляется в усилиях авангарда создать формы остранения, способные быть носителями художественных истин. — Вот они, корни любого авангарда, и нынешнего постмодернизма тоже. Так сказать, философское оправдание постмодерна. Он возник как форма протеста против отживающих образов классического искусства, преимущественно реалистического. Одномерное общество приспособило классику под себя, сделало её предметом коммерции — мол, "постмодерном будем протестовать против приспособления искусств к устаревшим общественным условиям!" Но очень скоро постмодерн сделался обязательным элементом "нового" общественного уклада, такого же одномерного, как и технологическое общество. И никаких художественных истин он уже не несёт. Он так же служит коммерции, как и классика, только классика неизмеримо богаче содержанием и содержит в себе неумирающие, вечные ростки порывов к истинной, достойной человека, жизни.
...поэтический язык говорит о том, что принадлежит к этому миру, что видимо, осязаемо, слышимо в человеке и природе, — но также и о том, чего нельзя ни увидеть, ни коснуться, ни услышать. (подч. мной. — И.Б.-А.) <……> Поэзия в своей поэтической функции выполняет великую задачу мышления: "Усилие, которое наделяет в нас жизнью несуществующее". — Вот так говорит умный человек о том, что такое поэзия, в чём её суть: явить в мир присутствующее в нём, но не существующее. — Нет, философия — это вещь... Да здравствует философия!
1 Трансцендентный — изначально "таинственно" присутствующий в мире непознаваемый элемент жизни.
2 Десублимация — от сублимация — возгонка, процесс перехода от твёрдого состояния в газообразное путём нагревания, минуя жидкое состояние. У Маркузе под десублимацией подразумевается переход от "высокого" к конкретно материальному.
|
|