Екатерина Глушик
БАЛОВНИ СУДЬБЫ
|
ПОЛЁТ МЁРТВЫХ СТРЕКОЗ
К летающим над осокой стрекозам я бежала стремглав, но, распахнув огородную калитку, остановилась как вкопанная. Глядела во все глаза на разноцветные блики их крыл и никак не могла решить: то ли кидаться ловить, то ли просто смотреть на них. Выбежала-то я их ловить! Но стояла и смотрела, зачарованная.
До этого я уже видела одну самую всамделишную стрекозу! Мы сидели с сестрой возле своего дома в палисаднике, прячась в высокой траве от подружки, галящей в игре в прятки, наблюдали, затаив дыхание, за её передвижениями, пытаясь улучить момент, когда она отойдет от места гальщика. И вдруг перед самыми нашими носами на цветок село огромноглазое существо, ранее мной и не виденное: не пчела, не бабочка. Старшая сестра, более опытная в освоении окружающего места, забыв о секретности нашего пребывания, моментально вскочила, закричав: "Стрекоза! Стрекоза!" И кинулась за вспорхнувшей редкой городской гостьей. За ней выскочили из своих схронов и остальные девочки и кинулись ловить чудную летунью. Мы натыкались друг на друга, хлопали ладошами, смеясь, крича, падали, сталкивались лбами и в итоге упустили объект охоты толпы стихийных энтомологов. Не пойманная стрекоза переключила нас с пряток на обсуждение её прилёта.
Маришка вызвалась прочитать выученную в школе басню "Стрекоза и муравей", и настолько это великолепно сделала, что мы стали ей бурно аплодировать. Вдохновлённая успехом у младших слушателей она ещё спела песенку и станцевала "Полечку". Не захотели упускать возможности покупаться в лучах славы и другие девочки, в том числе я, начавшая в свой черёд петь пришедшую на волнующийся перед ответственностью публичного выступления ум песенку "В лесу родилась ёлочка", но была изгнана с не подходящим для лета репертуаром. Я чуть не расплакалась от обиды. Но за мной вышла сестра Лена и так прекрасно станцевала под аккомпанемент распеваемой ею же песенки "На траве два зайчика кушали морковку", что я в восторге гордости за сестру забыла о собственном сценическом провале.
Эти важные события произошли дома, а вскоре за нами приехала тётя и увезла к себе в посёлок. Мы пришли с вокзала в её деревянный домик, она поставила вещи и ушла к соседке за козой, пару дней бывшей вынужденной постоялицей соседского загона. А мы с сестрой остались привыкать к дому, как выразилась тётя. На улицу нам выходить пока не разрешили, а только во двор и огород, или смотреть из окошек. Сестра по праву старшей выбрала окошко на улицу, а мне пришлось довольствоваться видом на огород, где я вдруг увидела летающих стрекоз! И выбежала на "волю" с намерением их поймать!
Огород был большим, часть его была засажена, а часть оставлена под покос. Над этой поляной осоки и летали стрекозы. Такого их количества я больше никогда в жизни не видела: они барражировали над травой, то присаживаясь на длинные стебли, то вновь взлетая. Я, выйдя из восторженного оцепенения, поняла, что надо и сестру позвать ловить стрекоз, а то это будет нечестно: мы ведь потому и уселись у окон с разных сторон, чтобы побыстрее познакомиться с окружающим и рассказать друг другу о самом интересном из увиденного.
Сестра, оценив обстановку, сказала, что голыми руками стрекоз не поймать, мы взяли тётин газовый платок и, держа его с разных сторон за концы, стали бегать и накрывать приземляющихся летуний, а пойманных пленниц запускали под стеклянную банку, опрокинутую на лавке возле забора.
В азарте мы забыли обо всём, и вернувшаяся тётя с трудом оторвала нас с сестрой от целиком поглотившего занятия. Торопливо поужинав, мы вновь отправились в огород, но стрекоз уже не было. Мы испугались, что распугали их, и они больше сюда не вернутся. Но тётя сказала, что стрекозы легли спать, а завтра снова прилетят. Очень довольные, стали обсуждать с сестрой, как хорошо пойманным стрекозкам будет спать под стеклянной банкой, куда мы их посадили: как будто в настоящем домике. У нас тут же созрели на наших пленниц виды: мы решили отвезти их к нам домой и на газоне выпустить, чтобы у нас в городе их стало больше.
Мы с Ленусей не упустили возможности поиграть "в стрекоз" на огороде: бегали, кружась, махая руками, будто крыльями, приседали среди стеблей, вновь "вспархивали". Мне даже пришлось по ходу разворачивающегося совместными с сестрой усилиями сценария притвориться кошкой, якобы кинувшейся за севшей отдохнуть сестрой-стрекозой, Ленуся должна была вовремя вспорхнуть и улететь, оставив меня горестно мяукнуть. Сестра так достоверно исполняла роль беспечного насекомого, сев, как нарочно, спиной, что я, подкрадываясь, всеми силами вынуждена была её предупреждать о моём коварном приближении, шурша травой, мяукая, но сестра-стрекоза (глухая тетеря!) всё не вспархивала. Кошка, которой была я, вынуждена была по законам динамики игры, всё-таки, сколько я ни медлила, кинуться на стрекозу, но она успела улететь буквально из-под носа. А я разревелась и сказала, что не буду больше так играть: стрекоза чуть не попала в лапы кровожадному коту. Это был, конечно, не наш, а соседский противный кот.
На другой день мы передружились со всеми детьми на улице, и из-за постоянной занятости играми уже почти не гонялись за стрекозами, изредка лишь я одна делала это, думая, что газонов у нас в округе много, надо привезти и выпустить на них как можно больше красивых стрекозок. Вновь пойманных я подсаживала к уже находившимся в домике-банке. И была уверена, что они впали в спячку, а когда проснутся, то запросто полетят.
…Как-то я сидела прямо на земле около грядки с земляникой, лакомилась ею. Села я специально, чтобы спрятаться в траву от сильного ветра, и чтобы меня не заметила тётя: время было обеденное, и она, конечно, заругает, что я ем сладкие ягоды перед едой и перебиваю аппетит.
Соседский кот, которого мы гоняли с нашей территории, поскольку он всё время норовил обидеть нашего кота, вступая с ним в драки, обычно улепётывал, завидев нас, но тут он, не замечая меня, крадучись, шёл по забору. Я поглядывала на него: от такого негодного хулигана того только и жди, что пакостит начнёт. Вот он остановился и уставился в одну точку: он глядел на банку. "Наверное, он решил, что это — аквариум, а спящие стрекозы — спящие рыбки", — подумала я и тихонько захихикала. Какой глупый кот! Ему их не достать!
А что это на банке, сверху? О, да это бабочка прилетела к стрекозкам в гости. Они же дружат, стрекозы и бабочки: вместе летают, садятся на траву и цветочки. И вот, узнав, что у подружек появился самый настоящий домик, бабочка прилетела к ним в гости.
И тут кот спрыгнул на лавку и лапой толкнул банку. Она упала, бабочка улетела, стрекозы вывалились сначала на лавку, а с неё — на землю. Я закричала. Вспугнутый кот бросился наутёк. Но пока я бежала к своим стрекозам, налетел порыв ветра, и вместе с сухой травой и стружкой в воздух взметнулись стрекозы. Они проснулись и полетели! Но летели они неправильно, не так, как летали всегда раньше. Я бежала за ними, и вдруг одна стрекоза опустилась мне на голову. Я замерла и стояла, не шевелясь: стрекоза приняла меня за цветок! Ведь у меня на макушке завязан розовый бант! Я стояла, чувствуя свою ответственность за доверие приголовившейся. Она всё не взлетала. Я тихонько двинулась, чтобы удивить сестру: у меня на голове сидит себе преспокойненько стрекоза! Дошла до калитки, стала открывать её, и вдруг стрекоза с головы свалилась мне под ноги. Боясь, что она улетит, я быстро накрыла её ладошками. Потом осторожно раскрыла сомкнутые ладони. Но стрекоза и не думала взлетать. Я подняла её. Она была сухой, невесомой. И я поняла, что она не проснётся: это был полёт мёртвых стрекоз. Я собрала приземлившихся в разных концах поляны мёртвых стрекоз, всех их, с поломанными в этом последнем полёте крыльями, тельцами, положила на сорванный лист лопуха, принесла в сенки и оставила лежащими на этом простом ложе.
Вечером в избу ворвалась сестра с криком: "Стрекозы улетели!" Она стала сбивчиво рассказывать, что банка лежит перевёрнутая, стрекоз нет. Я ничего ей не сказала и всё боялась, как бы она ни увидела их в сенках и ни поняла, что они — не улетели и больше не полетят. Их надо будет утром куда-нибудь незаметно от Ленуси спрятать.
Утром в сенках не было ни стрекоз, ни лопуха. Я ни о чём не спрашивала у тёти, и когда сестра позвала меня опять ловить стрекоз, чтобы привезти их в наш палисадник, я отказалась и больше никогда не ловила стрекоз.
БАЛОВНИ СУДЬБЫ
То, что она приближается, стало понятно, когда умер брат. Это была не первая смерть в семье. Их, детей, было шестеро, Поля — младшая. Родителей схоронили одного за другим. Как и бабушку с дедушкой до того. Поля совсем маленькой была, но похороны помнит. Но на тех давних их похоронах у нее были лишь страх перед скоплением людей и нетерпеливость: чего так долго все стоят у ямы? Поля канючила, дергая маму за юбку: "Ну пошли домой, ну пошли!" Мама сначала её уговаривала, а потом стала уже строго говорить, чтобы та вела себя тихо. А горя никакого тогда у Поли не было! Вот когда машина сбила их дворовую любимицу собаку Ласку, Поля горько рыдала, как, впрочем, полдвора. А когда бабушку и дедушку хоронили — не плакала.
Любимая старшая сестра ушла в 60 лет, как мама, как бабушка. На Полину навалилось горе, оно её иссушило, отбелило, изморщинило, но смерти она при этом не чувствовала. Своей. Просто было огромное горе, которое приходилось как-то успокаивать, чтобы не ныло, чтобы давало спать, чтобы давало жить, а не печалиться лишь. Через 3 года после сестры умер брат — второй ребёнок в семье и старший из братьев. Между всеми детьми в семье Кокориных была разница в 3 года. Мама шутила: "Бог и троицу любит, и через троицу любит — все любимые".
А ещё через 3 года умер второй брат. И вдруг Полина, сидя у его гроба, ощутила, что эта смерть — вестник её смерти. И что такое "дыхание смерти" почувствовала: её обдало холодом, пронизавшим и тело, и душу. Поняла, сколько ей отмеряно: 9 лет. И осознала: ей суждено похоронить всех близких, всю родительскую семью.
В памяти ясно всплыла сцена из детства: средняя сестра дуется, что её, младшую Полю, любят больше. И мамины слова: "Да не завидуй ты ей, глупая! У неё участь незавидная: она всех нас провожать будет. У младших баловней судьба такая — провожать. Потому и балуют, что судьбу их горькую знают — всех проводить. Самая тяготная участь у меньшеньких: всех снести, горсть бросить".
Поля из маминых слов поняла только, что у неё есть какое-то право на балование как младшей и что она куда-то всех проводит, как вот накануне радостно всей семьёй провожали брата в пионерлагерь.
Полина сидела у гроба, и открывшаяся ей истина осушила слёзы: ужасностью своей осушила. Они в семье очень любили друг друга. И уходы переживались крайне трагично.
Сегодняшние похороны оживляли в памяти именно такие давние, казавшиеся навсегда забытыми, сцены. Она вспомнила, как её задушевная подружка — средняя сестра, рассказывала в детстве, как её, Полину, принесли из роддома, как она пускала пузыри, как её распеленали, она лежала, беспорядочно дергая руками и ногами. Старшая сестра Аня вступила в разговор: "Подумаешь — помнит. А я помню и тебя, и Кольку, и Польку". Тут же стали выяснять, кто сколько принёсенных новорожденных братьев и сестёр видел. Конечно, больше всех видела самая старшая сестра. Поле стало тогда обидно за свою обделённость: а она никого не видела родившимся! Стала просить маму и папу, чтобы они родили братика или сестрёнку. Но они не родили.
У Полины заныло сердце, когда поняла она, какова участь её! Всем своим любимым она, не видевшая ничьего рождения, глаза закроет! Старшей сестре повезло больше всех: она была свидетелем рождений, но не пережила уходы!
Поля, ещё с бабушкиных и дедушкиных старалась не вспоминать похороны. Хотя тогда она не ощутила трагичности: ну, лежала бабушка на диване, спала почти всё последнее время. А тут вдруг её на стол положили, как и дедушку до этого. И тоже как спит. По прошествии времени только маленькая Поля стала скучать по бабушке, без устали рассказывавшей ей сказки, заплетавшей косички, гулявшей по двору за руку.
Поняла она и речетатив соседки, хоронившей младшую сестру, как-то прямо сгоревшую за пару месяцев. Такая жизнелюбивая была. И вдруг: мол, заболела. Буквально опомниться не успели — конец. Полина помнит, как соседка сидела у гроба своей младшей сестры, раскачивалась то маятником из стороны в сторону, то взад-вперёд, и приговаривала однотонно: "Не в свой черёд, не в свой черед! В мой черёд, в мой черёд!"
Вспомнила она и проводы девочки из их школы, умершей от малокровия. Поля гостила неделю на даче у подружки. Их привёз папа той, они радостные выходят из машины, а к ним бежит девочка из 3"Б" класса и говорит, что надо идти обязательно в школу, если есть цветы, взять цветы, потому что в школе — похороны девочки Тани из 2 "А" класса. И всех собирают. А потому что каникулы — никого нету. Поля с Иринкой побежали со своими букетами в школу. Детей, в основном девочек с цветами, расставили впереди процессии, чтобы они кидали цветы прямо на дорогу. Поле было жалко, что на цветы наступают и топчут.
Когда шли под музыку духового оркестра, вдоль процессии двигалась, то забегая вперед, то становясь на колени, то поднимаясь и опять опережая процессию, городская сумасшедшая, Сонька-дурочка, как звали её между собой дети. Она то хваталась за голову, то махала руками крест-накрест и кричала, срывая голос: "Незаконно! Незаконно! Против закона! Против закона! Запрещаю! Запрещаю! Несите обратно! Жить несите! Я — по закону! Я — по закону!" —при этих словах она сильно била себя по груди.
Сонька была доброй, всё время улыбалась, никого не обижала. Старалась девочек погладить по голове или пыталась угостить конфеткой. Но у неё никто их не брал, и она начинала плакать при всяком отказе. Как-то Поля шла с мамой, а навстречу — Сонька. Остановилась, улыбаясь, глядя на Полю. Потом перевела взгляд на маму: "Твоя?" "Моя", — ответила мама. Сонька неуверенно протянула Поле конфетку в замызганном фантике. "Возьми, скажи спасибо", — велела мама дочке. Поля взяла, поблагодарила, а Сонька засмеялась, повернулась и бросилась бежать по улице, радостно крича: "Моя! Моя!"
Дурочку никто не боялся, но было жутковато здесь, на похоронах, смотреть на неё, кричащую, сдёрнувшую платок, рвущую седые волосы, падающую на колени. Из процессии вышла старушка, подошла к стоявшей на коленях, видимо, обессилевшей Соньке, стала её поднимать, что-то тихо говорила, а та всхлипывала и продолжала словно спрашивать: "Незаконно? Против закона?"
Потом, когда уже были поминки в школьной столовой, Поля услышала разговор бабушек, вспомнивших Соньку: они говорили, что она сошла с ума, когда у неё умерла маленькая дочь.
Сейчас эта сцена всплыла со всеми подробностями. Поняла Полина и смысл казавшихся тогда бессмысленными криков сумасшедшей "Незаконно! Против закона!": несчастная мать, схоронившая ребёнка, протестовала против несправедливости — по закону природы дети хоронят родителей, а не родители детей. "Я — по закону!" — била себя в грудь Соня, показывая смерти на ошибку, на себя, как на цель, словно на похоронах детей вновь и вновь хоронила собственного ребёнка.
А вот у Полины всё пока "по закону". Но "по закону" провожать не легче, она противилась этому закону, бессильно не желая его признавать
Через неделю после похорон из Абхазии позвонил служивший там сын и сообщил о рождении второй дочки. Полина знала о беременности снохи, разрешившейся сейчас раньше срока, но так обрадовалась этому сообщению! Словно кто-то хотел компенсировать ей боль утраты преждевременным рождением внучки. Полина засобиралась к сыну: она очень хотела увидеть родившуюся девочку!
Уезжая, спросила у пополневшей дочери, как она себя чувствует, и узнала, что дочь ждёт ребёнка.
|
|