Александр Жуков __
Московский литератор
 Номер 10, май, 2007 г. Главная | Архив | Обратная связь 

Александр Жуков


     
     Эта подборка объединяет стихи из новой книги "Быстрая вода", произведения разных лет, в том числе и ранее не публиковавшиеся. Мир немыслим без ритмов. Жизнь — смерть, тьма — свет, добро — зло… Ритмы преодолевают хаос, организуют его, упорядочивают и ведут к гармонии. Поэзия — отражение жизни, и она немыслима без ритма. Все пишущие на этом бесконечном пути к гармонии, к истине, но на разных отрезках этого пути…
     
     ***
     Жизнь в некотором роде,
     как будто след весла. —
     Бурлит, пока проходит.
     Оглянешься — прошла...
     Две линии в просторах
     необратимых лет
     расходятся так скоро,
     чтобы сойти на нет.
     Еще шумишь, старея.
     Еще гребешь... Куда???
     Разлившееся время,
     бескрайняя вода.
     Где ж берег твой, землянин?!
     Ведь и сама земля
     в межзвездном океане,
     как лодка без руля.
     
     НА ГОРБАТОМ МОСТУ
     Ветеран продает ордена,
     Чтоб не кланяться ради Христа.
     Что ж молчишь ты, родная страна?
     Или совесть твоя нечиста.
     Этот орден его — за Москву,
     А другой — за рейхстаг, за Берлин.
     Он стоит на Горбатом мосту
     Без друзей боевых, сам-один.
     Этот друг его пал под Москвой,
     И упал у рейхстага другой.
     И стоит ветеран сам не свой,
     Вечный пленник Второй Мировой.
     Он сберег тебя, Родина-мать.
     А друзей не сумел уберечь.
     Сколько минуло лет и опять
     Он услышал немецкую речь.
     Он стоит на Горбатом мосту,
     Перед Богом и Родиной чист.
     Этот орден его, за Москву,
     Покупает седой интурист.
     Гладколицый, сухой господин,
     Как и он, ветеран по годам.
     — Если хочешь, бери "За Берлин".
     А Москву я тебе не отдам.
     
     ***
     Как река по просторам земным,
     по годам, то глухим, то мятежным,
     столько лет утекло, столько зим,
     унося в своих водах Надежду.
     Как поток на порогах дробясь,
     измельчав на житейских примерах,
     разошлась эта связь, что звалась
     безоглядной, наивною Верой.
     Только свет над рекой "Никогда"
     — не его ль называют Любовью? —
     до сих пор озаряет года,
     что текут между мной и тобою.
     
     СТАРИК
     Жизнь утекла. Осела гуща
     того, чем он когда-то жил,
     что было близким и грядущим,
     что стало прошлым и чужим.
     Лишь памяти осталось место.
     А жить осталось — ничего.
     Но было это так известно,
     что не тревожило его.
     
     ***
     Говорила мне бабушка:
     "Жалко вас, внучики!"
     И смолкала, как роща
     в преддверье зимы.
     По лицу разбегались
     морщинками лучики,
     словно солнце садилось за краем земли.
     А другое вставало, большое и ясное.
     И казалось, что жить —
     это вечно звенеть,
     как веселые листья весеннего ясеня.
     И не мог я понять,
     для чего нас жалеть?
     Самому было жаль ее, белую-белую,
     что усердно молилась, от внуков таясь,
     перевитую жилками, жизнью согбенную,
     пережившую век, как славянская вязь.
     Догорело дотла ее солнце усталое.
     А мое — поднялось
     над распутьем дорог.
     И виднее теперь и понятнее стало мне
     то, что в детстве понять
     не умел и не мог.
     
     ***
     Ты прав. А душа — нечиста.
     И спорить с душой бесполезно.
     Как будто твоя правота —
     тропинка над самою бездной.
     Ты так в своей правде высок!
     Сорвешься — ничто не поможет...
     Один несмышленыш-сынок
     тебе не припомнит, быть может.
     Душа на таком рубеже,
     в ней, видно, такое творится,
     что ластится к детской душе,
     как будто надеясь отмыться.
     
     ***
     Кольцуешь птиц, чтобы опять
     когда-нибудь, с научной целью,
     их, окольцованных, поймать
     А знаешь той науке цену?
     Что им? — лети хоть до луны.
     Но птичьим сердцем понимают,
     что и на воле не вольны,
     что их когда-нибудь поймают.
     
     ***
     В этот ласковый, солнечный день,
     переполнена вешнею силой,
     расцвела за окошком сирень,
     та, что мама моя посадила.
     Мамы нет вот уже сколько лет!
     А сирень распустилась — как чудо!
     Словно сыну родному привет
     мама шлет издалека, оттуда...
     Ясным светом сияют цветы,
     словно взгляд — материнской любовью.
     — Ты прости меня, мама, прости,
     что я виделся редко с тобою,
     что не очень я ласковым был,
     и давно не бывал у могилы,
     что тебя я почти позабыл...
     Ты меня до сих пор не забыла.
     И прощая любую вину,
     и готовая встать на колени,
     к моему прислонившись окну,
     гладишь стекла ветвями сирени.
     
     УТРЕННЯЯ МОЛИТВА
     Господи,
     дай мне покоя душевного
     встретить безропотно
     день наступающий,
     все принимая — дары и лишения,
     огнь пепелящий
     и свет исцеляющий.
     Господи,
     что бы ни встретил сегодня я,
     слово худое
     иль дело недоброе,
     дай мне не сделать тебе неугодное,
     мудрость мне дай и терпение долгое.
     Дай не сойти до желания низкого
     быть выше всех,
     научи неразумного,
     не унижать ни чужого, ни близкого,
     не обижать ни седого, ни юного.
     Не оставляй меня, сына незрячего,
     дай мне увидеть свои прегрешения,
     хладного разума, сердца горячего
     в каждом решении, в каждом свершении.
     Дай мне во всякой гордыне
     смирение,
     дай мне раскаянье, пусть даже позднее.
     Светом небесным, хотя б на мгновение,
     взором своим озари меня,
     Господи.
     
     ***
     Безголосая серая птица
     вновь и вновь надо мною кружится
     и бросает угрюмую тень
     целый день на меня, целый день.
     Не ворона, не грач, не сорока
     надо мною кружит одиноко,
     в мутном небе летает одна
     эта птица с утра дотемна.
     Что ей надо? Зачем она кружит?
     Иль о ком-то, предчувствуя, тужит?
     Или вестник из царства теней?..
     Может, чем-то мы связаны с ней?
     Где мы знали друг друга, не знаю.
     Только, кажется, знали давно.
     И она (не душа ли родная?)
     все томится, меня вспоминая.
     Но и этого ей не дано.
     
     ***
     Ветер шумит.
     Оттого ли не сплю,
     что, дотянувшись из сада,
     яблоня веткой скребет по стеклу?
     Яблоня,
     что тебе надо?!
     Все понимаю.
     Бессилен помочь.
     Лето кончается.
     Поздно.
     Ночь над землей,
     августовская ночь.
     Зреют осенние звезды.
     И остается — ветвями махать,
     сыпать листву вдоль забора.
     Горько,
     что нечего людям отдать
     в эту осеннюю пору.
     
     ***
     Ни тебя, ни меня уже нет.
     Но из памяти льется и льется
     в наши души сияющий свет —
     след того, что навек остается.
     Нет ни века, ни года, ни дня
     без горенья того, без свеченья.
     Но он жжет не тебя, не меня,
     а твое и мое продолженье.
     Словно двое, когда-то давно
     выйдя из дому в ночь на дорогу,
     видят издали то же окно,
     а друг друга увидеть не могут.
     
     ***
     Мы живем в параллельных мирах,
     в двух пространствах, струящихся рядом,
     и друг друга порой впопыхах
     вдруг коснемся то словом, то взглядом.
     Но желанье в душе затая,
     мы опять оставляем друг друга,
     возвращаясь на круги своя.
     И не выйти из этого круга.
     Будто есть между нами стена,
     что прозрачна для слуха и зренья.
     И стоит между нами она,
     разделяя пространство и время.
     
     ***
     Как будто прошлогодний снег,
     стряхнув земное тяготенье,
     верхушки веток лезут вверх,
     к стволам подтягивая тени.
     И что-то плавится в душе,
     то старое, что в землю тянет.
     И, кажется, вот-вот растает,
     и вот — растаяло уже...
     И взлет недолгий над собой,
     в сияющее поднебесье,
     и временное равновесье
     над переменчивой судьбой.
     
     ***
     За окнами, в парке старинном,
     душистые липы в цвету.
     А рядом дежурит Марина,
     она до утра на посту —
     неспящее око больницы.
     Как мать, терпелива, добра...
      A мне почему-то не спится,
     Марина-Марина — сестра.
     Апрельская ночь над больницей.
     За окнами в парке темно.
     А мне почему-то не спится.
     И все это было давно...
     Наверное, все повторимо.
     Вернувшись на круги своя,
     мы встретились снова, Марина.
     Все та же Марина, а я?..
     Зачем так колотится сердце,
     мечтая опять и опять
     Марину — сестру милосердья
     любимой своею назвать?!
     
     ***
     Там, где мгла поднимается круто
     над беленой кирпичной стеной,
     старый парк — как душевная смута,
     непроглядный, заросший, сырой.
     Не тревожась об этом нисколько
     и встревоженный чем-то вдвойне,
     на бессонно вздыхающей койке
     мой товарищ вздыхает во сне.
     Это что ж ему снится такое,
     роковое, всю ночь напролет?!
     Что ему — ни минуты покоя,
     что покоя и мне не дает.
     В окнах стекла дрожат — к непогоде.
     Между туч засинел небосвод.
     Бесконечная ночь на исходе,
     только утро никак не придет.
     Мой сосед ненадолго стихает.
     Но еще, погруженный во мрак,
     тяжело и протяжно вздыхает
     за кирпичной оградою парк.
     
     ***
     Тишина.
     В целом мире ни звука.
     Спит округа — не чует рассвет.
     И покажется:
     выйдешь аукать —
     даже эхо не крикнет в ответ.
     За глухою оградой-стеною
     старый парк — словно сказочный лес,
     погруженный в сосуд с тишиною
     высотой от земли
     до небес.
     
     ***
     Иная мелочь в голову войдет
     и точит изнутри, как червь сомненья.
     И вдруг прозренье рухнет, словно плод,
     на голову общественного мненья!
     Не так ли тяготения закон
     открылся задремавшему Ньютону,
     когда сидел под яблонею он?
     Но почему ему, а не другому?
     Закон иль случай? Не окончен спор
     о том, как это все-таки бывает.
     Всё думают иные до сих пор,
     что яблоки законы открывают.
     Они вокруг да около снуют,
     и напрягают тощие умишки,
     и головы под яблони суют,
     лишь понапрасну набивая шишки.
     
     ***
     Ау! Идеалы! Где вы? Каковы?
     По сути не стали другими, пожалуй.
     А внешне —
     как дерево после пожара:
     на ветках клочки обгоревшей листвы.
     Что стоят стволы без зеленых прикрас?!
     Всей правды суровой уже не скрывая,
     все больше и больше
     жизнь требует с нас,
     все меньше и меньше взамен отдавая.
     Наверное, мстит —
     справедливая месть! —
     за это согласье, за эту покорность
     ее принимать вот такою, как есть,
     за то, что душа покрывается коркой,
     становится черствой — слепой и глухой.
     Наверно, так проще.
     Конечно, так проще —
     замкнуться в себе, как опавшая роща,
     в преддверье зимы погрузиться в покой.
     Холодное солнце над миром встает,
     как символ заката,
     как мертвое слово.
     Багряным румянцем горит небосвод,
     и листья горят, словно щеки больного.
     
     ПОЗДНЯЯ ЛЮБОВЬ
     В сердцах, разбитых на куски
     и снова склеенных надеждой,
     опять цветет цветок подснежник
     и тянет к небу лепестки.
     Цветет весна зиме назло!
     Спешит навстречу майским грозам.
     И на душе светло-светло,
     как в роще, тронутой морозом.
     Красив осенний листопад!
     Глаза и щеки у влюбленных
     так лихорадочно горят,
     как листья ясеней и кленов.
     И снова колобродит кровь,
     застывшая наполовину.
     Ах, эта поздняя любовь!
     Ах, эта красная рябина!
     
     ***
     Девочка, как речка.
     Вечер над Псковой.
     В русое колечко
     лучик завитой.
     Сладко пахнет липой.
     Не нужны слова,
     где с рекой Великой
     обнялась Пскова.
     Наши судьбы — реки,
     быстрая вода.
     Разошлись навеки.
     Знать бы, кто куда?!
     Девочка из Пскова,
     сквозь теченье дней
     ты сияешь снова
     в памяти моей.
     Сквозь другие лица
     чистый образ твой
     светится, струится
     речкой ключевой.
     Сладко пахнет липой.
     Ты во мне жива,
     как в реке Великой
     девочка Пскова.
     
     ***
     Хмарь осенняя все еще длится
     и дождям еще долго идти...
     Но все чаще открытые лица
     попадаются мне на пути.
     Я еще обольщаться не смею,
     но уже допускаю на миг:
     если лица у встречных светлее,
     то светлее и души у них.
     Я уже не тоскую, как прежде...
     Над разводами грязи и луж
     прохожу, озаренный надеждой,
     меж высоких и низменных душ.
     Я таким никогда еще не был,
     светлоликим — в сырой полумгле.
     Души светлые тянутся к небу,
     души темные тянет к земле.
     Я надеюсь, что муть отстоится
     и в осадок опустится зло,
     и возвысятся светлые лица,
     чтобы стало в России светло.
     И да будет в России светло!
     
     ***
     Под ногами падуба, на лице улыбка,
     я плыву куда-то по живой воде...
     За спиной остались прошлые ошибки.
     Впереди другие. Знать бы только — где?
     Жизнь всегда находка и всегда утрата.
     И бежит меж ними серебристый путь.
     А того рассвета, а того заката
     никому на свете не дано вернуть.
     Над рекою месяц всходит величаво,
     сверху наблюдая, как течет вода.
     Прошлое осталось слева или справа,
     прошлое отстало, видно, навсегда.
     Над кормой ночные стелются туманы.
     — Ах, вода живая, вдаль меня веди! —
     Впереди по курсу утренние страны,
     справа или слева пристань впереди.