Известно, поэзия — состояние души. Мой сосед-рыночник ехидно усмехается: "Состояние?.. И всё, что нажил?" Невдомёк ему, что богатство-состояние русского поэта — вся Россия с её рассветами и закатами, с её радостями и горестями, с её ширью и далью, с её самыми красивыми в мире женщинами…
ЭТИ ТУЧИ
Эти тучи не прошены —
Ничего в них хорошего.
За угрюмой стеной чужаков голоса.
Я живу, как на пристани,
Лет, наверно, за триста мне.
Жду, встречаю кого? Я не знаю и сам.
Хоть каленным, хоть лезвием —
На душе безболезненно.
И опять же не знаю, что сказать небесам.
Жизнь чертовски наскучила —
Будто ива плакучая.
И всё громче и громче за стеной голоса.
Эх, родиться бы сызнова
Хоть в какой-нибудь Сызрани!
Окунуться в ромашки в первозданном лугу.
Но, как злое пророчество:
Не могу жить, как хочется.
Но и жить, как не хочется, тоже ведь не могу.
***
А я не знаю, где я буду завтра.
Дымит костер таёжный у реки.
Жизнь такова, что год считаю за два.
И унывать мне, право, не с руки.
И пусть былого нет уже азарта,
Гляжу, как зачарованный, в окно.
И я не знаю, с кем я буду,
И подадут, какое мне вино.
Высоты есть достойнее Монмартра.
Гуляй, судьбина: чёт или не чёт.
Я душу не закрою на учёт…
И я не знаю, буду ли я завтра.
***
Дурнее прежнего курю,
И на душе такая лажа!
Наверно, всё же к февралю
Зима характер свой покажет.
Тогда уеду в Снегири,
Найду забытую избушку
И, что уж там ни говори,
Наполню содержимым кружку.
В сугроб случайный завалюсь.
Что есть на свете снега чище?
И перед Богом повинюсь
За то, что жить не научился.
***
Мне твои шальные очи —
Что рождественский запой.
Я женатый, между прочим.
Между прочим, не впервой.
Не томи запястьем узким
Разомлевшего меня.
Девять пуговиц на блузке
Насчитал зачем-то я.
И зачем-то передумал
Не целованным уйти...
Не признаюсь и под дулом,
Кто кому сказал "Прости!"
***
Убежали светлы дали.
Улетели сладки грёзы.
Вы случайно не видали,
Где растут мои берёзы?
Где растут мои осины?
(Не дождусь от них привета.)
На каком конце России?
На каком конце планеты?
Мне бы сердце — да попроще.
Мне бы душу — да почище.
Утону в зелёной роще.
Я, ей богу, там не лишний.
Я, ей богу, не напрасно
Проторил свою дорожку.
Жизнь была отнюдь не праздник.
Но ведь было и хорошее….
Чист, уютен подоконник.
Мне б глотка дорожной пыли.
Ускакали звери-кони,
Седок, видать, забыли.
***
Осточертели сцены ревности,
Осточертел дремучий быт.
Я никому не клялся в верности
И не приказывал любить.
Я ничего не должен облаку,
Не занимал у января.
Порой тащил себя я волоком,
Порой взлетал, порой не зря
Срывался беспробудной полночью,
Куда, зачем, и сам не знал.
Я не просил ни капли помощи,
Лишь только душу отдавал.
Я был нормальным русским грешником,
Уж если пил, так, значит, пил.
И каждою порою вешней
Чужую женщину любил.
Я жил по-всякому, по-разному —
То Дон Кихот, то чародей.
И не бубните мне напраслину,
Я не напрасен каждый день.
ЕЛОВАЯ ШИШКА
Еловая шишка на нашу скамейку свалилась, как с неба.
Наверное, знак.
Давай загадаем: быть вместе навеки.
Навеки и вместе. Иначе — никак!
Шумели дожди и хрипели метели.
Цветы расцветали — как видно, не зря.
Февраль не узнает, что будет в апреле.
Апрелю неведома грусть февраля.
Я жизненный путь не чертил под линейку.
Как жил, так и жил, погоняя года.
Еловая шишка летит на скамейку.
А что загадать?..
ЗА ЧТО?
Губы мои на твоих губах.
Я, наверно, краду поцелуй другого.
За что?
Руки мои на твоих плечах,
Я, наверно, сжимаю их больно.
За что?
Уже под колесами Анна Каренина,
так и не ставшая Вронской.
За что?
В степи над мертвым конем,
над ушедшей любовью
рыдает Печорин.
За что?
С сердцем, беременным любовью,
умирает Женька Базаров.
За что?
За что другой Женька пал на песок
с кровью, запекшейся на губах?*
За что?
Губы мои тянутся к твоим губам.
За что? О, безумец!
Я, наверно, краду поцелуй другого.
« Евгений Урбанский, советский киноактер. Погиб на съемках фильма "Директор".
НЕНУЖНОЕ — ВЫЧЕРКНИ
Письмо уйдёт по электронке.
Извини, если несколько вычурно:
От глаз твоих в сердце моём — воронка за воронкой…
Ненужное — вычеркни.
А душу буквально взломала
И заключила в кавычки.
Отныне видеть тебя — для меня так мало!..
Ненужное — вычеркни.
Утром почему-то долго брился
И впервые опоздал на электричку.
Знаешь, я, наверное, все-таки влюбился…
Ненужное — вычеркни.
Знаешь, я мог бы стать твоим пажем
И отрешиться от всех своих дурных привычек.
Я даже мог бы стать… даже…
Ненужное — вычеркни.
Письмо получишь по электронке.
Почта, как понимаешь, самая быстрая.
А вечером загоню патрон в патронник
И по Луне выстрелю.
***
Давай-ка, друг мой Чаадаев,
России счастья нагадаем.
Ужель себя ей не найти?
Куда и с кем, и как грести?
Лишь ухмыльнулся Чаадаев:
— Беда умножится с годами.
Ни ум, ни советь не в чести.
Себя б спасти…
***
Месяц, как жёлтый бивень,
Точно в ночи заноза.
Все мы из Млечной пыли.
Всех нас куда-то заносит.
А жизнь — всё мимо и мимо,
Как у чужого камина.
Любил. И меня любили.
И сердцу не знать износа.
Но рыжий на небе бивень,
Экая дрянь-заноза!
А жизнь — всё мимо и мимо,
Как у чужого камина.
Горбатим напрасно спины,
Как водится: клин — клином.
А месяц, как рыжий бивень.
И, впрямь, противен…
А жизнь — всё мимо и мимо,
Как у чужого камина.
***
Любовь придет в последний раз —
Как отрешенье, как бессмертье.
И вы перечить ей не смейте…
Наверно, так идут на казнь.
***
Нам бы ветер далёких полей.
Нам бы небо одно на двоих...
Никогда ты не будешь моей.
Никогда я не стану твоим.
И напрасно колдует ручей,
Мол, разлука — ещё не беда.
Никогда ты не будешь моей.
Я не буду твоим никогда.
Растворились, как в дымке, года.
Ни к чему и в саду соловей.
Я не буду твоим никогда.
Никогда ты не будешь моей.
Лишь тоска всё чернее и злей,
Словно кто-то её нагадал.
Ты уже побывала моей.
И твоим я уже побывал…
Где-то ветер далёких полей.
Где-то небо одно на двоих.
Навсегда ты не будешь моей.
Навсегда я не стану твоим.
МАРСИАНЕ
— А на Марсе есть своя Россия? —
Внучка — ни фига себе! — спросила. —
Свой Париж и, как её, Женева?..
Я оторопел: — В Женеве не был.
Но Москва. Гляди: кружится в вальсе.
Значит, хорошо и там, на Марсе.
Значит, есть и там своя Россия.
Просто марсиане попросили…
***
Вот такая штука — скука…
Я войду к тебе без стука.
А земля, она ещё вертится?
И снова будет весна? Не верится.
Вот такая штука — полночь…
Не нужна мне ничья помощь.
Разве что месяц обо мне позаботится,
Но и он, гляжу, скособочился.
Вот такая штука — осень…
Я давным-давно — в проседь.
Да и что тут в принципе неясного?
Улетает навсегда лист ясеня.
Вот такая штука — жисть.
А мне кричат: "Покажись!.."
СИБИРЬ
— Угольком каким вы топите?
Слаще не знавал дымка…
Пусть манят кого-то тропики,
Мне тайга-Сибирь близка.
Та, что омская и томская...
Небосвод — ого! — высок.
Проводница бровью тонкою
Намекает на чаёк:
— Уголёк-то — наш, как водится. —
И отводит синий взгляд,
Эмпээсовская модница.
И зубов кедровых ряд.
Сосны смотрят настороженно,
Сосны небо стерегут.
Весь кондово затаёженный,
Приближается Сургут.
Тут характеры не робкие
И верна-крепка рука.
Пусть манят кого-то тропики,
Ну а мне Сибирь близка
***
Разбудит стук меня колёсный,
Дымок блаженно-папиросный
Иль даже "Мальборо". А впрочем,
Не очень…
Я сам судьбы своей искатель.
Плесни пять капель.
***
Со своими проблемами справлюсь, однако.
Мне что утро, что вечер — темно одинаково.
Мне бы сердце дурное отправить на свалку.
Я б отправил. А ты улыбаешься: "Жалко!"
МОЛИТВА
Боже, спаси, я падаю.
Страшен небесный гнев!
Шёл я по жизни за правдою,
С правдой в огне горел.
Шёл, как умел за верою
В благости бытия.
Высшею самой мерою
Ты не карай меня.
Стану светить лампадою
И призову любовь.
Падаю, падаю, падаю
И поднимаюсь вновь.
|
|