Стираются в памяти события и дни, исчезают великие книги, и выживают отдельные страницы, понятые и бережно сохранённые: добрые, честные, умные — те, что способны и призваны созидать, а не разрушать.
ТЕБЯ ПОЗВАТЬ…
Тебя позвать как воздуха вдохнуть,
Пройдя сквозь ужас нового рожденья,
Утратить всё, чтоб видеть чистый путь
Тяжёлого достойного служенья.
Тебя позвать как встать под образа,
Покаяться при всём честном народе,
Вновь выбрать жизнь, узнав твои глаза,
Вернуться к человеческой природе.
Тебя позвать в мертвящей тишине,
В глумленье зла всемирного бедлама
И счастье знать, что ты ответишь мне,
Ты подойдёшь и ты укроешь, мама…
Тебя позвать…
***
Неиссякаемой нежности два предрассветных прилива.
Кровью своей оглушённые, мы задыхались в Москве.
Шёл из Лосиного острова ливень, бросая с обрыва
Замшу молочных орехов. И белки плескались в траве.
Лес прогибался до хруста от соловьиных истерик.
Полз дикий хмель по оврагам. Лисы скулили впотьмах.
И над жемчужным рассветом вынырнул бешеный Рерих
С русским разорванным сердцем в мокрых индийских шелках.
***
Город выпотрошен, разворован
Вместе с доброй огромной страной.
Тьмой измайловской запеленгован
Сонный всхлип твой: "Останься со мной…"
Нам осталось остаться друг с другом.
Нам осталось остаться людьми
И, гордясь нашим избранным кругом,
Честный хлеб добывать в эти дни.
Проповедникам, мытарям, судьям
Не сдавайся — повсюду враги!
Здравый смысл нашим сделай орудьем.
От соблазна детей береги.
***
Взывает из люка ночного
Неглинка. И, руку ища,
Свивает подкрылье плаща
Сквозняк из двора проходного,
Затягивает с головой
Окно в колдовскую воронку,
И не успевает вдогонку
Участливый голос живой.
***
Вприсядку иль, юбку задравши, канкан
По кочкам в серебряных мхах…
Горчит сладострастье брусничных полян
Как твой поцелуй на губах.
Смолистый густой изнуряющий зной,
Багульник и вереск. В лугах
Так мускулы ходят горячей волной
В плену васильковых рубах.
Крутые грибы, вздыбив дёрн, в глухомань
Влекут, белизну затая.
О, так разрывает джинсовую ткань
Упругий… О чём это я…
А дома, где яблоку негде упасть,
Втихую, в обнимку, взаглот…
— Откуда сия африканская страсть?
— Да с этих трясучих болот…
***
Оторопь свежих кабаньих тропинок,
Бархат свирепых объятий лесных.
Мысли скользят словно мокрый суглинок:
Леших мельканье... Огни водяных...
Жаркий хозяин льнет к щечке упругой,
Валит в дремучие мох да камыш...
Девка, аукай, беги за подругой!
Сгинешь в лесу, медвежонка родишь...
Лес уложили за две-три недели.
Скрежет и вой был, и щебет, и звон.
Разом вы, девоньки, осиротели.
Кто вас еще приласкает как он?
***
Снег! Солнце! Январь! Понедельник!
Вертясь у чугунных колес,
Терзает проклятый ошейник,
Беснуется огненный пес.
По насыпи сходят, судача,
Опомнившись от новостей,
Хозяева новенькой дачи
И выводок бойких гостей.
А в доме и гулко, и хрустко,
Там заиндевел потолок.
И так безмятежно, по-русски
Запляшет в печи огонек...
И вот уж рыдает гитара,
На вилку наколот грибок,
И в медной луне самовара
Веселый пыхтит кипяток.
И все, что застыло — согрелось,
И ветер досаду унес,
Когда помолчалось и спелось,
И лег, и зажмурился пес...
***
Там березы истекают соком,
Блеет хвост бекаса на ветру,
Голубые лягвы по протокам
Пузырят жемчужную икру,
Вепрь во рву ревет осатанело,
К оргиям сползаются ужи,
Журавли у милого предела
С ликованьем чертят виражи,
Селезень по изумрудной спинке
В бисер крошит радугу смеясь,
Толстомордые хрущей личинки
Меж корней сосут живую грязь!
…Гулко ахнул выстрел, замирая…
Мелкой жизни кровяной комок
В мокрых перьях скорчился у ног.
"В точку!" — буркнул, перезаряжая…
***
Словно необратимый процесс
Грезы — тайной, ночной, крамольной, —
Ах, какой мне явился лес —
Целомудренный, белоствольный!
Липким дегтем лицо хлестал,
Сыпал в косы жуков как школьник,
Что в черемухе мне шептал
Пьяный вор, соловей-разбойник!
…Как от хмеля, очнусь в избе,
Хлопоча пред свекровью хмурой.
Что-то помню сама в себе,
Улыбаюсь счастливой дурой…
***
Мокрой шкурой трётся дождь у двери.
Не медведь ли по стеклу скребёт?
Не усну. Характер крут у зверя:
Нет ключа — он дверь с петель сорвёт.
Стыдной жаркой одурью истомной,
Нежностью звериной озорной,
Как зрачок его, Сибирью дрёмной —
Мама, что он сделает со мной…
***
Полотна Дюрера. Симметрии война:
Гримасы, тени, косоглазие живое.
Для мерзких духов проницаема стена,
И свод жилья дрожит от ведьминского воя.
Творить молитву неуклюже сведены
Святых апостолов мозолистые руки.
Слаб человек еще. И много тишины.
И слух распознает ничтожнейшие звуки...
***
Ты спрашиваешь, почему
От ласк я плачу как от боли,
И страшно сердцу твоему.
Ну, почему? Я знаю, что ли?
Обложен данью каждый миг,
Мистраль свиреп, касанье липко.
У наслажденья страшный лик,
Безумья детская улыбка…
***
Все уже кончено было, когда
Сад половодьем вскипел,
Профили вспыхнули как от стыда,
Взгляд ускользнуть не успел,
Каждый намек был замечен и вскрыт
Бледным неоном зари.
И доказательства брались навзрыд,
Горлом, слезами, внутри.
***
Отпусти меня. Молча. Одну.
Без ключей. Без часов. Без причины.
Не рискую. Не ставлю в вину.
Не напрасно. Не из-за мужчины.
Я судьбу свою прочь унесу.
Я её перестану бояться.
Я одна в соловьином лесу
Буду плакать всю ночь и смеяться.
Я предам все пороки огню,
Пусть незрячим добавится света.
Я, конечно, тебе позвоню.
Ты ведь должен почувствовать это.
***
Это и было от ветра,
Ныло, скулило, — молчи, —
Не дотянулось полметра,
Не докричалось в ночи.
Это и было от боли,
Неизъяснимой, всерьёз,
Весело — пьяная, что ли —
Сразу, чтоб дьявол унёс.
Платом сокрыла корону,
Зверем сверкнув под обрыв.
Думала, если не трону,
Может, останется жив…
***
Найдя тебя, я засверкала,
А ты ослеп и оробел.
И нет звериного начала
У горней страсти наших тел.
Как два гонимых голубёнка,
Прижались, млея и дрожа,
И ждём: споёт ли пуля тонко
Или прогонят сторожа?
На людях дерзки от испуга,
Застенчивы наедине,
Готовы мы согреть друг друга
И этим счастливы вполне.
***
Мелкий подранок в кусты:
Ползай, вытаскивай.
Я же не знала, что ты —
Чуткий и ласковый.
Если б дотоле не жить,
Выключить зрение,
Веру, как жемчуг, хранить
В студне забвения,
Раненых птиц собирать —
(После залечим…)
Только ружьё заряжать
Было бы нечем…
***
Хочется горлинок шелком цветным вышивать
Самозабвенно, по краю холщовой рубахи,
Медь обожженных ладоней мужских целовать,
Стремя хватать и поводья удерживать в страхе.
Хочется женщиной, Женщиной быть — вопреки
Моде, порнухе, обманутой прессе, бюджету...
Встать у развилки, глядеть из-под смуглой руки,
Плакать пол-жизни вослед уходящему свету...
***
В розовый сумрак прозрачного бересклета,
Веток наждачную цепкость — рискую нырнуть.
Черно-оранжевый глаз перепуганный лета
Тающий блик мне уронит на влажную грудь.
Самое острое в этой бессильной печали —
Запахи, звуки, тепло — ощущенье тебя —
То, чего хватит, чтоб все партитуры звучали,
Но не хватает — живого слепить воробья.
Лучше не трогать, не знать, не пытаться заполнить
Режущий вакуум, камеру пыток.
К утру
Будет надежда, пока ещё я буду помнить:
Только с тобой, только ты, а иначе — умру.
В БЫВШЕЙ ДЕРЕВНЕ ОВЕЧКИНО
Дом разорен и выстужен дотла,
И продан Бог из красного угла,
Бесцельно дети разбрелись во мгле,
И старики лежат в чужой земле.
Дом ждет как верный пес, хоть стал — ничей.
Замки истлели — не ищи ключей.
Внутри зияет брешь святых начал:
Отец сидел. Дед рушил. Сын молчал.
***
Я спряталась, я зло забыла,
Зарыла в тёплой тишине.
Луны прозрачная кобыла
Пьёт Млечный путь в моём окне.
Я как она, и нет спасенья,
Ведь дан и мне — какой-то бред —
Дар непонятного свеченья,
И зло летит на этот свет.
И, о стекло расплющив лица,
Мы шепчем в ледяном поту,
Что всё же призваны светиться
И оставаться на посту.
***
Свирель покорная, не ври,
Что равнодушна ты к скитальцам:
Дыханью их — в тебе, внутри
И как огонь бегущим пальцам.
И даже если скуп и груб,
И честных не даёт ответов,
Но лепестковый мускул губ
Так твёрд и сладко фиолетов…
И я как ты всю ночь ждала,
Молчанья пыткою измучась.
Знать, слишком умною была,
Забыв свою свирелью участь.
И стало страшно мне в ту ночь
За все непрожитые миги,
За всё, в чём не могла помочь:
За ненаписанные книги,
За неродившихся детей,
За неуслышанные ноты.
Всю ночь молчит свирель.
И что ты,
Разумный, значишь перед ней?
Вдохни ей жизнь, коль ты в уме
И знаешь, как о тайном жаре
Молчат в беспамятстве, в тюрьме,
В могильном бархатном футляре.
КРОВОХЛЕБКА
В середине пышного букета
Шишки темно-вишенного цвета,
Пильчатые в серебре листы.
Как цветок зовут? —
Вздыхаешь ты:
Страшные названия бывают.
Кровохлебкой люди называют.
Как вскипит сбесившаяся кровь,
Гнев, позор, неверная любовь
Вздует вены, лоб сожмет тисками,
Красный кашель выхлестнет толчками,
Женщина как в родах закричит,
А мужчина зверем зарычит —
Прячь ножи, ружье снеси соседям,
Горькую не пей, не ври: "Уедем..."
Корень кровохлебки завари,
Пей неторопливыми глотками.
Злая кровь уляжется внутри,
Как река, смиряясь с берегами
***
В ночь из Москвы — оторвемся, ни с кем не простясь,
Остро, азартно, легко, как два ловких любовника;
Сто километров асфальта — и нежить, и грязь,
Мара проселков, торфянок, брусники, шиповника...
В яме машину утопим и выползем в рожь
Длить сколько можно эту хмельную затяжку.
Пальцы на ощупь находишь, целуешь и мнешь,
Хриплые всхлипы в мою зарывая рубашку.
Только бы встать, плач кикимор и сов одолев,
Только б дойти до деревни, там банька согрета...
В мятном, парном, можжевеловом — бронзовый лев —
Схватишь, уймешь, заласкаешь до слез, до рассвета...
ПАРАЛЛЕЛЬНАЯ ФРАЗА
Бересклет мой дошёл до кисейной прозрачности.
Он как розовый обморок строгих аллей.
Ждёт: обжечь, удушить, исколоть в многозначности
Изумрудной шершавостью тонких ветвей.
Рытый бархат цветов вяло-влажно-пурпуровых,
Звон и оторопь: ярких, больных, восковых.
Пересохший глоток от — затылком — прищуров их:
В ядовитых парах отражений кривых.
О, зачем я иду. Может, необязательно
Проходить этот путь — почему я должна…
— Бересклет!! Увядающий… Очаровательно…
И за жизнь тут кромешная, право, цена…
***
Мы мчались в авто и плевали вишнёвые косточки.
Шёл Армагеддон, с горьким дымом горящих торфов.
…Когда мы вернулись, болели все мышцы и косточки.
Сейчас в этом крае до чёрта вишнёвых садов…
***
Тревожная берёзовая Месса:
Плеск половодья, птиц органный рёв.
Я ночью позвоню тебе из леса
И попрошу: "Послушай соловьёв…"
Они кричат, они не виноваты,
Спеша взахлёб исполнить свой обряд.
Час "пик" и повышение квартплаты
Им в этой жизни явно не грозят.
Они рыдать над миром не устанут,
У них одно и то же все века…
Но если люди слушать перестанут,
Потеря будет очень велика.
|
|