Николай Кобзев
ОДНА ИЗ ЗАГАДОК РУСИ
|
ЦИОЛКОВСКИЙ
Спокойно, деловито, без натуги
Урчащий обойдя грузовичок,
По захолустным улочкам Калуги
На драндулете катит старичок.
Экипировка — строго по науке,
Посадка выше всяческих похвал!
Прищепками внизу ужаты брюки,
Чтоб цепь не захватила матерьял.
Плывут домов нестройные порядки,
Сверкают спицы — крылья стрекозы.
С достоинством он едет, без оглядки,
Перегоняя арбы и возы.
Глаголет уважительно: "Учитель!.." —
Ему вослед приветливый народ.
А школьник, в лужу стряхивая китель,
Восторженно хохочет: "Во дает!"
Поморщился инспектор с осужденьем:
"Какой ужасный юношам пример!.."
Чтоб в рамки правил втиснулось движенье,
Свистит протяжно милиционер.
Безликий Некто, пряча взгляд бесовский
(Ну право сатана, ни дать, ни взять),
Властям доносит: "Это Циолковский!
Прошу всенепременно записать".
Крылато развевается поддевка,
В багажнике торчит пучок газет.
Облезлая руля никелировка
Зеркально отражает белый свет.
Приветствует кого-то из знакомых
Прерывистый звонок из-под руки.
Гудками пароходы и паромы
Солидно откликаются с Оки.
Монашка часто крестится у моста,
Подальше от греха сойдя в кювет.
На шины грязь налипла, как короста,
Но не сбавляет ход велосипед.
Шарахнулась испуганная кляча,
Заладилась несушка удирать…
А звездная цепная передача
Все продолжает скорость набирать.
Вильнув змеисто, за город дорога
Выходит и впадает в небеса.
Бесшумно появляясь из-под стога,
Бегут наперерез два Гончих Пса.
Тревожа елей острые вершины,
Над лесом погромыхивает гром.
На бороде всклокоченной седины
Отсвечивают лунным серебром.
Стучат по фетру крупные накрапы
Холодного вечернего дождя.
Ездок перстами поправляет шляпу —
Неспешный жест пророка и вождя.
С размеренной, привычною сноровкой
Рулем он правит в синей полумгле,
Как будто на века устроясь ловко
В скрипучем кожимитовом седле.
И тут сверкнул огонь! Поднялся ветер.
Стал нарастать звериный рык в ушах.
Затрепетали, заметались ветви,
Отброшенный потоком вскрикнул птах.
Под облака взмывая невесомо,
Пронесся с чьей-то крыши жести лист.
Колеса оторвав от глинозема,
Застыл в полете велосипедист.
Задумчиво педали он вращает,
Поочередно линзами блестит
И сквозь очки совсем не замечает,
Что мчит уже по Млечному Пути…
МАТРЕШКА
Кусок деревяшки,
Потеха пустая, —
Уж лучше бы для коромысл…
Но эта игрушка совсем не простая,
В ней есть и забава, и смысл.
Откроешь матрешку —
Поменьше немножко
Матрешка скрывается там.
Любовь не картошка!..
В матрешке — матрешка,
Едва доставать успевает ладошка.
Казалось, вовсю растянулась гармошка,
Ан глянь, и окажется — вышла оплошка:
Еще появляется мелкая сошка,
В которой упрятана самая крошка,
В которой и весу-то грамм…
Моргнешь —
И опять обратятся матрешки
В одну
из загадок Руси.
Кусок деревяшки,
Резные лутошки.
Ларек сувенирный.
Мерси!..
ОЛИФИРЕНКО
Прочтешь, и пропадает дрожь в коленках,
И статность появляется в спине.
"Проверено. Мин нет. Олифиренко". —
Скупая надпись краской на стене.
Связисты к блиндажу в траве по пояс,
"Катюшу" напевая, тянут нить.
— Олифиренко? Это уж на совесть!
А если что… Так есть с кого спросить.
Где жизни смерть ведет переоценку
И пахнет дымным порохом листва:
"Проверено. Мин нет. Олифиренко". —
Звучат в душе знакомые слова.
Проходы для идущих вслед расчистив,
На большаках и переплавах рек
Автограф оставлял малярной кистью
Олифиренко, славный человек.
С улыбкой детской, с неизменным щупом,
От гибели всегда на волосок,
Известен он войскам, как маршал Жуков,
Ну разве что поменее чуток…
"Где был Олифиренко, в том квартале
Сам черт уже не сыщет ничего!" —
На все лады по-доброму склоняли
Во всех частях фамилию его.
Фанерный щит или фасада стенка —
Уверенная, твердая рука:
"Проверено. Мин нет. Олифиренко." —
Ну чем не стихотворная строка?!
Прошел он — смело бабочки садились,
Ласкало слух гудение шмеля,
Пшеничными, ржаными становились
Еще недавно минные поля.
В руинах поселяясь, птицы пели,
Цвели сады на месте бивака,
Шумели рощи, реки голубели
И тучи превращались в облака.
Кричит, взлетев повыше на осину,
Германский ворон: "Гитлеру капут!"
Без всяких околичностей к Берлину
Пролег давно намеченный маршрут.
Олифиренко с ликованьем в сердце
В гудящей ослепительной ночи
Рванулся к канцелярии имперской,
Чтоб о победе справку получить…
И здесь, в судьбою меченом квадрате,
Когда он осторожно щупом вел,
Средь прочих мин его миноискатель
Ту самую, треклятую нашел…
…Друзья его несли на переменку,
А он кричал, припомнив чью-то мать:
"Шалишь, Косая, я — Олифиренко!
Мне как-то несподручно умирать".
Весь долгий путь к вершине без остатка
Пройдя с Олифиренко от и до,
Минеры опустили плащ-палатку
На самое фашистское гнездо.
Как точка, где-то ахнул бронебойный,
И сразу же зацвикали чижи.
— Нет мин? — спросил бойцов он беспокойно.
— Нет, нет! — ему ответили. — Лежи…
Но все-таки он встал. Воды из фляги
Глотнул. Проверил прочность тишины
И напоследок вывел на рейхстаге:
"Здесь был Олифиренко. Нет Войны!"
АПРЕЛЬ
Не удержать взаперти жеребенка —
Ножкой взбрыкнул, пошатнулся, упал…
Так удивительно чисто и звонко
Лед на реке никогда не трещал!
У перелеска по черному полю
Шествуют, словно вельможи, грачи.
Сердце, зашедшись от сладостной боли,
В лад заоконной капели стучит.
Булькает ключик, как горло баклаги,
Ветры от радости сходят с ума —
Солнечным полднем в глубоком овраге
Скоропостижно скончалась зима!..
|
|