И.А.ГОНЧАРОВ – ПИСАТЕЛЬ И РУССКИЙ «АРГОНАВТ» "Круглый стол" в Литературном институте им. А.М.Горького
|
Ю.И.МИНЕРАЛОВ, заслуженный деятель науки, зав. кафедрой русской классической литературы и славистики. В нашей классической прозе XIX века Иван Александрович Гончаров — необходимое звено. Но он регулярно (как, пожалуй, ни один другой писатель-классик) "используется" потомками в преходящих конъюнктурных целях. Судите сами.
Произошла в 1917 году Октябрьская революция — и в школе на десятилетия укрепился роман "Обломов", изучаемый, однако, в специфическом повороте — с акцентом на критике "проклятого прошлого". Барин Обломов, патологический бездельник, паразитирует на труде своего слуги Захара. В первом романе Гончарова "Обыкновенная история" задыхалась в "дворянском обществе" Лизавета Александровна Адуева, сама дворянка, — даже заболела под конец чем-то ужасным. Ольга Ильинская из "Обломова" натура более сильная, но и ей тесно в этом самом обществе. Крепостническая Обломовка населена сущими монстрами — словно перенесена из гоголевских "Мертвых душ"…
Но произошла в 1991 году "смена вех" — и на первый план оказывается вытащен (в виде примера нам для подражания) предприниматель Штольц, а барская лень Ильи Ильича Обломова бойко переименовывается некоторыми в "русскую лень". Однако поскольку и то, и другое натянуто, роман "Обломов" затем втихую практически исчезает из агитпропа — давно в СМИ о нем не слышно. Но слава Богу, из школьной программы пока вроде не выкинули.
Л.А.КАРПУШКИНА, доцент. А ведь в романе так много совсем другого! Диалог Обломова с литератором Пенкиным показывает главного героя совсем не как равнодушного лежебоку. Воображение этого Пенкина прямо захватывает чья-то "великолепная поэма" (он так выражается) "Любовь взяточника к падшей женщине": "Сюда, как на суд, созваны автором и слабый, но порочный вельможа и целый рой обманывающих его взяточников; и все разряды падших женщи разобраны... француженки, немки, чухонки, и все, все... точно живые портреты". А вот Обломову и читать противно. Он четко говорит Пенкину: у авторов подобных сочинений "один только видимый, грубый смех, злость… Где же человечность-то?" (Обломов при этом, "воспламенившись", даже со своего знаменитого дивана вскочил на какой-то миг.)
С.А.ВАСИЛЬЕВ, доцент. И это при том, что сам Гончаров начинал в рамках натуральной школы, авторы которой, как Пенкин, любили в литературе именно "живые портреты".
Л.А.КАРПУШКИНА. Постепенное дистанцирование от художественных принципов натуральной школы и перерастает в крайнюю степень отчужденности в этом эпизоде романа "Обломов".
Ю.И.МИНЕРАЛОВ. Как говорится, "от натурализма к реализму".
С.В.МОЛЧАНОВА, доцент. Романы Гончарова имеют серьёзную театральную судьбу. Редкая русская актриса, переходя с ролей молодых героинь на роли возрастные, не мечтает сыграть Татьяну Марковну Бережкову — знаменитую бабушку из "Обрыва". Незадолго до своей кончины сыграла эту роль Руфина Нифонтова на сцене Малого театра. А известнейшая Вера Васильева ездила из Москвы дважды в месяц исполнять роль Бережковой в Тверской драматический театр.
Особая сценическая судьба у романа "Обыкновенная история", тесно связанная, кстати, с историей нашего Литинститута, поскольку лучшая инсценировка романа сделана Виктором Сергеевичем Розовым — выпускником института и многолетним руководителем творческого семинара драматургии. Эта инсценировка была Розовым представлена в качестве вступительной работы в институт.
О.Ю.САЛЕНКО, доцент. Автобиографическое и беллетристическое начало у Гончарова — это опора на свой опыт: губернской жизни в Симбирске — в "Обломове" и "Обрыве", службы в департаменте — в "Обыкновенной истории", путешествия — "Фрегат Паллада" и до собственно очерков позднего периода "В университете", "На родине", "По Восточной Сибири", написанных по воспоминаниям.
И.Г.МИНЕРАЛОВА, профессор. Оказавшись весной 2009 года во Владивостоке, в музее Тихоокеанского флота, я впервые прикасалась к тому, что поднято со дна от знаменитого фрегата "Паллада". Думала: вот этих цепей могла касаться рука русского гения…
Фрегат 7 октября 1852 года покинул Кронштадт, и Гончаров рвался отправиться в кругосветное плавание, где ему отводилась роль ответственная — роль секретаря экспедиции. Без гончаровского произведения об этом путешествии и история русской литературы какая-то ущербная.
"Нет, не в Париж хочу я, — писал здесь Гончаров, — не в Лондон, даже не в Италию…— хочу в Бразилию, в Индию, хочу туда, где солнце из камня вызывает жизнь и тут же рядом превращает в камень все, чего коснется своим огнем; где человек, как праотец наш, рвет несеянный плод, где рыщет лев, пресмыкается змей, где царствует вечное лето… где душно, страшно и обаятельно жить, где обессиленная фантазия немеет перед готовым созданием, где глаза не устанут смотреть, а сердце биться".
Может быть, не один "Обломов" выражает представление о русской душе у Гончарова, а также именно автобиографический "Фрегат "Паллада"".
Ю.И.МИНЕРАЛОВ. В Лондон Гончаров, по-видимому, и впрямь специально не рвался, но миновать Англию на своем пути "Паллада" не могла. То, что он рассказывает о "новейшем англичанине", явно напоминает кое-что в будущем Штольце! "Новейший англичанин не должен просыпаться сам; еще хуже, если его будит слуга: это варварство, отсталость, и притом слуги дороги в Лондоне. Он просыпается по будильнику. Умывшись посредством машинки и надев вымытое паром белье, он ‹...› готовит себе, с помощию пара же, в три секунды бифштекс... Кончив завтрак, он по одной таблице припоминает, какое число и какой день сегодня, справляется, что делать, берет машинку, которая сама делает выкладки: припоминать и считать в голове неудобно. ‹...› Ему надо побывать в банке, потом в трех городах, поспеть на биржу, не опоздать в заседание парламента. Он все сделал благодаря удобствам. ‹...› В промежутках он успел посмотреть травлю крыс, какие-нибудь мостки, купил колодки от сапог дюка. Мимоходом съел высиженного паром цыпленка, внес фунт стерлингов в пользу бедных. После того... встав из-за стола не совсем твердо, вешает к шкафу и бюро неотпираемые замки, снимает с себя машинкой сапоги, заводит будильник и ложится спать. Вся машина засыпает".
Л.А.КАРПУШКИНА. Гончаров вообще виртуозно совмещал беллетристику и публицистику в пределах одного художественного текста.
Ю.И.МИНЕРАЛОВ. Нет, слушайте дальше! Напоминаю, что после этого английского "джентльмена" он там рисует и портрет русского барина. Тот сперва дрыхнет допоздна — вроде как будущий Обломов. Но затем этот барин из "Фрегата "Паллады" "неожиданно начинает поворачиваться другой стороной своей натуры, наглядно воплощая то присловье, что "русские долго запрягают да быстро ездят". Словно маховик раскручивается, он встает и начинает все более энергичные распоряжения по хозяйству, объезжает поля, во все отлично вникает и т.д. Ну наподобие старшего Багрова в "Семейной хронике" у С.Т. Аксакова.
Понятно, что "Паллада" вернулась из плавания в страну, где дело как раз шло к проигрышу войны (Крымской), и где на этой почве тогда вошли в моду разные национальные "самобичевания". И все-таки жаль, что позже в "Обломове" Гончаров всю энергию "отдал" полунемцу Штольцу, а Обломова сделал гротесково инертным. Русский барин из текста "Фрегата "Паллада" был куда ближе к жизненной реальности и психологической правде.
О.Ю.САЛЕНКО. Путешествие на "Палладе", а позже возвращение в Россию "сухим путем" дало возможность Гончарову познакомиться не только со странами Востока, но и с Сибирью. Там он познакомился с миссионерскими и просветительскими трудами святителя Иннокентия, с декабристами Волконским и Трубецким.
С.А.ВАСИЛЬЕВ. Следует иметь в виду и пылкий романтический темперамент Гончарова-критика, трепетное отношение писателя к традициям национальной культуры. Его хрестоматийная трактовка образа грибоедовского Чацкого, давно и прочно вошедшая в школьные учебники и вузовские программы, весьма и весьма необычна, существенно далека от авторского и пушкинского прочтений. Чацкий Гончарова "с головы до ног русский человек", он "передовой воин, застрельщик и — всегда жертва", "Чацкий неизбежен при каждой смене одного века другим". Романтическое, бунтарское в образе героя он сопрягает с христианским (жертвенное) и национальным началами. В путевых очерках "Фрегат Паллада" одну из своих главных задач, как сказано в предисловии, писатель видел в создании образа корабля — "маленького русского мира".
Ю.И.МИНЕРАЛОВ. Ирина Георгиевна называет это произведение "письмами", Вы — очерками. Но нет ли там и поэзии в прозе?
И.Г.МИНЕРАЛОВА. Вот из "Фрегата": "Всё было загадочно и фантастически прекрасно в волшебной дали: счастливцы ходили и возвращались с заманчивою, но глухою повестью о чудесах, с детским толкованием тайн мира. Но вот явился человек, мудрец и поэт, и озарил таинственные углы. Он пошел туда с компасом, заступом, циркулем и кистью, с сердцем, полным веры к Творцу и любви к Его мирозданию. Он внес жизнь, разум и опыт в каменные пустыни, в глушь лесов и силою светлого разумения указал путь тысячам за собою. "Космос!" Еще мучительнее прежнего хотелось взглянуть живыми глазами на живой космос". По-моему, как раз поэзия, притом философская. Когда говорят о русском космизме, о философии русского космизма, каким-то невежественным образом забывают А.И. Гончарова.
С.В.МОЛЧАНОВА. Перечитывая "Обрыв", натыкаюсь на фразу: "Сад обширный около обоих домов, содержавшийся в порядке, с тёмными аллеями, беседкой и скамьями". Не отсюда ли явился образ "тёмных аллей" Ивану Бунину?
Л.А.КАРПУШКИНА. Любовь к ближнему и милосердие Божие — вот гончаровские темы, идущие от Гоголя и чуждые все тем же писателям натуральной школы, даже лучшим ее представителям. Не случайно в рассуждениях Обломова звучит гоголевская цитата о "невидимых слезах".
С.А.ВАСИЛЬЕВ. Произведения Гончарова показывают и общие, универсальные содержательные планы, например, архетипическое столкновение романтика-мечтателя и скептика-практика, конфликт юности и зрелости ("Обыкновенная история"), и конкретно-историческую обусловленность этих противоречий состоянием "русского мира" (например, модная идея прогресса, позитивизм). Подчас писатель в явно реалистическом произведении выходил на легенду, предание (таков "Сон Обломова"). Кстати, облом, по В.И. Далю, действие по глаголу обломать, но также "учить, приучать". Есть и другие смысловые истолкования, сюда относящиеся.
В последнем романе "Обрыв" конфликт обостряется. В частности, через обрисовку двух "бездн" — райской, в приближении к ней особую роль должно, по-видимому, сыграть искусство — одна из интуиций, предвосхитивших идеи серебряного века (Райский — один из главных героев произведения), и противоположной. О ней говорит заглавие — "Обрыв". Обрыв, по В.И. Далю, это в первую очередь "действие по глаголу обрыть", т.е. "рыть вокруг чего-либо, окопать; окружить рвом, канавой". И уже потом это "обвал, обрух, круть, яр, бок крутого оврага, стена берега, отмытый, осыпавшийся уступ". Антитеза Рай — Обрыв реализуется вполне конкретно в некоторых речах Райского.
И.Г.МИНЕРАЛОВА. И опять о "Фрегате "Паллада"", о гончаровском плавании вокруг света. Среди имен, определивших пути русской словесности на рубеже ХIХ — ХХ веков, редко назовут Гончарова. Но младшие символисты в своих "аргонавтических" исканиях опирались не на одну лишь античность. Искавшие опору в русской классике, они не могли не очароваться строками из "Фрегата "Паллада"", в которых сошлись и античность в имени корабля и томящаяся без действия русская душа:
"Жизнь моя как-то раздвоилась, или как будто мне дали вдруг две жизни, отвели квартиру в двух мирах. В одном я — скромный чиновник... В другом я — новый аргонавт, в соломенной шляпе, в белой льняной куртке, может быть с табачной жвачкой во рту, стремящийся по безднам за золотым руном в недоступную Колхиду, меняющий ежемесячно климаты, небеса, моря, государства… Скорей же, скорей в путь! Поэзия дальних странствий исчезает не по дням, а по часам. Мы, может быть, последние путешественники, в смысле аргонавтов: на нас еще, по возвращении, взглянут с участием и с завистью".
|
|