Евгений Бузни __ ДУША РОССИИ В РУССКОМ СОНЕТЕ
Московский литератор
 Номер 22 ноябрь 2006 г. Главная | Архив | Обратная связь 

Евгений Бузни
ДУША РОССИИ В РУССКОМ СОНЕТЕ

     
     В ОТЛИЧИЕ ОТ ОБЩЕЙ ИСТОРИИ СОНЕТА, рождение которого оказалось настолько далёким, что дата его, если и была кому-то известна, то давно затерялась на пыльных полках столетий, история русского сонета совсем коротка и начала своё исчисление с 1735 года, когда В.К. Тредиаковский, талантливый писатель, внёсший заметный вклад в развитие теории русского стихосложения, опубликовал перевод на русский язык французского сонета Жака де Барро. Вскоре вслед за ним, его современник, поистине гигант русской мысли М.В. Ломоносов, завершивший реформы российского стихосложения, пишет свои сонеты, в числе которых и Похвальная надпись к статуе Петра Великого" 1746-47 г:
     Се образ изваян премудрого Героя,
     Что, ради подданных лишив себя покоя,
     Последний принял чин и царствуя служил,
     Свои законы сам примером утвердил,
     Рожденны к скипетру, простёр в работу руки,
     Монаршу власть скрывал, чтоб нам открыть науки.
     Когда он строил град, сносил труды в войнах,
     В землях далёких был и странствовал в морях,
     Художников сбирал и обучал солдатов,
     Домашних побеждал и внешних супостатов;
     И, словом, се есть Пётр, отечества отец;
     Земное божество Россия почитает,
     И столько алтарей пред зраком сим пылает,
     Коль много есть ему обязанных сердец.
     И вполне понятно, что в этом сонете М. Ломоносов чётко выполнил все требования к сонету, о которых писал законодатель французского Парнаса Никола Буало-Депрео, говоря о покровителе поэзии солнечному богу Аполлону-Фебу, который, по его мнению, и создал сонет:
     "В тот день, когда он был на стихотворцев зол,
     Законы строгие Сонета изобрёл.
     Вначале, молвил он, должны быть два катрена;
     Соединяют их две рифмы неизменно;
     Двумя терцетами кончается Сонет:
     Мысль завершённую хранит любой терцет.
     В Сонете Аполлон завёл порядок строгий:
     Он указал размер и сосчитал все слоги,
     В нём повторять слова поэтам запретил
     И бледный вялый стих сурово осудил.
     Теперь гордится он работой ненапрасной:
     Поэму в сотни строк затмил Сонет прекрасный.
     Много лет спустя, уже в наши дни поэтесса Новелла Матвеева скажет о сонете, подтверждая его живучесть и неизменность:
     На четырёх на бронзовых своих
     Широких ножках, вроде львиных лап,
     Четырнадцатистрочный прочный стих
     Стоит в веках — и сдвинулся хотя б!
     Не мог, разумеется, пройти мимо сонета и гениальный русский поэт А.С. Пушкин. В своём Сонете о сонете, созданном в 1830 г., поэт не только проявляет знания правил строгой формы стиха, но и знакомство с работами больших мастеров жанра других стран, начиная, конечно, с итальянца Данте Алигьери, которому принадлежит честь первого заметного творца сонетов. Пушкин писал, предпослав сонету в качестве эпиграфа строку английского поэта Вордсворта: "Нельзя презрительно критиковать сонет"
     Scorn not the sonnet, critic.
     Wordsworth
     Суровый Дант не презирал сонета.
     В нём жар любви Петрарка изливал,
     Игру его любил творец Макбета,
     им скорбну мысль Камоэнс облекал.
     И в наши дни пленяет он поэта;
     Водсворт его орудием избрал,
     Когда вдали от суетного света
     Природы он рисует идеал.
     Под сенью гор Тавриды отдаленной
     Певец Литвы его размер степенный
     Свои мечты мгновенно заключал.
     У нас его ещё не знали девы,
     Как для него уж Дельвиг забывал
     Гекзаметра священные напевы.
     Да, Пушкин не случайно упоминает Дельвига. Конечно, и до него сонет осваивали русские поэты. Мы видим сонет, написанный, например, знаменитым Александром Сумароковым ещё в 1771 году и посвящённый Москве:
     Град русских городов, владычица, прехвальна
     Великолепием, богатством, широтой!
     Я башен злато зрю, но злато предо мной
     Дешевле, нежель то, чем мысль моя печальна.
     Мной зришься ты ещё в прекрасном цвете;
     В тебе оставил я, что мне милей всего,
     Кто мне любезнее и сердца моего,
     В тебе осталася прекраснейшая в свете.
     Избранные места России главных чад,
     Достойно я хвалю тебя, великий град,
     Тебе примера нет в премногом сем народе!
     Но хвален больше ты ещё причиной сей,
     Что ты, жилище, град возлюбленной моей,
     В которой всё то есть, что лучшее в природе.
     Писали сонеты Алексей и Семён Нарышкины и Михаил Муравьёв, относящиеся примерно к тому же времени. Да кто их не писал в те времена? Так вот, возвращаясь к упоминанию Пушкиным сонетов Дельвига. Дело в том, что оба поэта Пушкин и Дельвиг — были очень близки по духу.
     Вот сонет Дельвига "Вдохновение", написанный в двадцатые годы:
     Не часто к нам слетает вдохновенье,
     И краткий миг в душе оно горит;
     Но этот миг любимец муз ценит,
     Как мученик с землёю разлученье.
     В друзьях обман, в любви разуверенье
     И яд во всём, чем сердце дорожит,
     Забыты им: восторженный пиит
     Уж прочитал своё предназначенье,
     И, презренный, гонимый от людей,
     Блуждающий один под небесами,
     Он говорит с грядущими веками;
     Он ставит честь превыше всех честей,
     Он клевете мстит славою своей
     И делится бессмертием с богами.
     А вот хорошо известный сонет Пушкина, написанный им спустя десять лет, то есть в 1830 году, и тоже посвящённый служителям музы, а потому и названный конкретно "Поэту":
     Поэт! Не дорожи любовию народной.
     Восторженных похвал пройдёт минутный шум.
     Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,
     Но ты останься твёрд, спокоен и угрюм.
     Ты царь: живи один. Дорогою свободной
     Иди, куда влечёт тебя свободный ум,
     Усовершенствуя плоды любимых дум,
     Не требуя наград за подвиг благородный.
     Они в самом тебе. Ты сам сво
     й высший суд;
     Всех строже оценить сумеешь ты свой труд.
     Ты им доволен ли, взыскательный художник?
     Доволен? Так пускай толпа его бранит
     И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
     И в детской резвости колеблет твой треножник.
     Совершенно по-разному написанные произведения одного жанра абсолютно одинаковы по духу, мысли, идее. А чему удивляться? Оба были гражданами России с большой буквы, оба пели о свободе, оба не дорожили славой и не требовали наград. Они любили поэзию, и сонет в том числе. Не только они, конечно.
     О взаимоотношениях между поэтом и обществом, о роли поэта и его образе писали во все времена и пишут сегодня. Однако мы не можем не заметить, что для сонета XVIII века тема поэта была особенно популярна. Владимир Филимонов, современник Пушкина, Лермонтова, Дельвига пишет о том же, и его сонет Поэту, написанный в 1845 году как бы напоминает о том, что говорили предшественники, желая продолжить сказанное, протянуть направляющую линию далее в будущее.
     Уйди, уйди от общества, поэт!
     Не призирай его. Порою зорким оком
     С любовью взглядывай на бурный свет,
     В него являйся лишь пророком.
     На спросы века дай ответ,
     Направь умы к мете высокой
     И силы творческой благотворящий свет
     В сердцах сочувственных напечатлей глубоко.
     Уйди туда, где моря грозный вой,
     На выси гор, к утёсам диким,
     Живи близ неба! Стань лицом к лицу с судьбой!
     Равно внимай хвалы и порицанья клики,
     Над ними думою возвысься мировой,
     Душой будь выше всех, коль хочешь быть великий!
     Любопытно, что хоть все три поэта и призывают в стихах творцов уйти от народа, но это, выражаясь современным языком, призыв к виртуальному уходу с единственной целью писать, не завися от похвал и хулы, писать для того же народа, возвышаясь над ним поэтическим духом.
     Несколько иное мы видим у поэта, родившегося после "Золотого века" поэзии, но попавшего в "Серебряный". Я имею в виду замечательного лирика, символиста Константина Бальмонта. Великое множество сонетов написано им, в том числе и о поэте. С самого начала в сонете слышится принципиально новое звучание:
     Решает миг, но предрешает час,
     Три дня, недели, месяцы и годы.
     Художник в миге — взрыв в жерле природы,
     Просветный взор вовнутрь Господних глаз.
     Мы сразу ощущаем ускоренный ритм, взрывной характер строк, веяние нового предреволюционного времени. В последующих терцетах ритм усиливается повторами, несмотря на запрет сонетистам использования повторов слов.
     Но если я поэт, да не забуду,
     Что в творчестве подземное должно
     Вращать, вращать, вращать веретено!
     Чтоб вырваться возможно было чуду.
     Чтоб дух цветка на вёрсты лился всюду.
     Чтоб в душу стих глядел и пал на дно.
     Тот же ритм, стремительность полёта, неуёмность ощущается и в лирическом сонете Бальмонта "Моё — ей", заголовок которого подразумевает, что стихи посвящёны рифме сонета:
     Приветствую тебя, старинный крепкий стих,
     Не мною созданный, но мною расцвечённый,
     Весь переплавленный огнём души влюблённой,
     Обрызганный росой и пеной волн морских.
     Ты в россыпи цветов горишь, внезапно тих,
     Мгновенно мчишься вдаль метелью разъярённой,
     И снова всходишь в высь размерною колонной,
     Полдневный обелиск, псалом сердец людских.
     Ты полон прихотей лесного аромата,
     Весенних щебетов и сговора зарниц.
     Мной пересозданный, ты весь из крыльев птиц.
     И рифма, завязь грёз, в тебе рукой не смята.
     От Фета к Пушкину сверкни путём возврата
     И брызни в даль времён дорогой огневиц.
     Полон жизненной энергии, внутреннего накала переживаний и его же сонет, посвящённый глагольным рифмам стихотворений:
     Ко мне плясунья близилась, качаясь,
     Я был на океанском берегу, —
     Глагольных рифм избегнуть не могу.
     Волна взрастала, солнцем расцвечаясь.
     Своей внезапной выдумкой венчаясь,
     Она росла, как травы на лугу,
     И вдруг дробилась в инее, в снегу,
     В паденье лёгкой пеной источаясь.
     "Хотела б я быть рифмою твоей!" —
     Мне Лохвицкая Мирра прошептала.
     О, рифмы есть различного закала.
     И я клянусь всей звонкостью морей:
     В глагольных рифмах сладости немало,
     Коль рифма рифму вдруг поцеловала.
     А в сонете, написанном Бальмонтом памяти поэта-петрашевца А. Плещеева, мы снова узнаём идеи времён Пушкина и Дельвига, призыв к борьбе против зла, что стало характерной особенностью поэзии настоящих русских поэтов:
     Он был из тех, кого судьба вела
     Кремнистыми путями испытанья,
     Кого везде опасность стерегла,
     Насмешливо грозя тоской изгнанья.
     Но вьюга жизни, бедность, холод, мгла
     В нём не убили жгучего желанья —
     Быть гордым, смелым, биться против зла,
     Будить в других святые упованья.
     Держал он светоч жизни в чёрный день,
     В его душе рыдания звучали,
     В его строфах был звук родной печали.
     Унылый стон далёких деревень,
     Призыв к свободе, нежный вздох привета
     И первый луч грядущего рассвета.
     Мы знаем три основных типа европейского сонета: итальянский, французский и английский, то есть шекспировский. Приведенные мною до сих пор примеры являли собой классические образцы итальянского сонета, в котором обязательно идут сначала два катрена с перекрёстной (как, например, у Пушкина abab abab) или с охватной (как, например, у Дельвига abba abba) рифмовками и затем следуют два терцета на два или три созвучия (cdc dcd или cde cde).
     Но известно также и то, что при всей строгости формы сонета, время и с ним поэты новаторы делали своё дело, внося определённое разнообразие в канонизированный жанр. Так появились варианты сонета: хвостатый, когда к двум катренам и двум терцетам добавляется ещё один терцет; сонет с кодой, когда добавляется дополнительная пятнадцатая строка; двойной сонет, в котором после каждого нечётного стиха катрена и чётного стиха каждого терцета вставляется укороченный стих; безголовый, состоящий из одного четверостишия и двух терцетов; половинный, включающий в себя один катрен и один терцет; опрокинутый, в котором два терцета впереди, а за ними следуют два катрена; сплошной, когда катрены и терцеты построены на двух общих созвучиях; хромой, где четвёртый стих в катренах длиннее или короче предшествующих, ну и другие.
     Но меня в данном случае больше интересует не столько форма стихов, сколько их содержательность, что, правда, взаимосвязано, как правило. Однако приведу пример, который записан как бы в форме шекспировского сонета, то есть тремя катренами и заключительным двустишием, но на самом деле по системе рифмовки относится всё же к классическому итальянскому сонету. Александр Куприн посвятил его женщине:
     Загадка Вечная, богиня и раба,
     Звезда мечтателя, кровавый пир Спартака,
     Из-за Тебя одной всегдашняя борьба,
     Где Homo sapiens — то гений, то собака.
     Ты — мира колыбель, исходная тропа.
     Ты, омлечившая созвездья Зодиака,
     Сильнее смерти Ты, и, как судьба, слепа,
     Твой аромат пьянит, подобно зёрнам мака.
     Но — мудрая в душе, живучей, как змея,
     Ты тайно сберегла всю мощность бытия,
     И в чёрный страшный час бессилья и упадка,
     Над миром вновь взойдёшь, свет утренний лия.
     И нам, Твоим рабам дрожащим, будет сладко
     Тебя короновать, о, Вечная Загадка!
     В данном сонете последний катрен на самом деле катреном не является, поскольку третья его строфа рифмуется с третьей предыдущего катрена, что присуще терцету. То есть это обычный образец двух катренов и двух терцетов, где просто первая строфа второго терцета приставлена к первому терцету, делая его похожим на катрен.
     Для сравнения приведу один настоящий шекспировский сонет в переводе С. Маршака.
     Ты притупи, о время, когти льва,
     Клыки из пасти леопарда рви.
     В прах обрати земные существа
     И феникса сожги в его крови.
     Зимою, летом, осенью, весной
     Сменяй улыбкой слёзы, плачем — смех.
     Что хочешь делай с миром и со мной —
     Один тебе я запрещаю грех:
     Чело, ланиты друга моего
     Не борозди тупым своим резцом.
     Пускай черты прекрасные его
     Для всех времён послужат образцом.
     А коль тебе не жаль его ланит,
     ...?
     Именно такой настоящий по форме английский сонет мы видим у нашего современника Владимира Антипина:
     Приходит Болдинская осень,
     Тревожа и сводя с ума.
     Хотя не Болдино здесь вовсе,
     Да и не осень, а зима.
     И я не Пушкин. Нет, конечно!
     Куда мне, право, до него...
     Но так же каплет на подсвечник
     Свеча слезою восковой.
     Но так же строчки по бумаге
     Бегут, и почерк тороплив,
     И мне не занимать отваги
     Под вдохновения прилив...
     Найду ли повод — хоть один? —
     Воскликнуть: "Ай да сукин сын!"
     Здесь выдержана и перекрёстная рифма трёх катренов, и дано заключительное двустишие.
     Современные поэты любят экспериментировать. Поэтому мы находим у них совершенно разные варианты написания сонетов. Например, у Сергея Болотникова мы обнаруживаем сонеты, сочетающие в себе охватную рифму французского сонета с моделью трёх катренов и заключительного двустишия английского.
     Ты для меня — раскрывшийся цветок,
     Награда совершенному уходу:
     Я не жалел свой труд, тепло и воду,
     Лелея каждый лепесток...
     Никто предвидеть этого не мог,
     Но час настал и с самого восхода
     Доступна чашечка глазам и небосводу,
     В себя вбирая солнечный поток...
     А рядом будет маленький росток,
     Как говорится, не пройдёт и года, —
     Стояла бы нормальная погода,
     И ветер снежных туч не приволок...
     Благоухающее красочное лето
     Ассоциируется с прелестью букета.
     А, к примеру, Борис Ёлкин попытался соединить форму шекспировского сонета с восточным поэтическим стилем рубаи, рифмовка которого в катренах осуществляется по принципу aaba. Он так и назвал свой сонет "Рубаи".
     Какой-то мальчик пролетел, пуская стрелы...
     Одна из них в меня попала: лютый Север
     Вдруг стал пустыней раскалённой! И тогда
     Я жажду стал испытывать к тебе, без меры!
     Спешу к тебе: Но встали электрички.
     Где прошлый век? Где лошади? Где брички?
     Иду пешком. Ловлю попутки — Эх...
     Ну почему я, Господи, не птичка?!
     Доказывать любовь к тебе я не хочу.
     Про эту боль, прости, я не скажу врачу.
     Я пленник Нищеты. И ты в темнице плена.
     Но если вырвусь я, прошу — поставь свечу!
     Пусть, как маяк, она горит в пустыне этой, —
     Чтоб я с пути не сбился ни зимой, ни летом.
     Многие современные авторы сонетов заботятся о форме стиха, придумывая новые варианты, но при этом забывая главное — содержание. Темы многих сонетов существенно обмельчали и обнищали, стали больше сугубо личностными, не имеющими большого звучания. От этого и слова в сонетах употребляются очень уж обиходного характера типа "попутки" — в смысле "попутные машины" (у Б. Ёлкина), "как говорится, не пройдёт и года" или "приволок" в смысле "принёс" (у Болотникова).
     О красоте сонета хорошо сказал наш замечательный русский поэт, мастер строгой, но прекрасной поэтической формы, Валерий Брюсов в своём "Сонете к форме":
     Есть тонкие властительные связи
     меж контуром и запахом цветка.
     Так бриллиант не видим нам, пока
     Под гранями не оживёт в алмазе.
     Так образы изменчивых фантазий,
     Бегущие, как в небе облака,
     Окаменев, живут потом века
     В отточенной и завершённой фразе.
     И я хочу, чтоб все мои мечты,
     Дошедшие до слова и до света,
     Нашли себе желанные черты.
     Пускай мой друг, разрезав том поэта,
     Упьётся в нём и стройностью сонета,
     И буквами спокойной красоты.
     Я уверен, что под "буквами спокойной красоты" Брюсов имел в виду не рисунок букв, а их слияние в слова. Иными словами не только строгая форма сонета должна поражать читателя, но и красота выражений, если нужно, образность, метафоричность, символика, важность для человека выбранной темы. Именно в таком случае написанный сонет обретёт настоящую русскую душу и войдёт в сокровищницу поэзии России.
     Не хочу сказать, что мне удалось в полной мере справиться с задачей, выдвинутой Брюсовым, но в заключение разговора о сонете было бы, наверное, неправильным автору беседы не показать и свои варианты сонета, а потому скромно предлагаю некоторые мои творения на суд читателя.
     
     СОНЕТ О СОНЕТЕ
     
     Сонет нельзя писать пустым
     корявым слогом,
     чтоб серый дух он не впустил
     в костюм свой строгий.
     
     Рождён он счастье описать
     и горечь буден.
     Что было: друг, отец и мать,
     и то, что будет.
     
     Он не для славы — для любви.
     С ним миг единственный лови.
     Пой песню песен.
     
     Тогда и в чаше бытия
     взыграет бодрости струя,
     смывая плесень.
     
     СОНЕТ РОДИНЕ
     
     О, Родина! Придёт ли день, когда
     в дней череде твоих бурливых,
     чей плеск волны столь говорлив их,
     вздохнут деревни наши, города?
     
     Люблю тебя превыше славы
     и боле всех любви утех.
     Не посчитай слова за грех.
     Все на любовь имеют право.
     
     Ты нам с рождения дана
     и нам всю жизнь верна одна
     жужжаньем пчёл и небом с просинью.
     
     Тебя хотим и будем чтить,
     но что ж не можем получить
     свободу ту, за что все бьёмся мы?
     
      СОНЕТ ПРОБЛЕМНЫЙ
     
     Горизонтальны горизонты,
     но вертикален солнца луч.
     Полёт горизонтален туч,
     дождь вертикален отчего-то.
     
     Горизонтальны наши мысли,
     но вертикален результат,
     ни в сторону и ни назад,
     он словно
      падает к нам с выси.
     
     Весь мир поделен горизонтом
     и вертикальностью луча,
     хотя весь космос кем-то соткан
     округлой формою мяча.
     
     Как вертикали, параллели
     создать окружности сумели?