Тамара Краснова-Гусаченко
НЕ СПУГНИ ЭТУ НЕЖНОСТЬ...
|
***
Ну что же, мечта, и "Титаник" уходит на дно,
и жизни проглотит, поглотит пучина бесстрастно,
судьба моя — крест мой. Нести его — вот что дано,
но я не сбегу с корабля, не пугайте напрасно.
Ни смерти бояться, ни гибели, так суждено,
проходят рожденные все этой вечной тропою,
но страшно мне только, чтоб завтра не стало черно,
за окнами дома — темнеет заря за зарею.
И вместо восходов в полнеба полынная мгла,
над Родиной снова сбираются злобы стихии,
и горько, что я слишком долго слепою жила,
что в мире совсем никому непотребны стихи…
Что все поглотили, поглотят еще, словно тать
в ночи — обещанья, рождавшие в глупых надежды,
когда надо браться за ум, что о розах писать?
В ночь бдения спят — только дети, и только — невежды.
Нет, я не сбегу с корабля — я останусь верна
могилам родных, вечной памяти их и заветам,
я часом лихим в этот мир и была рождена,
чтоб страх одолеть, превозмочь, и поведать об этом.
***
Я поеду, поеду домой этим летом
Я приеду в деревню, которой уж нет,
Там мне в душу, чернее зрачка пистолета
Глянет печка трубою сквозь крыши скелет.
Моя хата родная совсем не пропала,
Она под березой стоит и стоит,
Это по миру я , это я заплутала,
А она на меня в два окошка глядит.
Это я, как тот горький, безмолвный Герасим,
А хата все смотрит глазами щенка,
Даже с камнем на шее, все смотрит, так ясен
Тот взгляд сквозь вину, и страну, и века.
Я поеду, поеду домой этим летом,
Поеду, мне б только дорогу найти.
Только стежки засыпаны снегом и светом,
И в детство никак не проплыть, не дойти.
Там меня, и тебя — не найти.
***
Найти светлый храм, у пропитанных болью икон,
И только молиться… Осталось нам только молиться,
Где сплавом из золота в строгих проемах окон
Крепят наши души святые и лики, и лица.
Придти и упасть, целовать эти плиты:
"Прости!"
Прощенья просить в нищете и безволии духа,
Лишь воле Твоей отдавая той жизни пути,
Что Ты нам оставил, ни взгляда, ни звука, ни слуха…
***
Края у льда кончаются водою,
Она у берегов — куда черней,
А небо, освещенное зарею,
Купается в манящей глубине.
И вечностью мерцает водоем
В огранке глыб серебряного цвета,
Ожогом поцелует тайна, в нем
Сокрытая во тьме бездонной, где-то...
Края у льда кончаются… водой.
***
Ах, какими озерами, реками плыли,
Какая горела над миром заря,
Мы не рыбу, а счастье руками ловили,
Хранителя-ангела благодаря.
А какие над лесом пылали зарницы,
И звезды огромные стыли в ночи,
И нельзя было просто никак не влюбиться,
Я молча молила тебя: помолчи…
Помолчи, не спугни эту тишь, эту нежность,
Плывущую сладким туманом вокруг,
Моя песня и жизнь, и цветенье и снежность,
И жизни мгновенной очертанный круг.
***
Я пришла разобраться во всем.
Дед открыл мне ворота глухие.
Дед молчал. Был таинственен дом.
Где же все? Все же мы — не чужие?
Обращалась я к стенам… окно
Колыхалось в ответ занавеской,
Я ведь утром пришла, а — темно,
И в огромном дому — как-то тесно.
Разбираться-то не с кем… Глухой
Дед молчит, и глазами сверкает,
И какой-то такой непокой
По-над домом и в доме летает.
Это кто же и как же нажил
Эту тьму и тоску нелюдскую,
Кто из нас плохо дом сторожил,
Все сгубил, растерял подчистую.
Пересохло во рту, и добро
Мне испить бы из кружки водицы,
Только в доме дыряво ведро,
Нет ни молодца, ни молодицы.
Как же горько мне, господи мой,
Дай очнуться, проснуться скорее,
Мои сонные очи открой,
Я пришла, я пришла… Я — успею.
ДЕД ДАНИЛА
Он пчел смахнул крылом гусиным,
Все: докачал последний мед.
Пропахший воском, хлебом, тмином,
Был дед, и дом , и весь наш род.
И не было лукавству места,
Был труд , да что ни говори,
Светлы, чисты, как та невеста,
Дни плыли в отблесках зари.
В его натруженных ладонях
Лежали нежность и тепло,
Любовь, терпенье... Он к иконе
Вставал, и отступало зло.
Мой дед, прости, что не могла я
Твои молитвы понимать,
Как жить сегодня надо, зная,
Что послезавтра умирать.
ПОЭТ
Деду моему Антону Никаноровичу Рудакову, родившемуся в деревне Щепятино Брянской области, всю жизнь там прожившему, дважды воевавшему за свободу земли своей, и похороненному там же, на погосте родной деревни, не изменившему ей ни в жизни, ни в смерти, посвящается.
Вот дед мой лошадь запрягает,
С ним мой отец, пора приспела,
За лесом пашни ожидает
Изголодавшееся тело.
Земля поспела, семя жаждет,
Уже прогрета и готова
Хлеба растить, весною каждой
Зов кровный на работу, снова
Работника зовет чуть свет.
Всему он знает час, и время,
Мой мудрый и спокойный дед,
Его легко и сладко бремя:
Трудиться на родной земле
Под пенье трели соловьиной,
Разлитой в утреннем тепле,
Рожь сеять, и заветы — сыну,
Кому потом пахать, и мыслить,
И слову вечному учить:
"Дожить до осознанья истин,
Мой сын. Физически дожить".
***
Постучали не в окно, а в душу,
Четко-четко, ясно так: вставай!
Даже ночь густую не нарушив,
Тихо-тихо, только — я и май.
В воздух хмель подмешивая сочный,
Не такой, как завтра, и вчера,
Плыл сирени запах томной ночью,
Уносил куда-то со двора.
И куда? Кругом лишь тьма, да звезды,
Подпевает Моцарту луна,
Млечный путь, растянутый обозом,
В бриллиантах верба и сосна.
Спят блаженно в доме домочадцы,
Слава Богу, и соседи спят…
Ну, зачем, кому было стучаться,
И будить, мятежную, опять?
|
|