Екатерина Глушик __ ОТКРЫВАЯ ИЗВЕСТНОЕ
Московский литератор
 Номер 03, февраль, 2011 г. Главная | Архив | Обратная связь 

Екатерина Глушик
ОТКРЫВАЯ ИЗВЕСТНОЕ

     
     Виктор КИРЮШИН, "Накануне снега и любви" — Москва, "Вече", 2009 г.
     ВСТРЕЧА С ПРЕКРАСНЫМ ПОРОЙ, так неожиданна, что и не веришь, что она происходит здесь и сейчас. Пресс-тур в Белоруссию. Такие поездки — всегда встречи с прекрасным: с людьми, с предприятиями, с продукцией этих предприятий и этих людей, с оберегаемой природой... Но речь не об этом.
     Знакомство с коллегами из различных изданий. С одним из них находим общую приятельницу. Короткий разговор, и поступает предложение, от которого всегда хочу отказаться, но не всегда удаётся — книгу стихов в дар. Такие дары предполагают отзыв. А нынче много поэтов разных, и практически отсутствуют хорошие. Кривить душой и говорить хотя бы нейтральные слова о плохом слове, особенно поэтическом, я, большая, и когда-то даже фанатичная любительница и ценительница поэзии, не могу. Поэтому от предлагаемых книг стараюсь увернуться. Но здесь беру, благодарю, внутренне протестуя против дара.
     "Накануне снега и любви". Показалось, что название с претензией, но сразу очаровала мелодия строки, явно из одного из стихотворений. Начала просматривать по диагонали, идя от конца книги к началу. Потом стала вчитываться в каждую строку, дошла до первой страницы. Пошла обратно, затем возвращалась к отдельным стихам. Страницы, на которых они возлегали, варварски были загнуты мной — под рукой не было ничего, годного для закладок, а так хотелось отметить особенно втянувшие в себя, в свой мир… В итоге подвернутыми оказались большая часть страниц.
     Действительно, у каждого стихотворения свой мир: своя атмосфера, свои обитатели, свой язык, свои правила, свои уложения…
     Есть музыкальный слух. А есть слух языковой. Когда слышишь фальшивое слово, фальшивое построение фразы. И есть писатели, поэты с абсолютным слухом, не дающим им погрешить против гармонии, с безупречным вкусом, не позволяющим им, говоря о взаимоотношениях мужчины и женщины — вечной темы поэзии, допустить пошлость, потчевать читателей клубничкой. Такие поэты наделены чувством меры, которое не позволит им, когда затрагиваются темы любви к родине, своей земле, удариться в банальный пафос. Есть такие поэты. Но их мало. Потому и не веришь, что перед тобой — такой поэт.
     Читаешь, и возникает то чувство легкости языка, естественности речи, которое знакомо по произведениям классиков русской литературы. Это как танец балерины. Она взлетает над сценой, и ты уверен, что над ней не тяготеют законы притяжения. Она крутит тридцать два фуэте с легкостью и грацией, и ты уверен, что она вышла на сцену, может даже в первый раз в жизни, а эти движения ей так же легко дались, как птице — парение, как волне — взлет на высоту многоэтажного дома. Ты не видишь ни кровавых мозолей, ни пота и слёз девочки у балетного станка, не просматриваешь того огромного труда, который и дает это ощущение легкости. Ты наслаждаешься только дарованным тебе парением:
     Позже темнеет и раньше светает,
     Время весеннею льдинкою тает.
     Капля по капле уходит в песок
     Жизнь, а не сладкий березовый сок.
     Но оттого что на свете не вечен,
     Дорог вот этот мерцающий вечер,
     Полутона, и штрихи, и оттенки,
     Сумрак и солнечный зайчик на стенке,
     Облако в небе и влага в овраге,
     Старое фото на желтой бумаге,
     Где средь ушедших в иные края,
     Неразличимый, устроился я.
     О сложных человеческих отношениях, о глубоких чувствах, которые не всегда складываются или заканчиваются безмятежно и счастливо, в которых есть место вине и трагедии, поэт пишет простым, языком, с нарочитой обыденностью:
     Рябины стынущий рубин
     Под вьюгой нервною...
     Я эту женщину любил.
     Любил, наверное.
     Своим теплом отогревал
     В беде без робости,
     И целовал,
     И предавал
     У самой пропасти…
     И трагедия не только женщины, предаваемой любимым, но и самого предавшего, в созданной атмосфере поэтической обыденности воспринимается особенно остро. В повседневную лексику стиха вдруг врывается слово "казнь", которое становится смысловым взрывом, ошеломляет, контрастируя с приглушенной семантической гаммой стихотворения.
     Человек — не цельный гранит с прямыми линиями отношений, в его душе есть не только тона, но и полутона. Потому "И хочется остаться одному, И одиночество невыносимо". Испытывал подобное и ты, потому здесь встречаешь созвучие пережитому тобой, что сам так выразить и не мог бы. Настоящий поэт — это чувствилище, антенна, улавливающая настроения окружающего мира, преломляющая эти настроения. Поэт выражает уловленные настроения и переживания в слове. Даже трагедия становится гармонией — поэтической строкой.
     Поэзия невозможна без метафоры. Можно хорошо рифмовать, попадать в размер стиха, блистать безукоризненным ямбом или амфибрахием, но если нет поэтических образов — выстроенные столбиком строчки — это лишь упражнения в рифмовании. Но не поэзия. Читаешь:
     Полуоткрыты оконные створки:
     В небо впечатана церковь на взгорке.
     Дальше — полоска сутулого бора,
     Ближе — сирени костер у забора…
     "В небо впечатана церковь на взгорке" — гравюра из четырёх слов. "Полоска сутулого бора"— и перед глазами волна леса.
     Не всегда верно утверждение "Лучше поздно, чем никогда". Но в данном случае именно так думаешь. Узнав что Виктор Кирюшин — поэт давно и активно пишущий. Только посожалеешь, что в наши времена поэты первого ряда по уровню своего дарования оказываются не в свете софитов. И ты чувствуешь себя обкраденным: это слово было отдалено от тебя неизвестностью. Но утешает, что можешь открыть любую страницу поэтического сборника и встретить Поэзию без оговорок:
     Плачет окно —
      отпотело,
     Каплет слезой ледяной,
     Словно зима захотела
     Так вот проститься со мной...