Ирина Сурнина
БЕРЕСТЯНАЯ ПУСТОТА
|
***
Белый отец притворяется старым
И суетлива, забывчива мать.
Город, от жизни совсем не отсталый:
Солнце, реклама, ухабы и мат.
Ветер степной разлетится и бросит
В голову горстью сухого песка.
Где же тебя, переезжую, носит?
И золотая всплеснётся тоска.
В чистой постели прохлада с балкона.
Так и лежать бы, себя опаля.
Слушать и слушать, как шумно и сонно
Всю тишину шевелят тополя.
***
Яблоки плавают в бочке
И раннее солнце.
Август в Сибири.
И стая над крышей несётся
Тёмным ликующим ветром
Молча и мимо.
Воздух такой,
Что уехать — невыносимо.
В бане кедровой помыться,
В дорогу собраться
И — раздвоиться.
Опять от себя оторваться.
***
В Неве проспекты и дома.
Нева у самого, у горла.
Плыви, как выплывешь, сама,
А город не утонет гордо.
И по воде государи
И Петропавловская крепость,
Гранит, соборы, фонари —
Какая пышная нелепость!
И Пётр шлёт во все концы
Свои немые циркуляры.
И осыпаются дворцы
В каналы штукатуркой старой.
Но то, что налито за день,
Всё ветер выдувает резкий.
И в каждой подворотне тень —
Худой, промёрзший Достоевский.
***
От тепла до тепла.
Бесприютность от слова до слова.
Через арку —
В колодец пустого двора.
И квадратное небо
Покажется в трещинах снова
От взметнувшего ветки
Упрямого нерва-ствола.
А пустые качели
Скрипят на открывшейся воле
Словно песня,
Которую кто-то не стал допевать.
На осенней скамейке
Ветра продувают, как в поле.
Не угреться,
Но так хорошо доживать.
***
Подари мне каменную
Пуговицу от камзола.
Город каменных ночей,
Призрак матовый, музейный.
В нём легко прожить ничьей
В вечной блузе бумазейной.
Кофе пить. Смотреть дожди.
В Академии учиться.
До чего-нибудь дойти,
А потом — и раствориться.
И опять смотреть в него,
В эти каменные лики.
И не помнить ничего.
Только то, что он — великий.
***
Н.Рубцову
Такою грустью придорожной
Налиты травы и кусты,
Глубокой памятью тревожной
Холмы, могилы и кресты.
Плывёт и тянется Россия
Во всю заброшенную даль.
И голоси, ни голоси я,
Но всё заплаканнее жаль
Суглинок северный, сиротский,
Поэта, Тотьмы простоту
И в люльке старой вологодской
Берестяную пустоту.
***
Мне снится, я — старообрядка:
И дом высок, и двор широк,
Привычно выполота грядка
И чисто выскоблен порог.
Соленья в погребе, брусника
И дети крепкие в избе.
В лесу ни оклика, ни крика,
И ветер выдохся в трубе.
Придёт хозяин молчаливый,
Смолой пропахла борода…
Но я не помню сон счастливый,
Меняя быт и города.
***
Ты не болей — натрещала сорока
И не стони по ночам, не пугай.
Свежим снежком понакрылась дорога,
И стережёт на распутье шугай.
Больно оплывшим глазам и дремотно.
Ты пожалей неусыпную мать.
Будет лежать тяжело и немотно,
Будет тебя да к себе прижимать.
Лисы снуют и весёлые белки
Где-то за гранью беды и седин
В светлом лесу, в золотой колыбельке
С матерью вместе качается сын.
***
Я бы травою тебе
Отогнала бессонницу.
В воду нырнула —
И жемчуга скатного, светлого.
Будешь играть на песке,
Не спеши за околицу:
Ветрено очень
И много встречается смертного.
Я ведь сама пробегала
Тропою звериною.
С ветки на ветку могла
Мелкотою пернатою.
В прошлом —
Невестою солнца назвали, Яриною.
Белому камню молилась,
Святому Алатырю.
Я побывала крестом, и землёй, и осиною,
Потом холодным ладони
И листьями палыми.
Я для тебя оживаю и делаюсь сильною.
Только бы жил! —
И слежу я глазами усталыми.
***
— Пошли как-то с Миколаем,
Молодые, годов по двадцать
И встренули волков стаю.
Куда деваться?
Волос и стал дыбом.
— Как это, дед?
— Стоймя.
Страх наскрозь.
Не тронули ни его, ни меня.
Мимо прошли.
Э-э-эх, года мои большие…
В охотничьей книге листаю картинки
И крашу бесцветных зверей, как попало.
А дед починяет в углу по старинке:
Рыбацкие, старые сети порвало.
Качаются мальвы за окнами глухо,
Нагрелись газеты, сундук и лежанка.
И бьётся в стекло неразумная муха.
А дед задремал, запохрапывал. Жалко.
И дремлют корявые дедовы руки,
Медаль на шкафу, недошитые сети.
Томится поллитра в заначке от скуки.
И где-то соседские спрятались дети.
|
|