Виктор Дружинин __ «АЛМАЗНАЯ РОССЫПЬ» ВАЛЕНТИНА УСТИНОВА
Московский литератор
 Номер 06, март, 2008 г. Главная | Архив | Обратная связь 

Виктор Дружинин
«АЛМАЗНАЯ РОССЫПЬ» ВАЛЕНТИНА УСТИНОВА

     
     "А я рожден природою для света,
     я знаю — был рожден для доброты".
      В метель

     
     Я ПОЗНАКОМИЛСЯ С НИМ в Доме творчества в январе 2008. Обменялись, как обычно, книгами. Прочитал его Сочинения-1998 и передо мной открылся "космос Устинова". (Мы почти одногодки, писать начали в знаменитые 60-е, когда на Руси гремели имена иных бардов. Имя его было для меня всего лишь именем чиновника из писательских организаций). И вот…
     Зелёная песня: …Я шел по звездам
     юный и босой.
     Завязь:…Я говорю:
     прислушайтесь — весна.
     Бор:…За окнами зарею сосны мылись.
     Отец: Помню глаза:
     желтые с ободком из сини,
      Кажется, он меня подбрасывал,
     кажется, называл сыном.
     Свет покоя: Пронзительное — …Мама, мама… Ты здесь ли? Не знаю. Я не видел тебя никогда. Бабушка Анастасия.
     Три песни: Люди! Поймите,
     вы — люди.
     Бессмысленно перечислять все его стихи и книги, в которых отражены грани яркой и красивой жизни. Остановлюсь подробнее лишь на тех, которые оказались созвучны лично мне при первом прочтении.
     Лето Печоры — "с визгом жеребцов, стоявших на дыбах" и авторским "Ах, кони, кони!", славящим клокотание жизни. Путина: Знаешь, что такое веник? Дружба не за ради денег.
     Словотворчество. Автор ищет и находит (творит) новые красивые слова и краски для этой жизни: "зрачки синемолний вдали" — Обитель; "осиянные деревья, осинь"; "просинь" — Троя.
     Арктические репортажи: "Вот как я жил,.. Вот, что я видел,.. Вот как живу! Начал я рабством — продолжил творением бога. Что там за тайна, за ним, за Вселенной — вдали?" Тут уже автор ставит перед собой и перед читателем вопросы высочайшего философского смысла (как не вспомнить св. Августина: "Что же Ты есть, Господи?"). И здесь, пожалуй, кроется ответ на вопрос, почему же не стал он "всенародным любимцем" в ряду подобных в период "хрущевской оттепели": видимо, уже ощущал за миром чувственно воспринимаемого нашего земного бытия, со всеми его радостями и печалями, наличие иного высшего трансцендентного уровня и, не отвлекаясь, шел к его осмыслению. И постепенно это свершалось, — "поскольку начинаешь понимать: отец нам — солнце, а земля нам — мать". И далее: "Опять я к старым мастерам, которые сквозь космос могут внимать неведомым громам и слышать лунную дорогу". И ощущение некоего идеала: "Их жизнь, когда б они ни жили, — вся соразмерна, словно храм, и словно храм — непостижима". — Ночью между солнц. Последующие размышления о смысле жизни и творчества в книге Огонь напоминают интонации и образы божественного Данте Алигьери.
     Теперь надо подчеркнуть, что еще одна вечная тема пронизывает все творчество Валентина Алексеевича. Это тема любви и одиночества, которая звучит у него рефреном от начала и до конца: Одинокая прогулка вдвоем; Пора золотая; Баллады для любимой; Одинокое дерево; Две сосны; Выбегала на крыльцо; Я больше не могу любить. И жизнеутверждающее: "Любите женщины меня сегодня — завтра будет поздно". И все же лучшее, что написано зрелым автором на эту тему, на мой взгляд, — поэма Любовь ангела или огниво. Правда-матка жизни "Валентяя", обласканного властью. И суровая его оценка: "Да надо поискать на рынке ваксы. Почистить душу. Пыль, а не душа". Тут же его надежда, что "есть еще железный Валентин". И откровенное признание: "Вот так вот, третьим, меж двоих живу. То по-спартански — жестко, сиротливо. То бесшабашно щедро и шутливо". Дай-то Бог Валентину Алексеевичу, настоящему, третьему, долгих лет жизни и больших творческих успехов. А такие успехи грядут. Об этом свидетельствует проза автора: жестокая правда о войне (Калена стрела венчала), о советской нашей действительности, унесенной ветром перемен. И лучшее, на мой взгляд, опять-таки, что я увидел, — Убить волка. (Я даже вспомнил по этому поводу нобелевскую повесть Эрнеста Хэмингуэя — Старик и море).
     А вот теперь новые стихи, новая книга Метельный храм (2006): Как сладостна земли живая мреть; Сотворение; Ночь на Ивана Купала; Око Вселенной; На околице летнего рая; Ода медовому Спасу. Вновь и вновь звучит гимн жизни и любви. Но и горькая ее правда опять проступает: Иволга; Затерявшийся волк; Ложь во спасение. И чудесная виньетка — Кошка на крыше. Не могу отказать себе в удовольствии привести ее целиком:
     
     Вот шорох кошки по карнизу…
     
     И рифмы вскрик во мне возник.
     Почти не слышной, как родник.
     Почти янтарной — словно риза.
     Почти фривольной, как реприза.
     Почти служебной — словно виза.
     Загадочной, как Мона Лиза.
     Объемной — словно материк…
     
     Но, то, что выглядит капризом,
     На самом деле — божий вскрик.

     
     В заключение пожелаю мастеру почаще слышать в себе этот "божий вскрик". Ну, а всенародная слава? В России, да и везде в мире, поэта часто оценивают адекватно только после его ухода. Пока же он благополучно избежал близкой встречи и с опасной Сирти, и с Высокой женщиной в черной аллее. Дай-то Бог и дальше так. С юбилеем, Валентин Алексеевич!