Евгений Бузни __ ВСЕГДА ЛИ МОДНО БЫТЬ МОДНЫМ?
Московский литератор
 Номер 20 октябрь 2006 г. Главная | Архив | Обратная связь 

Евгений Бузни
ВСЕГДА ЛИ МОДНО БЫТЬ МОДНЫМ?

     
     ВОПРОС ПОЧТИ РИТОРИЧЕСКИЙ. От кого зависит мода? От Зайцева, моделирующего одежды в Москве, мадам Тюссо с её восковыми фигурами известных личностей в Лондоне, Тригере Полин в Америке? Или же от небольшого круга интеллигентов, задающих тон в жизни и называющих модным то, что им нравится? Может, именно эти несколько десятков или сотен людей высшего круга являются законодателями мод, а модельеры, художники, поэты лишь исполняют прихоти этого круга? Не случайно мода часто идёт от широко известных личностей. Ведь была же мода у женщин всего мира на причёску, как у Анджелы Дэвис, участницы антивоенного и негритянского движения Америки.
     Сначала выясним, что такое мода. Почему в народе говорят: "По моде и мышь в комоде"?.. В энциклопедических словарях говорится, что мода в переводе с латинского modus — мера, образ, способ, правило, предписание — это непродолжительное господство определённого вкуса в какой-либо сфере жизни или культуры. В отличие от понятия стиля, моду характеризует более кратковременные и поверхностные изменения внешних форм бытовых предметов и художественных произведений. В более узком смысле модой называют смену форм и образцов одежды, которая происходит в течение сравнительно коротких промежутков времени. Это словоупотребление (быть одетым "по моде", a la mode) восходит к XVII в., когда французская придворная мода стала образцом для всех европейских стран. В том числе и для России. В начале XIX века Пушкин писал о Кипренском: “Любимец моды легкокрылой, Хоть не британец, не француз...”
      В толковом словаре Даля записано: "Мода — ходящий обычай; временная, изменчивая прихоть в житейском быту, в обществе, в покрое одежды и в нарядах".
     В моде первых десятилетий ХХ века появляется понятие моды "от кутюр", ориентированной на широкого потребителя. Одна из первых представительниц знаменитых кутюрье — Коко Шанель. Именно в этот период Владимир Маяковский пишет свои стихи "Красавицы", "Раздумье на открытии "Grand Opera", в которых так обрисовывается мода того времени:
     В смокинг вштопорен,
     побрит что надо.
     По Гранд
      по Опере
     гуляю грандом.
     Смотрю
      в антракте —
     красавка на красавице.
     Размяк характер —
     всё мне —
      нравится.
     ...
     Брошки — блещут...
      на тебе! —
     с платья
      с полуголого.
     Эх,
      к такому платью бы
     да ещё бы...
      голову.
     Не только у Маяковского модницы и фаты “безголовы”. Мы можем вспомнить и Эллочку-людоедку Ильфа и Петрова: бедность речи не мешала ей обожать модные вещи.
     Однако мода бывает всё же разной. В высшем свете “по моде” носили смокинги и бабочки, а в деревнях “модны” были лапти да валенки. А потом уже, как ни странно, валенки оказались модными и в городе, правда, стилизованные да с ювелирными украшениями. Но, как говорится, на вкус и цвет товарища нет. Одни беспокоятся, модно ли в причёску пластмассовую заколку-бабочку вставлять, а других заботит, удобно ли ездить на машине марки "Ауди", когда партнёры ездят на “Ролс-Ройсах”.
     И всё же бывают времена, когда ни то, ни другое практически не имеет смысла. О какой моде, например, можно было говорить в период революции? Я имею в виду Октябрьскую революцию 1917 года, хотя и во время французской революции 1789 года, когда брали Бастилию, положение было не лучше. В 1918 году российские газеты пестрели заголовками: "Всё на борьбу с голодом", "Чёрная сотня и социал-предатели", "Раскрытие контрреволюционного заговора", "Белоруссия просит Россию оградить от захватнических тенденций Украины", "Наступление немцев продолжается", "Долой детскую беспризорность!" и так далее... А во время Великой Отечественной войны самая "модная" одежда — солдатская пилотка да гимнастёрка. Только через много лет после окончания войны матросские тельняшки стали носить “по моде”.
     
     Однако слово "мода" употребляется, как ясно из определения, и для обозначения непрочной, быстро преходящей популярности.
     В XVII веке в России ещё не увлекались романами. Зато популярна была поэзия в высоких кругах, а у народа — былины да скоморошничанье. XVIII век украсился одами. Их модно было писать, как модны были в Италии сонеты, которые затем тоже проникли в Россию. Мода вообще явление довольно древнее. Ведь и папуасы, и индейцы носили определённые украшения, соответствовавшие своему времени, своей эпохе. Может быть, в тот период мода имела несколько другое значение, но нельзя забывать, что слово "мода" переводится и как "образ жизни".
     Средние века отмечены были популярностью "рыцарских романов", сменившихся затем пасторальным и семейно-бытовым романами.
     Поэты были модны или немодны в зависимости от того, насколько поэзия вообще была популярна в ту или иную эпоху. Нам интересно отношение самих поэтов к своей популярности. Пушкин, к примеру, писал в сонете "Поэту":
     Поэт! не дорожи любовию народной,
     Восторженных похвал
     пройдёт минутный шум;
     Услышишь суд глупца
     и смех толпы холодной,
     Но ты останься твёрд, спокоен и угрюм.
     
     Ты царь: живи один. Дорогою свободной
     Иди, куда влечёт тебя свободный ум,
     Усовершенствуя плоды любимых дум,
     Не требуя наград за подвиг благородный.
     Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;
     Всех строже оценить
     умеешь ты свой труд.
     Ты им доволен ли,
     взыскательный художник?
     Доволен? Так пускай толпа его бранит
     И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
     И в детской резвости
     колеблет твой треножник.
     Вполне согласуются с мыслью Пушкина и строки представителя более позднего, серебряного века поэзии Бориса Пастернака:
     Быть знаменитым некрасиво.
     Не это подымает ввысь.
     Не надо заводить архива,
     Над рукописями трястись.
     Цель творчества — самоотдача,
     А не шумиха, не успех.
     Позорно, ничего не знача,
     Быть притчей на устах у всех.
     Но надо жить без самозванства,
     Так жить, чтобы в конце концов
     Привлечь к себе любовь пространства,
     Услышать будущего зов.
     И надо оставлять пробелы
     в судьбе, а не среди бумаг,
     Места и главы жизни целой
     Отчёркивая на полях.
     И окунаться в неизвестность,
     И прятать в ней свои шаги,
     Как прячется в тумане местность,
     Когда в ней не видать ни зги.
     Другие по живому следу
     Пройдут твой путь за пядью пядь,
     Но пораженья от победы
     Ты сам не должен отличать.
     И должен ни единой долькой
     Не отступаться от лица,
     Но быть живым, живым и только,
     Живым и только до конца.
     Отметим, что Пастернак в этом своём знаменитом стихотворении убеждает в том, что поэт должен жить ради творчества, которое само по себе должно осчастливливать поэта... В моде как раз наоборот. Кстати, интересно об одежде и о модном модельере написал некогда очень популярный советский поэт Андрей Вознесенский:
     ОДА ОДЕЖДЕ
     Первый бунт против Бога — одежда.
     Голый, созданный в холоде леса,
     поправляя Создателя дерзко,
     вдруг — оделся.
     Подрывание строя — одежда,
     когда жердеобразный чудак
     каждодневно
     жёлтой кофты вывешивал флаг.
     В чём великие джинсы повинны?
     В вечном споре низов и верхов —
     тела нижняя половина
     торжествует над ложью умов.
     И, плечами пожав, Слава Зайцев,
     чтобы легче дышать или плакать, —
     декольте на груди вырезает,
     вниз углом, как арбузную мякоть.
     Ты дыши нестеснённо и смело,
     очертаньями хороша,
     содержанье одежды — тело,
     содержание тела — душа.
     Он же написал стихи о книжном буме 80-х годов, когда в Советском Союзе было модным покупать стихи модных поэтов.
     Некоторые “книгочеи” эти поэтические сборники ставили на свои книжные полки, ни разу не открыв: они не любили поэзию, не читали стихи — но модно было их у себя иметь и показывать гостям.
     КНИЖНЫЙ БУМ
     Попробуйте купить Ахматову.
     Вам букинисты объяснят,
     что чёрный том её агатовый
     куда дороже, чем агат.
     Кто некогда её лягнули —
     как к отпущению грехов —
     стоят в почётном карауле
     за томиком её стихов?
     "Прибавьте тиражи журналам", —
     мы молимся книгобогам,
     прибавьте тиражи желаньям
     и журавлям!
     Всё реже в небесах бензинных
     услышишь журавлиный зов.
     Всё монолитней в магазинах
     сплошной Массивий Муравлёв.
     Страна поэтами богата,
     но должен инженер копить
     в размере чуть ли не зарплаты,
     чтобы Ахматову купить.
     Страною заново открыты
     те, кто писали "для элит".
     Есть всенародная элита.
     Она за книгами стоит.
     Страна желает первородства.
     И, может, в этом добрый знак —
     Ахматова не продаётся,
     не прод
     аётся Пастернак.
     Тогда поэзия была на пике “популярности”. Сегодня очереди, если они и есть — за детективами. На них мода.
     
     В 1962 году “модный” советский поэт Евгений Евтушенко так писал о своей популярности.
     Мне скоро тридцать. Я герой пародий,
     статей, разоблачительных стихов.
     Приписаны мне прочно все пороки
     и все из существующих грехов.
     Мне говорят порой, что я пишу
     в погоне за дешёвой популярностью.
     Наверно, скоро скажут, что дышу
     в погоне за дешёвой популярностью.
     Выходит, я за коммунизм борюсь
     в погоне за дешёвой популярностью.
     Выходит, я с его врагами бьюсь
     в погоне за дешёвой популярностью.
     Наверно, я когда-нибудь умру.
     Быть может, это будет и разумно.
     Надеюсь, что хоть этим я уйму,
     умаслю я умаявшихся уйму.
     Не будет хитрой цели у меня.
     Но кто-то с плохо сдержанною яростью,
     наверно, скажет, что и умер я
     в погоне за дешёвой популярностью.
     В постперестроечное время Евгений Евтушенко уже не популяризирует это своё стихотворение. Теперь он не борется за коммунизм и не вспоминает о нём. Мне кажется, в этом слабость не только его, но и многих других замечательных художников слова, сломленных тяжёлыми катками “перестройки”. Однако важно то, что написанные некогда произведения уже не вырубишь никакими топорами перестроек и революций. Мода на поэта Евтушенко прошла и вряд ли возвратится, но ценность написанных им произведений никуда не исчезнет. Более тридцати лет назад я написал об этом стихи, которыми и хочу поставить точку в разговоре о моде:
     Стоят зеваки, рты разиня.
     От удивления повылазили очи.
     В маленьком городке,
     в книжном магазине
     Евтушенко в очереди...
     Евтушенко в очереди!
     ...
     Пол потрескивая
     каблучками дробными,
     из кулинарного треста
     девчоночка модная:
     — А читали вы о Разине?
     Разве нет?
     Смелым головы отрезали,
     И привет.
     А у Разина, скатившись в сторону,
     но жива,
     хохотала над царём в глаза и в бороду
     голова.
     Пусть других гримаса сводит.
     Евтушенко моден, моден.
     Но история запомнит —
      с тем и сказано —
     как хохочет голова Стеньки Разина.
     И другие будут так же
     хохотать,
     на царей глазами страшными
     сверкать.
     Прекратите говорить мне:
     Евтушенко моден был.
     Я за его книгами
     в очереди, в очереди!
     Модно петь одно и то же.
     Модно вылезти из кожи,
     но вложить заряд в слова,
     но будить колокола,
     разрезать тоску распилом
     и толкать кого-то в спину:
     — Мимо, мимо не пройди!
     Не умри на полпути!
     
     Дело здесь совсем не в моде.
     Шаг вперёд
      живёт
     
      в народе.