Анатолий Пятов
ПОЭЗИЯ ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ
|
Жизнь любого человека достойна своей поэмы. И долг поэта, как я считаю, писать о людях, с которыми он живёт рядом.
Это поэзия повседневной жизни.
СТУЧИТСЯ ДОЖДЬ
Стучится дождь в окно, как в душу.
То по вискам бьет, то по раме.
И невозможно больше слушать
Его рассказ о личной драме.
А он, как женщина босая,
Танцует вальс под стоны ветра,
И, взгляды томные бросая,
Скользит за грань ночного фетра.
Включаю свет, а толку мало.
Он от окошка не уходит.
Вторая ночь уже пропала
В его невинном хороводе.
На крепкий чай иль горький кофе
Душа сегодня отзовется,
Такая жизнь, что в фас, что в профиль,
Простой бессонницей зовется.
А дождь как дождь — сильнее, тише.
Да и не в нём, конечно, дело.
Я так давно тебя не слышал
И не ласкал губами тело.
А ты опять вдали от дома,
Среди совсем чужого мира.
И чувством ревности ведомый,
Я нахожу тебе кумира.
Среди друзей, среди знакомых,
Ещё не знающих об этом,
Но для меня уже законных,
Которых призову к ответу.
Наш разговор с тобой за чаем
О нашей жизни в мире зыбком,
И что в разлуке ты скучаешь
Не только по моей улыбке,
Меня немного отрезвляет,
И я опять иду к окошку,
А там осенний дождь ваяет
Зиме хрустальные сапожки.
Лишь только первые морозы
Скользнут по этой водной глади,
Она их примет, словно розы,
На наши радости не глядя…
Да что же всё-таки такое
Со мной сегодня происходит?
И сердцу хочется покоя,
А сон подушку не находит.
И не найдёт, а с чашкой чая,
И с горьким привкусом разлуки,
Я сам бессонницу встречаю
Под надоедливые звуки.
А дождь, как музыка живая,
Ещё сильнее бьёт по нервам,
Как будто доказать желая,
Кто в этой схватке будет первым.
А я и сам не прочь бы сдаться,
Смириться с головною болью.
Мне лишь бы только повидаться,
Хотя б во сне, с моей любовью.
Но всё случится не сегодня.
Дожди идут по белу свету,
И ночь — моих желаний сводня —
По хляби тащится к рассвету,
В котором я найду смиренье
И всепрощение земное,
А чай с малиновым вареньем
Разгонит тучи надо мною.
И разольётся в теле нега,
Лишь от одних воспоминаний,
И станет мир белее снега,
А жизнь без знаков препинаний!
НА РАЗВАЛИНАХ СТАРОГО ДОМА
На развалинах старого дома
Плакал горько мужчина седой.
Знать, нелёгкой судьбой он изломан,
Если всё ж возвратился домой.
Но не ждали его в этом доме
Ни друзья, ни родные, ни мать —
Кто-то в город уехал, кто помер,
Кто-то просто не в силах узнать.
Потому, может быть, горемыку
Ещё больше скрутила тоска.
Он к чужому углу не привыкнул,
Ну, а свой дочерна "затаскал".
Вспоминал на застольях без толку,
Просто так, для лихого словца.
Есть и дом, и земли невесть сколько,
И большое хозяйство отца.
Было всё. Только где же ты было
Горе-горькое в тот самый век?
Не от злобы тебя позабыло
Всё село, дорогой человек.
Хоть бы весточку, что ли, какую,
На Престольный кому-то прислал,
Но ведь только в годину лихую
Ты гордыню свою обуздал.
Так уж лучше принять покаянье,
Чем обиду на сердце носить.
Слёзы горькие не наказанье,
А к прощению светлая нить.
Видят все, что они не поддельны,
Что нельзя их словами унять.
От былого — лишь крестик нательный.
Что же завтра — дорога опять?
— Никуда я уже не уеду. —
Дал он людям, рыдая, ответ.
— Буду вам и слугой, и соседом.
Одинок я — уже не секрет.
Дайте будку собачью на время.
Я согласен и в ней ночевать. —
Но смолчала на слёзы деревня.
Ни к чему чужака привечать…
Только женщина с клюшкой-ухватом
Прошептала, зайдя за плетень:
— Не его ли Господь мне сосватал
Возле речки на Троицин день?
Белым цветом ласкался шиповник.
Как не помнить счастливого дня.
Он был первым мне в мире любовник,
Не его ль проклинает родня?
Сашка, Сашка. Беда иль удача?
Неужели вернулся домой?
По тебе мои годики плачут,
По тебе — ненаглядный ты мой…
И сорвав с головы полушалок,
Закричала: — Скажи, как зовут? —
Но ответу слеза помешала:
— Сашкой. Я же ведь твой баламут.
Я узнал тебя, только не в силах
Был открыться в нерадостный час.
Ты меня и тогда упросила,
И боюсь, что погубишь сейчас.
— Я ждала тебя всем на забаву,
И в замену не взяв никого,
Лишь ребеночка нашего, Славу,
Да любовь, что зовут роковой.
Что стоишь ты пред этим народом?
Он по жизни тебе не знаком.
Он не той молодецкой породы
Над которой не властен закон.
В дом пойдём. Я тебя отогрею.
В моём сердце не всё сожжено.
Перед Богом я стану добрее,
Пред тобой — долгожданной женой… —
Через год на развалинах дома
Застучали вовсю топоры.
Да, не всё нам по жизни знакомо,
Но и тайны живут до поры.
СВОЯ ДОРОГА
Беда страшна не злом, не ростом,
А очевидностью своей,
И всем судить, конечно, просто
Со стороны всегда о ней.
Мол, сделай так, мол, сделай эдак,
А он не эдак и не так.
И выбор тот настолько редок,
Что не понять его никак…
В дверь позвонили. Полночь. Кто же?
Мать приоткрыла тихо дверь.
На сына вроде бы похожий.
Темно в подъезде. Верь — не верь.
Да, точно он. Входи, сыночек.
Ты что прижался к косяку?
А… Ты с вещами среди ночи.
Опять досталось босяку.
Она тебя сама прогнала
Иль ты не вытерпел, ушел?
И горько-горько простонала:
Ну что ты в ней, сынок, нашёл?
А он молчал. Молчал упрямо,
Как будто сделался немой
И вдруг сказал: ну, хватит, мама.
Ведь я вернулся всё ж домой…
Налил в стакан немного водки
И отрешенно закурил.
Затем достал цветные фотки
И на две стопки разложил,
Разрезал ножницами ровно:
В одной — она, в другой был — он.
Видать, расстались "полюбовно",
По соглашению сторон?..
А утром, только солнце встало,
Вдруг телефон заголосил.
Мать подошла к нему устало.
Там кто-то сына попросил.
И заметалась жизнь по кругу:
Кто прав, а кто был виноват?
Мать причитала с перепугу:
Уйдет, уйдет опять назад.
К полудню он остепенился,
Как будто вырвался на свет.
Сказал: пойду — как повинился,
А мать в слезах ему вослед:
— Из пуха тополиной вьюги
Комочек снежный не слепить.
Вы ненавидели друг друга,
А научились вдруг любить?
То лишь до первой недомолвки,
До первой ссоры, а потом
Святое чувство в вас умолкнет,
Пожухнет сорванным листом,
И превратится в ту привычку,
Которой можно изменить.
Взяв настоящее в кавычки,
О прошлом можно позабыть.
Слова останутся такими,
Какими были до сих пор,
Да только сердце их не примет,
А боль останется в укор.
— Я всё ж пойду, — и у порога
Перекрестился на ходу.
Такая, видимо, дорога
Ему досталась на роду…
СНЕГИ БЕЛЫЕ, СНЕГИ СЕДЫЕ…
Снеги белые, снеги седые.
Замудрили опять снегопад.
Полетели, как кони гнедые,
Без упряжки в галоп, наугад.
То в лицо ветродуй, то под ноги,
А то в спину, бродяга, метёт,
И не видно под вечер дороги,
Что домой горемыку ведёт.
Ей бы спрятаться где-нибудь, что ли,
Переждать чехарду до звезды.
Но не видно и дерева в поле,
И далёко до ближней избы.
Так и шла она, рада — не рада,
Не найдя ту желанную грань:
Для кого-то чужая отрада,
Для кого-то замужняя дрянь.
Шла, слезою себя обрекая,
На тяжелый домашний скандал,
Не виня никого, не ругая,
Чтоб никто ничего не видал.
Но не скрыться от взгляда чужого,
Да и нечего больше скрывать,
Только жить в "рукавицах ежовых",
Не могла её гордая стать.
И наплакалось сердце в достатке,
Нарыдалось до дикой тоски,
Ведь теперь сердобольной касатке
Жить одной до могильной доски.
Кто бы знал эту тайну шальную?
Кто бы мог догадаться о ней,
Не целуй она прядь удалую
Дольше кровных его дочерей?
А потом, потерявши рассудок,
Всё кляла она горькие дни.
Сорочины, но воз пересудов
До сих пор на устах у родни…
Но деревня ни дальше, ни ближе.
До тепла ей идти да идти.
А пурга, словно полымя, лижет
Её ноги на этом пути.
Ускользнули последние силы.
Тело вмиг превратилось в сугроб,
А очнулась, когда уж вносили
Её, "бедную", через порог.
Отыскал её муж в чистом поле.
Обуздал он гордыню свою.
И теперь они волей-неволей,
А вдвоем с петухами встают.
Тот, чью память она сохранила,
Не помеха им в этой судьбе.
Ведь она лишь его схоронила,
А любовь отмолила себе.
Пусть она ни жена, ни подруга,
И не спутница вечных хлопот,
А всего — лишь соседка по лугу,
Что косили они каждый год.
|
|