Валерий Шитуев
СВЕЖИЙ КРЕСТ
|
СВЕЖИЙ КРЕСТ
Два пальца в рот — и долгий-долгий свист
До одури, до боли в голове.
Как сброшенный со сцены вниз артист,
Не угодивший вовремя толпе,
Пытается внизу продолжить роль,
А монолог прессует темноту.
Напрасно он штампует рифмой боль:
Чеканный слог струится в пустоту.
Два пальца в рот — презрительный плевок,
Кровавой, "чёрной меткой" — в … молоко,
Неважный вышел из меня стрелок,
Хотя мишень совсем недалеко.
Навскидку, стоя — я веду стрельбу,
Стараясь достучаться наконец,
И ржавую, корявую резьбу
Свернуть у гаснущих внутри сердец.
Два пальца в рот — до вязкой тошноты…
Последний способ вызвать интерес
У поджимающей хвосты толпы
И стыд в глазах у вещих поэтесс.
Но болью рвёт до колик в животе,
И равнодушен этот спящий мир.
Лишь в полудрёмной, сонной зевоте
Вновь оживает с видом новых игр.
А ты всё рвёшь своей улыбкой рот,
Уже для всех — беззубый и пустой.
Как старый, дряхлый и незрячий крот,
Копаешь норы только под землёй.
Утробным криком слышен мой протест,
Звоню, как колокол без языка.
А плоть врубают в новый, свежий крест,
Сжимает гвоздь пробитая рука…
НоЧной полЁт
И скрипит канифоль на струне,
И зовут трубадуры меня —
Побродить по уснувшей стране,
Сунуть ноги опять в стремена.
И глотая морозный туман,
Пронестись по кудлатой степи.
Вновь собрать татарву и цыган
На своём искромётном пути.
И стремительной, мощной ордой —
Крепко связанной кровью отцов,
Гнать по лунной дорожке ночной —
Быстроногих гривастых бойцов.
Отгрузив полный воз шенкелей,
Острой шпорой "лаская" бока —
Бросить в небо своих лошадей
И застыть среди звёзд на века.
Не скрипит канифоль на струне,
И бредут трубадуры домой.
…Я опять налетался во сне,
Словно в детской кроватке родной.
Неукротимость
На топчане в пустой палате
Лежит старик, задрав рукав:
Застыл, недвижим, словно в вате,
И шевелится лишь рука.
Пока жива и не остыла —
Под воском кожи бьётся кровь.
В запястье чуть набухла жила,
Пульсирует и гаснет вновь.
Рука, привыкшая к металлу,
К эфесу кованых клинков,
Ни разу раньше не дрожала,
Вонзаясь в плоть своих врагов.
Без угрызений и сомнений
Хлестала плетью и кнутом.
Ласкала женщин с упоеньем
И чаши с мёдом и вином.
Но пройден путь, и час финала
Всё ближе с каждым новым днём —
Уже в затылок задышала
Седая смерть своим огнём.
И пальцы гнуться перестали,
И не удержат даже лист —
Кленовый лист на одеяле
Судьбой оторванной повис.
Застыло тело, простынями,
Саваном облепило бюст,
Но лишь рука не перестала
Давать сигнал — а я борюсь.
Пока жива и не остыла —
Под воском кожи бьётся кровь,
В запястье чуть набухла жила,
Пульсирует и гаснет вновь…
ВеЧность
Сахар в крови, горечь во рту… Болен.
Я не лежу, в город хожу… Годен.
Не к строевой — жизни мирской… Счастье.
Дочку растим вместе с женой… Настя.
Я не такой, просто другой… Рядом.
Вам не понять, а объяснять… Надо.
Годы идут, жизнь коротка… Время.
Надо решать, нужно дерзать… Бремя.
Судьбы бегут, рядом со мной… Люди.
Кто-то спешит, кто-то отстал… Джунгли.
И дошагать, всех обогнать… Трудно.
В памяти стать лучше других… Мудро.
В праздник любой — тост за живых… Речи.
Молимся мы, крест на груди… Свечи.
Отблеск звезды прямо в глаза… Честность.
Ангел, храни и помоги… Вечность…
ЗимнЯЯ деревнЯ
Подморозило. Стылые реки
Уже держат простуженный лёд,
И озябшие, красные веки
Растирает шарфами народ.
По утрам серебристы заборы,
Глухо наст под ногами трещит,
И, мешая ногами сугробы,
Почтальон одинокий спешит.
Валит дым из печных небоскрёбов,
Согревая морозный пейзаж.
И не слышно гудящих моторов —
До весны будут греть свой гараж…
А ночами облезлая кошка
Не вылазит из тёплых сеней:
Не фартит на охоте немножко
Без доверчивых серых мышей.
И пастух в захудалой дублёнке,
Невзирая на жгучий мороз,
Забежит по утру к коровёнкам,
Разбросает парящий навоз.
Напевая нехитрые песни,
Щедро всем раскидает кормов,
Кладовщик накричит: "Всё завесьте!",
А пастух пожалеет коров…
Всё утихло в пустой деревеньке,
Только в школе детишки галдят —
Не хватило большой переменки —
И украдкой на лыжи глядят…
Со звонком, с нетерпеньем прощаясь
С Марь-Ивановной, спрятанной в шаль,
Детвора, веселясь и толкаясь,
Унесётся в морозную даль!
Икона
А в кармане моём — только дыры с кулак.
Всё раздал старичью, подарил просто так.
Даже в доме пустом по остылым углам
Разгулялись ветра, остудили мой храм.
И каминный очаг погребён под золой.
Старый кран под окном плачет ржавой слезой,
А разводья зимы сквозь оконный проём
Поселились внутри и… убили мой дом.
Как бельмо — на стене жалкий чёрный квадрат,
Манит, словно магнит, будоражит мой взгляд….
Тут давно… поутру на коленях стоял,
Что-то слёзно просил и поклон отбивал.
Но с укором смотрел сверху образ святой.
Я молил и роптал — он молчал надо мной.
Видно, плохо просил, равнодушно желал,
Не поверил он мне, я сбежал — он не ждал….
Золочёный оклад и рука мастеров…
Та икона пришла из далёких веков.
Но ведь дом опустел — и не стала она
Одиноко висеть… В люди, к пастве ушла.
Я, почти не дыша, долго в стену смотрел,
Всё молился судьбе и шептал: "Я прозрел!".
А икону верну, мне не надо наград,
И закрою в углу этот чёрный квадрат.
Женщине
В чьих слезах мы стираем знамена?
Чьим дыханием сушим обмотки?
Чьи молитвы железом калёным
Жгут сквозь грязные, потные шмотки?
Кто за нас просит Божию матерь
Сохранить наши жизни и души?
Кто за нас ходит в церковь, на паперть,
Свой обет никогда не нарушив?
В полутёмном расписанном храме,
Православные помня обряды,
У иконы в серебряной раме
Плачет Женщина в скромном наряде.
Молча молится мама сквозь слёзы.
Что-то просит дочурка у Бога.
На коленях жена, как в наркозе —
Гложет сердце за мужа тревога.
Только Женщина знает Мужчину:
Сына, брата, любимого мужа.
Отдает им свою половину,
Ну, а мы своей Родине служим.
И хоть век твой судьбою начертан,
Не пришло еще время для тризны.
Только в женской надежде и вере —
Суть любви, материнства и жизни.
|
|