Дмитрий Дарин __ РУССКИЙ ЛАБИРИНТ
Московский литератор
 Номер 8, апрель, 2010 г. Главная | Архив | Обратная связь 

Дмитрий Дарин
РУССКИЙ ЛАБИРИНТ

     
     В одном намоленном городке в Подмосковье за стойкой бара в самом дорогом местном ресторане сидел крупный подвыпивший мужик лет пятидесяти. Ему было хорошо. Он вонзал строгие глаза в каждого входящего, будто подозревал, что тому не нравится, когда ему хорошо. Некоторые посетители отводили взгляд, а то у нас ведь как — сначала вопрос "чего уставился?", потом вне зависимости от ответа — "ты сам кто такой?", потом слово за слово — и вот, пожалуйста, драка, милиция, протокол. И все на пустом месте. Но некоторые задерживались глазами на его холеном, но опухшем лице, "фирменном" пиджаке и крупном перстне на правой руке.
     — Варя, а ну-ка — водочки мне плесни, красава! — громко, на весь зал, сказал мужчина официантке за стойкой, не отворачиваясь от входящего посетителя.
     Барменша Варя — полная аппетитная женщина в фирменной рубахе "а ля рус" — только качала головой.
     — Да полно уж, Валерий Степаныч, шли бы домой, жена же ждет.
     Было понятно, что Валерий Степаныч гость здесь неслучайный.
     — Жена на то и жена, чтобы ждать! Зачем мы, мужики, на вас, дурах бабах, женимся, а? — Вопрошал мужчина, принимая от барменши рюмку.— Зачем, я тебя спрашиваю? А?
     Варя с понимающим смешком пожимала пампушными плечами.
     — А-а! — Мужчина поднял палец с перстнем. — А затем, чтобы она, то бишь, жена…ждала! Вникаешь? За нее!
     Варя вздохнула.
     — Степаныч, ну мы тебя ждем на крыльце, задубели уже, — в ресторан вошел другой мужчина, помельче Степаныча, в куртке "Аляске" и нерповой боярке.
     — А-а! Паша! Ты вот там меня ждешь, жена меня дома ждет, — Валерий Степаныч обернулся к барменше за подтверждением, Варя утвердительно кивнула, — А я здесь жду! Мы все ждем и все в разных местах! Вникаешь?
     Мужчина, названный Пашей, подсел за стойку.
     — Варвара! По рюмахе нам быстро организуй!
     Барменша вздохнула. Но спорить с авторитетным Степанычем не решилась.
     — Павел! Давай за тебя! Вот сколько я тебя знаю, а сколько я тебя знаю?
     — Лет пять.
     — Во! Вникаешь, я тебя пять лет знаю…
     — А то и больше, — задумался Паша.
     — Во! Даже и больше…и ни разу…слышь…ни разу ты меня не подвел. Вот я тебя не люблю, можно сказать, в тебе мне многое не нравится, а за это вот люблю! Потому что — ни разу, — Степаныч поднял драгоценный палец, — ни разу не подвел. Вникаешь?
     Паша с тоской посмотрел на рюмку, почти в точности повторив Варин вздох. Было понятно, что свое он сегодня отгулял. Мужчины смачно чокнулись и выпили.
     — Степаныч, все, давай, все уже замерзли на улице, — Паша взял товарища за руку.
     — А чего они мерзнут? — удивился Степаныч, — пущай сюда идут, я угощаю!
     — Мы тут уже полдня просидели, пора уже! — возразил Павел. — вон, другим отдыхать мешаешь! — Павел указал на скромную пару за ближайшим столом.
     — Я мешаю?! — изумился Степаныч, — парень, я тебе мешаю?
     Молодой человек быстро помотал головой и даже приложил руку к сердцу, какая, мол, помеха, все нормально.
     — А бабе твоей мешаю?
     Юноша помотал головой и за спутницу.
     — Вишь! — Степаныч повернулся к приятелю, — совсем не мешаю, а даже наоборот! Вникаешь? Это жинка твоя? — Степаныч снова отвлекся на соседний стол.
     Было заметно, что молодой человек напрягся. То ли девушка с ним была "неофициально", то ли он не знал, как ответить.
     — Ну ладно уже. Не обращайте внимания, молодежь. Давай, одеваемся уже. Где твой номерок?
     — А где мой номерок? Вот он,
     мой номерок, — Степаныч бросил на стойку гардеробный номерок, словно фишку на рулетку и снова уставился на спутницу молодого человека.
     Варя передала номерок рядом стоящему официанту, совмещавшему, по-видимому, должность гардеробщика. Вместе с Пашей они кое-как напялили на Степаныча меховое пальто и нахлобучили дорогой лисий малахай. Повели, держа под руки, к выходу. Молодой человек, не стесняясь своей дамы, выдохнул с облегчением.
     — Погодь, а на ход ноги? — вдруг опомнился Валерий Степаныч, — Как же без посошка, а? Нет, погодь! Варя!
     Буфетчица, убиравшая было рюмки, выпрямилась.
     — Варюха! Давай нам это…на посошок! Не…стременную пока! Вникаешь?
     Варя досадливо поставила рюмки на стойку, молодой человек по соседству закусил губу.
     — Эх, Варюха! Ты знаешь, как я Пашку уважаю! — Степаныч положил свой малахай на стойку и расцеловал товарища трижды, по православному.
     Паша почти не уклонялся.
     — Ну, давай накатим!
     — Давай, Валерий Степаныч, но по — быстрому. Люди ведь ждут.
     — Ждут…ждут, ждут…мы все кого-то ждем…а кого?
     — Кого? — сконцентрировал внимание Паша.
     — Во! Мы ждем того, кто ждет не нас…кого угодно, но не нас. Вникаешь? Вот моя жена, к примеру. Я ее ребенка усыновил, пасынка, то есть…сейчас взрослый уже — вон, как этот охламон, — Степаныч опять уставился на юношу, — Тебе сколько лет-то, охламон?
     — Тихо, Степаныч, не бузи! — Паша взял товарища за руку и попытался сдвинуть с барного стула.
     — Вот такой же молодой охламон, — Степаныч перевел взгляд на друга, — а знаешь, что он у меня деньги из бумажника ….. ?!
     — Тихо, не ругайся громко, чего ты? — Паша потянул сильнее, но безрезультатно.
     — Я тебе говорю! Причем незаметно так — из тридцати тысяч — три, — Степаныч показал три пальца, — Из двадцати — две, Степаныч загнул один палец, — Из десяти…
     — Одну! — закончил за друга Паша..
     — Откуда ты знаешь? — изумился Степаныч.
     — Догадался. Пошли, Степаныч, самая пора уже.
      — Ты что, мои деньги считаешь? Мои деньги считать удумал? — Степаныч хотел взять товарища за грудки, но Паша его руки, хоть и вежливо, но уверенно с себя снял.
     — Да никто ничего у тебя не считает, что ты! Почапали!
     — А ты знаешь, сколько у меня денег? Хошь скажу?
     Паша поморщился.
     — Это твои деньги, зачем мне знать. Ну, пошли.
     Степаныч помотал головой.
     — А я тебе скажу! А я скажу! У меня денег…у меня денег… внукам хватит, вникаешь? Я все девяностые эти, мать их туды-сюды, по тонкому льду ходил, чтоб свое взять. Чтобы то, что мне положено, взять. Чего только не было, да ты сам знаешь, чего было. Чуть не посадили, а стрелок сколько забивали, а? А сколько пацанов на этих стрелках полегло, а? За пацанов! Варя, по полной! За пацанов!
     Опытная барменша подвинула рюмки — налила заранее.
     — За пацанов! Давай! — Степаныч опрокинул свою одним махом.
     Паша чуть попридержал, выдохнул и выпил.
     
     — . Был пацан и нет пацана
     Без него на земле весна
     И шапки долой и рюмку до дна
     За этого пацана
     
     На последней строчке Степаныч уронил голову на Пашину грудь.
     — А знаешь что? — рыдалисто вопросил Степаныч.
     — Знаю. Мы должны идти уже. Пойдем, Валер. Пойдем, дорогой.
     — Мы пой…пойдем другим путем!
     — Вот именно, — Паше как-то удалось стащить товарища со стула, — к другим!
     Друзья направились к выходу , шатаясь, как на палубе в шторм. Юноша — "охламон", не выпускавший их ни на минуту из периферического зрения, заметно приободрился и что-то сказал своей подруге. Та помотала головой, отказываясь. Когда за "пацанами" закрылась входная дверь, в зале стало ощутимо тише, и можно было расслышать, как молодой человек заказал официантке кофе с молоком и тортик. Официантка посмотрела на девушку, та снова помотала головой — было ясно, что ей хотелось уйти отсюда поскорей. Этого хотел и ее спутник, но когда "опасность" миновала, он, видимо, расхрабрился. И напрасно, потому что не успела официантка отойти за заказом, в зал снова ввалилась та же компания и даже в расширенном составе. Степаныч вел за одну руку Пашу, за другую -женщину в желтой дубленке с капюшоном. Женщина упиралась заметнее.
     — Наташа! Наташенька! Красавица моя! Сейчас выпьем за твою красоту и точно пойдем! Вникаешь?
     — Валера, ну сколько можно? Тебя же дома ждут, мы ждем, все ждут, ну! У тебя же дочка больная дома, а ты все…
     — Варя! — не поддавался на увещевания Степаныч. — Давай еще одну рюмаху!
     Буфетчица с отрешенным видом достала три рюмки и бутылку водки. Степаныч взгромоздился на стул и почти насильно усадил женщину. Павел остался стоять.
     — За милых дам! — провозгласил Степаныч и сильно чокнулся с Наташей, чуть не выбив рюмку из ее пальцев.
     Наташа переглянулась с Павлом, и оба покорно пригубили.
     — Не! Так не пойдет! — не потерявший бдительности Степаныч не дал им опустить рюмки на стойку. — За дам — до дна!
     Выпили до дна.
     — На-та-ли! Но в дороге я устал…На-та-ли! Утоли мои печали, На-та-ли! — запел во весь голос удовлетворенный Степаныч.
     "Охламону" принесли кофе, тот нетерпеливо стал пить его горячим и поперхнулся. Степаныч смолк и вперился мутными глазами в молодого человека.
     — Тебе что, песня не нравится? Или Натали?
     В его голосе звучала уже неприкрытая угроза. "Охламон" отвернулся к окну и усмехнулся, но так, про себя, чтобы не было заметно. "Натали" дернула Степаныча за рукав — не приставай, мол, к посетителям. Степаныч высвободил руку и начал приподниматься со стула.
     — Варвара! — приказал многоопытный Паша, рюмки сразу наполнились.
     — За здоровье твоей дочки! — Паша, действительно давно знал Степаныча — внимание того мигом переключилось.
     — Во! Давай! Давно пора! Знаешь, какая она лапочка у меня…, — у Степаныча из кармана донеслась металлическая мелодия "Раммштайна", — вникаешь, легка на помине.
     Следующие несколько минут весь ресторан слушал разговор Степаныча с дочерью.
     — А ты скажи маме, что я уже еду… . Ну час назад я тоже ехал, только не совсем…тут меня задержали немного…, — на этих словах Паша с "Натали" переглянулись, — лекарства?...какие лекарства?...ах, для мамы…ну купил… почти… а мама тоже зачихала?... эту… флюенцию подхватила?... а, от сердца, ну, слава Богу, то есть что я говорю…мы тут как раз за твое здоровье, доченька,…в смысле обсуждали…мамино тоже… а какие конкретно лекарства, напомни, — Степаныч полез было в пиджак за ручкой, но расторопный Паша протянул свою.
     — Ага… ага… вникаю… записал, доченька, все куплю… а ты как себя чувствуешь? Еду, еду…
     Степаныч положил телефон на стойку вместе с салфеткой, на которой записывал названия лекарства.
     — Вишь, какая она у меня — сама больная, а о маме заботится…
     — Валера, ну вот — уже вся семья болеет, ехать надо, — решительно встала "Натали".
     Степаныч покосился на пустую рюмку, но возражать не стал. Нахлобучив свой пышный рыжий малахай на самые глаза, он обнял Пашу и Натали, так что, когда они выходили, можно было подумать, что тащат раненого.
     — Кто был со мно-о-ю, все меня поки-и-ньте! — вдруг пьяно запел Степаныч у самых дверей, оттолкнув сопровождающих, — Я заблудился, вы-ы-хода мне не-ет, в тебе бро-жу я, сло-о— вно в лабиринте…
     — Вот выход из лабиринта, — успокоил Паша, открывая дверь.
     Юный "охламон" пробормотал про себя, что, мол, давно пора на выход. Степаныч сделал было шаг на улицу, но остановился.
     — А может, я сердцем заблудился? А, может, я ее не люблю, вникаешь?
     — Кого? — устало спросила Натали.
     — А никого! — Степаныч мотнул головой, будто бодаясь. — Никого!
     — Да ладно тебе, пошли, — Паша потянул друга за порог, — Они зато тебя любят!
     — За что — за то?! Если любит, почему она тогда глазки всем строит, а? — предъявил Степаныч.— На любой тусне, сука, со всеми танцует, кто пригласит. Я знаю — мне Ирка, подруга ейная рассказала. Никому не отказывает, тварь. Я уже ей раз сказал — что узнаю про тебя конкретное, не мужика бить буду, а по тебе пройдусь, так она чуть на развод не подала, самка задрипанная. А как деньги кончаются — так сразу "Валерчик, Валерчик, хороший мой". Вникаешь?
     Паша вздохнул.
     — Ну что ты хочешь, баба и есть баба.
     — Тоже мне, подруге поверил, — подключилась Натали, — Женщина другую женщину редко хвалит.
     — А! — поднял палец Степаныч, — потому что все вы одним мирром мазаны, суки! И ты сука!
     Теперь вздохнула Натали.
     — Если бы не дочь родная, послал бы ее с пасынком этим куда подальше. Даже денег бы дал, ей Богу, чтобы только отвязалась. Знаешь, сколько у меня денег?
     — Внукам хватит, — Паша потер висок.
     — А ты откуда знаешь? — снова насторожился Степаныч.
     — Да ты сам сказал.
     — Я не говорил, — по-бычьи наклонил голову Степаныч.
     — Валер, ты пойми, в салоне все уже ждут больше часа. Без тебя никто не уедет — твоя же машина.
     — Я не могу ехать, я же выпил. Хотя кто меня здесь остановит, каждая гаишная собака знает.
     — Ну вот, — Паша снова потянул товарища за рукав, — тем более.
     — Валерий Степаныч, дует из дверей! — осмелилась Варвара, поежившись за стойкой.
     — Да не могу я, пойми! — не обращая никакого внимания на буфетчицу, Степаныч высвободил руку. — Не люблю я ее. А дочку люблю. А кого из них больше люблю или не люблю, не знаю. Пока не разберусь, не поеду! Все меня покиньте!!
     — А гости? — уже не скрывая раздражения спросила Наташа. — Ты же их сам на юбилей пригласил. А теперь получается, что бросил. В гостиницу их довези и делай, что хочешь. А то некрасиво как-то. Не по — православному.
     — Вот именно! А Ленка, сука, не пришла. На юбилей собственного мужа! Это красиво? Это про… по… по-праславному? Покиньте меня, я сказал! — Степаныч сделал шаг назад, в ресторан.
     — Так заболела же, сам слышал, — Паша посмотрел на Натали, призывая ту в свидетели.
     Женщина махнула рукой и вышла. Степаныч грузно сел на неостывшее еще место у стойки и посмотрел на буфетчицу.
     — Эх, Варя, Варя! Дай мне еще соточку.
     Варя налила и внимательно посмотрела на оставшегося стоять в дверях Пашу. Тот безнадежно развел руки. Степаныч взял рюмку и повернулся к юноше.
     — Ты меня извини, парень! Это я с излома. А девчонка у тебя красивая. Главное, чтобы любила, тогда все заладится. А любовь — это, знаешь что?
     Нахохлившийся снова "охламон" неопределенно пожал плечами.
     — Не знаешь…А я вот уже знаю. Любовь — это когда не за что-то, а когда несмотря ни на что… вникаешь?
     Юноша снова пожал плечами. Девушка посмотрела на Степаныча более внимательно.
     — Когда — вопреки! Да… а когда, вот как Ленка моя, с расчетом, тогда… тогда, как в этой песне поется — каждый шаг подобен пытке... вообщем — любви по плану не бывает, помни, парень! За настоящую любовь! — Степаныч опрокинул рюмку и на удивление всем встал и сам пошел к выходу. Шел нормально, не качаясь, будто и не пил столько. Посередине зала мужчина остановился, обернулся к буфетчице и наказал записать счет юной пары на него. Он сказал это совсем трезво, но так угрюмо-тяжело, что никто и не подумал возражать. В дверях Степаныч снова обнял друга Пашу , они вышли, на этот раз окончательно. Но еще стояли на крыльце, потому что даже с улицы нестройно доносилось некоторое время:
     — Я заблудился, выхода мне не-ет!В тебе бро-о-жу я, словно в ла-а-биринте!
     — Вот женятся на шалавах, — под нос себе сказала Варвара, вытирая стойку, — а потом "выхода мне нет". Чисто по-русски. Взял бы меня тогда замуж, не бродил бы по лабиринтам… козел!