Памяти Александра
Сергеевича Пушкина
Часть I
1
Живя в эпоху Интернета,
не повреди свой гибкий ум.
Какая радость для поэта
информативный этот бум?
Читатель ты мой неразлучный!
Уйдём от прозы жизни скучной:
в ней беспредельное враньё,
и лучше нам не знать её.
Иной подумает читатель
о том, что времена лихи,
что не резон читать стихи:
"Инфляция, а он, мечтатель..."
Ты прав! И всё ж давай живьём
мы в мир поэзии нырнём.
2
Итак, нырнули. Что же дальше?
Оставь заботу о рублях.
Поговорим теперь без фальши
о прошлых и о наших днях.
Резон искать — потуги вздорны.
Рублям не все у нас покорны,
а в нашей русской полосе
и даже долларам не все.
Планета — на исходе века.
Но прежде, чем его ругать
иль в новый радостно шагать,
в мир загляни ты человека,
и разгляди свою страну…
А ну, припомним старину!
3
Бельмом завистливому глазу,
щедра, богата и бедна
(своим — открытая не сразу,
чужим — как в горле кость она)
была Российская Держава.
Она когда-то возлежала,
неистребимая в веках,
на трёх больших материках.
К закату славный век клонился.
Двадцатый приближался век.
Ещё его кровавый бег
России даже и не снился…
Но до того моя страна
иные знала времена.
4
Вот житие семьи конкретной.
Живал, иных не зная стран,
семьёй богатый многодетной,
под Тулой прадед мой Иван.
Живал, какое, право, дело?!
Но не имел почти надела
и на пятнадцать душ семьи
на трех лишь получил земли.
Суров уклад был деревенский,
и строг порядок тот мирской:
надел имел лишь пол мужской,
убытком род считался женский,
за что сбывали со двора,
когда придет его пора.
5
Еще до той поры дожить бы
(амбар пустой, углы тесны) —
где там до свадьбы, до женитьбы,
хотя б до будущей весны.
И вот, прибавив к прежним душам,
Господь послал им дочку Ксюшу
для продолженья бытия.
То бабушка была моя.
Не знаю, с чувствами какими
мой прадед принял тот приплод.
И верно, чуть ни каждый год
рожала девок Евдокия.
Приумножалась голытьба.
Но, видно, такова судьба.
6
А у судьбы свои причуды.
Коль свыше нам она дана,
я их описывать не буду,
лишь ими сыт Иван сполна.
В тот год (а кем, теперь не выдашь)
в их дом подброшен был подкидыш
и тоже женская душа…
Ни крошки в доме, ни гроша.
Тяжел удел крестьян бесправных
в ту пору на Руси бывал.
Живи, Господь как даровал, —
таков обычай православных.
Живи, как все, и не ропщи,
и лучшей доли не ищи.
7
Хотелось всё же лучшей доли.
Одолевая Божий страх,
искал Иван её то в поле,
то на отхожих промыслах.
Но где бы только ни ходил он,
концы с концами не сводил он.
Видать, пришла ему пора
детей отправить со двора,
хотя бы только старших дочек…
И вот Иван за пятаки
отдал детишек в батраки.
(а Ксюше шел восьмой годочек).
Так в мир соседнего села
она запродана была.
8
Скажи, кто этот грех осудит?
Чтоб остальных детей спасти,
Иван до самой смерти будет
нужду и тяжкий крест нести.
Моя пробабка, Евдокия,
деньки еще и не такие
с сиротами переживет
и, пережив пять войн, умрет…
Кулак был деревенский хищник.
Батрачке бедной дав жильё,
он не кормил совсем её,
отправив девочку на птичник,
где зиму всю она жила
и яйца теплые пила.
9
И то тайком. В хозяйстве этом
несушек — сотни две голов.
Вставая с петухами летом,
она варила им горох.
По гнёздам яйца собирала,
цыплят с наседкой выгоняла
пастись на травянистый луг.
Следила, чтобы коршун вдруг
иль ястреб не унёс цыплёнка.
Потом всем птицам корм несла,
а между тем ещё "пасла"
она хозяйского ребёнка.
Потом (что делать, жизнь — не мёд)
шла в птичник выгребать помёт.
10
Да, жизнь — не сахар и сегодня.
(Увы, банальность мне прости).
Она, как опытная сводня,
сгребает всех в одной горсти.
Того ты любишь, с этим — связан,
с другим — живёшь, иным — обязан,
те по сердцу тебе дела,
а эта служба — не мила…
Но, добывая хлеб насущный,
умерен будь и знай же честь.
Конечно, каждый хочет есть
и каждый — стать благополучным,
хлеб в радость добывая. Но
так жить не всякому дано…
11
Батрачке доброго признанья
хотелось от молвы мирской.
Год у нее образованья
церковной школы приходской.
И никому в селе нет дела,
что девочка читать умела
и даже буквы выводить,
и в храм к заутренне ходить…
Но время шло. Бежали годы.
Раз в рощу ближнюю одна
пришла на Троицу она.
А девки водят "курагоды".
Тут встретился Кандраха ей,
и нет других его милей.
12
Кандраха — красная рубаха,
наверно, видный был сокол.
За ним хоть в омут, хоть на плаху…
Однако тоже нищ и гол.
Но рассудил Господь иначе:
жених нашелся побогаче,
приезжий с дальнего села,
а жизнь и так невесела...
Семнадцать Ксюше лет едва ли.
И как ни плакала она,
беду предчувствуя сполна,
на Духов День сватов заслали.
Приказ родителя суров,
сыграли свадьбу на Покров.
13
Ах, лучше ей и не бывать бы.
Продали снова за пятак...
Теперь не так играют свадьбы,
да и встречаются не так.
Страстям и прихотям в угоду
летят, летят, как мухи к меду,
как молодые мотыльки
слетаются на огоньки.
Вот мчатся в ЗАГС на "Кадиллаке",
не зная дальше: с кем, куда?..
Глядь, развелись уж. Не беда,
коль дело не дошло до драки.
Не всякому женитьба всласть,
тут жениху бы не пропасть.
14
Дед, говорят, мой был суровым,
и бузотёрил, и пивал.
Не помню я, чтоб добрым словом
его хоть кто-то поминал.
Оставив с дочкой молодицу,
он прибыл в древнюю столицу
и с нею жизнь свою связал,
служить нанявшись на вокзал.
А между тем, Аксинья в доме
его родителей жила.
И никому тут не мила
с ребенком маленьким. А кроме,
все чаще Ксюше по весне
Кандраха виделся во сне.
15
Не чутки к ближнему мы в горе,
тем паче — в радости слепы.
Однажды, как-то летом, в поле
она пошла вязать снопы.
В девятом месяце ходила,
да тут дитя и народила.
Соломой пуп перекрутив
и пуповину разрубив,
привстала. Еле разогнулась.
Затем, рукой отёрши пот,
в подол свой завернув приплод,
в дом свёкора она вернулась.
А там, да с лишним едоком,
помехой им, как в горле ком.
16
А по весне, как снег растаял,
над Ксюшей сжалившись, видать,
мой прадед Федора заставил
жену с детьми в Москву забрать.
Открыла древняя столица
ей новый мир, иные лица.
И Ксюше верилось с трудом,
что у неё теперь свой дом.
Вернее, комната в подвале,
где не лучину — лампу жгла,
где быть свободною могла,
а вот счастливою — едва ли;
поскольку муж её бивал
и всю зарплату пропивал.
17
Чем Ксюшу встретил город древний?
И здесь ей счастья не видать.
Но по сравнению с деревней
Москва — ей просто благодать.
Та городская панорама:
дворцы и каменные храмы,
бульвары, улицы, вокзал,
пролётки, фонари, базар
(как будто сон ей дивный снился)
и городской водопровод,
и звон трамвая, где народ,
как куры в птичнике, теснился,
и сквер с потоптанной травой,
и на углу городовой.
18
Лубочные картинки эти —
как в пёстрых фантиках драже.
Она вставала на рассвете,
ложилась за полночь уже.
Скребла полы, стирала, мыла,
шла на базар, стряпню варила,
молилась, мужа ублажала.
И каждый год ему рожала.
Хоть сердцу это и не мило,
одиннадцать детей родив
(и всех почти похоронив),
так в годы те нередко было
у многих — в чем ее вина?
А вскоре грянула война.
19
Россия с Первой Мировою
проснулась будто ото сна,
и монархическому строю
счет предъявил народ сполна.
Он требовал не контрибуций,
а конституций, революций.
И вот втянули всю страну
уже в Гражданскую войну.
Она от края и до края
вдоль по России расползлась:
тревожат кости, делят власть...
Уже Вторая Мировая
прошла война. А эта вот
и до сих пор ещё идет…
20
"Добьёмся мы освобожденья!" —
призыв бунтующих рабов
довёл народ до отчужденья,
по замыслу лукавых лбов.
Нам указали путь-дорогу,
где веры ни царю, ни Богу,
где нет любви к родной земле
и лада больше нет в семье.
Опять "как лучше мы хотели,
а получилось, как всегда…"
Вот наша общая беда:
не ту мы снова песнь запели.
По-прежнему наивна Русь…
Но я к прошедшему вернусь.
21
А в годы те случалось всяко,
но всё же больше тяжких дней.
Вокруг шла яростная драка,
и все хотели выжить в ней.
Я бабушку пытал, бывало:
"А как с детьми ты выживала?"
"Жила, мой внучик, без затей,
спасала, как могла, детей".
Ответ её был слишком кратким.
Что значит фраза "как могла",
как бабка душу сберегла —
осталось для меня загадкой.
До слез, я помню, трогал нас
о жизни той её рассказ:
22
"Москва тогда погоревала…
От голода — хоть волком вой.
Чтоб выжить нам, я раздевала
своих детей, загнав домой.
Везу их вещи в Украину,
оставив старшенькой полтину,
платок, ботинки и пальто,
чтоб больше не гулял никто.
Там я на соль, на хлеб и сало
меняла скудный свой товар.
Но не велик был мой навар,
поскольку и товара мало.
Потом спешу в Москву опять,
чтоб хлеб на вещи поменять.
23
Затем, не отдохнув ни дня, я
с узлами мчу в обратный путь,
обновы на харчи меняя,
чтоб заработать что-нибудь.
В Москву вернувшись, вновь одёжку
на хлеб меняла и картошку
у тех, кто побогаче, я.
Тем и жила семья моя…
Вообразить могу едва ли
её в потоке том людском.
Их на жаргоне городском
тогда "мешочниками" звали.
А ныне злые языки
зовут короче — "челноки".
24
Народом проклята веками,
морила голодом война…
А вот сегодня челноками
у нас забита вся страна.
Чтоб как-то выжить в жизни этой
(у нас в России, а не где-то)
из края в край они снуют,
ища кто хлеба, кто приют.
А власть, запутавшись во лжи,
швырнула в омут нас инфляций,
приватизаций, номинаций…
Но лишь растут неплатежи.
И вся страна, который год,
грызнёй да бартером живёт.
25
Тут, право, станешь ненормальным,
коли задумаешься, враз...
Пусть не покажется банальным
мой незатейливый рассказ.
В канун Семнадцатого прямо
моя на свет явилась мама.
При родах чуть не умерла,
уж очень слабою была.
И вправду, где же взять ей силы,
коль у роженицы их нет.
Над ними мой глумился дед.
Всё, всё вокруг его бесило:
и служба, и в семье нужда,
и с бабушкой моей вражда.
26
Не всякий, кто на свет родился,
однако люб в своей семье,
но и не всякий пригодился
своей обманутой земле.
Иные, словно тараканы,
ползут скорей в чужие страны,
как будто медом там манят,
а здесь лишь голодом морят.
Да, жизнь — не мёд у нас. И всё же
я не завидую им всем.
Пусть уползают насовсем.
А мне моя Земля дороже,
где я живу, как все, деля
триумф и глупости Кремля.
27
Опять ушел я от рассказа,
сбил с толку рыжий таракан.
Лишь отвлекись на миг, и сразу
невольно попадёшь в капкан.
Пойду отмоюсь я из крана
от этих "Новостей" с экрана.
Кто против новостей? Я — за..!
Но лучше поберечь глаза.
И можно ли остаться зорким,
когда рекламу в глаз суют,
когда с экрана подают
лишь уголовные разборки,
да секс, да шик заморских стран?
Будь проклят, "Голубой экран"!
28
Когда-то, вспомни, как бывало:
афишей красочной маня,
в кинотеатре оживала
для нас экрана простыня.
В ту незапамятную пору
в "Спартак" ходили и в "Аврору"
или, собрав своих друзей,
мы отправлялись в "Колизей".
Столичных маленьких "киношек"
сегодня нет ни там, ни тут:
передавил их "телеспрут",
как живодеры давят кошек,
решив за нас, что в наши дни
уж не рентабельны они.
29
Все говорят: искусство — сила,
а из искусств важней — кино.
И мать моя его любила
всю жизнь и больше жизни. Но
хоть сил потратила немало,
а кинофильмов не снимала
(профессию дал Бог талант
освоить — фотолаборант).
Ловила кадры с нетерпеньем,
не получив за труд наград.
И старый фотоаппарат
остановить спешил мгновенье...
Ну а мечта снимать кино
жила всю жизнь в ней всё равно.
30
В душе она была актриса:
и грациозна, и мила.
И театральная кулиса
на сцене молодых свела.
Раз о супружеской измене
играли водевиль на сцене.
Кулисы — не киноэкран,
в них и нашел судьбу Иван.
Он был студентом института,
любитель сцены и поэт.
Душою чист. Таких уж нет
средь нас сегодня почему-то...
Не знаю, чем он мать привлек;
взял и женой её нарёк.
31
Какие он предпринял меры,
Ивану ведать одному.
Вокруг водились кавалеры —
красавцы, не чета ему.
А он и ростом-то не вышел,
и голос у него потише,
сказать стеснялся комплимент,
к тому ж безденежный студент.
Но что-то нравилось в нём Гале.
Она — свободна и вольна,
наверно, им увлечена,
но чтобы влюблена — едва ли.
Бурлит в ней молодая кровь,
но увлеченье — не любовь.
32
Ах, эти юности влеченья
знавал и я в былые дни!
То радости, то огорченья
приносят нам всегда они.
Но, увлекая молодицу,
ты не спеши собой гордиться:
влеченье переходит в страсть,
а с нею можно и пропасть.
Вот думаешь: любовь до гроба.
Твоя лебедушка-княжна
робка, заботлива, нежна...
Глядишь, невинная особа
вдруг станет ныть да понукать...
Уж лучше их не увлекать…
33
Но я вернусь опять в былое,
в далекий год Тридцать Седьмой.
Итак, теперь в семье их двое,
но как делить им кров с роднёй?
В палатах райских у Ивана
нет даже места для дивана.
В семиметровке с ними тут
родители и брат живут.
И новобрачные у Гали
свое гнездо пытались свить.
Но что тут делать, как тут быть,
когда и там пожить не дали?
А нет житья в своём дому —
один им путь — на Колыму.
34
Иван и рад бы постараться
в Москве жене устроить рай,
но тут решил завербоваться
аж на пять лет в Колымский край.
В тот край далекий и огромный
он, инженер вольнонаёмный,
завербовался, чтобы в нём
семью озолотить рублём.
Его вторая половина
беспечна, молода, стройна...
Как декабристова жена
за мужем ринулась Галина,
и едут через всю стану
на край земли, на Колыму.
35
Я в жизни не был там ни разу,
про Колыму узнал лишь тут.
Теперь Шаламова рассказы
у нас свободно издают.
Рассказам тем нельзя не верить,
а на себя тут жизнь примерить
я лично просто не берусь.
Но Колыма ведь тоже Русь...
Порт Ванинский встречал Ивана
могильным звоном кандалов.
Угрюмый был край тот и суров,
вокруг лишь зеки и охрана.
Здесь, отработав девять лет,
Иван претерпит много бед...
...................................................
|
|