Оксана Шевченко __
Московский литератор
 Номер 14, июль, 2011 г. Главная | Архив | Обратная связь 

Оксана Шевченко


     
     Людей, которые воспринимают поэзию, на самом деле очень много, иначе она бы вымерла, а ведь ей уже несколько тысяч лет. Поэтов Бог наделил более впечатлительной душой. Она очень отзывчивая, причем, как на хорошее, так и на плохое. Это как данность с рождения — кто-то более сильный физически, кто-то более чуткий душевно. Говорят, для стихов нужны впечатления. Это верно отчасти. Отчасти — потому что можно каждый день получать море впечатлений и ничего не написать. Главное, что делает стихи поэзией — это дыхание.
     
     ЛИВЕНЬ
     
     Ливень идет — исчезает мой город за ливнем,
     Лишь отражения окон горят на асфальте.
     Не уезжай. Я еще полагаю наивно,
     Что захолустье дороже, чем Лондон и Мальта.
     
     Плещется дождь, размывая, смывая, лаская…
     Окна дрожат и дрожат, словно чьи-то ладоши.
     Поезд стоит, уплывает платформа пустая,
     Видишь, как все получилось: плохая — хороший.
     
     Снова меняется зыбкая явь городская,
     Переполняется счастьем, рассеянной грустью…
     Теплые руки мои твоих рук не пускают,
     Имя мое твоего все никак не отпустит.
     
     ***
     
     Я ничего не знаю о губах,
     И о руках не знаю, и не спрашивай.
     Кричите, птицы, в золотой закат,
     То огневой, то алый, то оранжевый.
     Осенний свет все гуще и теплей,
     И в нем как будто красное сиянье...
     Я замираю, словно казначей,
     Над золотом своих воспоминаний.
     Над кипой книг прочитанных стою...
     Как отказаться? Мне не хватит силы.
     Я с ними никогда не говорю,
     Но слышу шепот из имен любимых.
     Мне, Господи, тепло. Тепло земли
     И неба одинаково согреют...
     Прости меня за благодарность и
     За то, что я хочу и не умею.
     
     ВСТРЕЧА С ОДНОКУРСНИКОМ
     
     Пожалуй, не стоит, пожалуй, не стоит, не стоит.
     Но столик заказан. И ужин заказан на столик.
     Я тоже писала тебе электронные письма.
     Я тоже скучала — и домыслы, помыслы, мысли.
     Давай за здоровье, за "горько" и "сладко в малину",
     Ты снова богат и играешь со мной в господина.
     Ты пишешь романы о том, чего век не бывало.
     А помнишь, мы как-то спасали кота из подвала?
     И как в институте любили болтать о высоком,
     И ты говорил, что считаешь Фонвизина богом.
     Пожалуй, не стоит все это трясти и тревожить,
     Поскольку по коже. Под ложечкой. Все-таки гложет.
     А помнишь, как звонкие капли стучали о кровлю?
     Да что говорить. Перестань. Я не помню, не помню.
     
     ***
     
     я помню степь
     в узорах ковыля
     шуми шуми шуми
     я безоружна
     и потому стою в тени огня
     в себе по боли ощущая душу
     смотри смотри ей не с чем воевать
     кто ж вместо стали надевает мрежи?
     я безоружна
     но моя надежда
     Господня воля
     Божья благодать
     
     ***
     
     забыть историю перелистнуть страницу
     листай листай чем дальше тем надежней
     нельзя же быть и никому не сниться
     нельзя же кровь не ощущать под кожей
     не стать земным кочуя по земле
     нельзя же нет нельзя же нет нельзя же
     зачем ты возвращаешься ко мне
     зачем ты словно нежный пух лебяжий
     который над поверхностью пруда
     кружится и ласкается о воду
     зачем ты возвращаешься
     когда
     тебя я отпустила
     на свободу
     
     ОРАНЖЕВЫЙ СВЕТ
     
     Оранжевый свет... Фонари глядят
     Прямо в глаза.
     Не сижу в затворе —
     Болтаюсь в компании трех ребят
     И по бутылкам стреляю на поле.
     Пахнет холодной росистой травой,
     Юностью и голоданьем воздушным.
     Думай, пожалуйста, не головой,
     Думай душевным стремленьем наружу.
     Может, ты знаешь, что это такое —
     Счастье, которое близко к тоске?
     
     Провинциальный закат в Подмосковье
     С вербой, цветущей в весенней реке.
     
     ***
     
     Так нежно, что даже Мадрида не надо,
     Так снежно, что даже Женева подходит,
     Одет по погоде и важен куратор —
     Так важен, что надо его распогодить.
     На мягком конверте наклеены марки,
     Конверт, вероятно, бывал за границей,
     А люди уходят в объятия арки
     Под белые хлопья, в свои небылицы.
     Ты вечером будешь добрее, чем прежде,
     Добрее, чем надо, добрее, чем утром,
     И будешь встречать меня в теплой одежде
     На тонком крылечке, посыпанном пудрой.
     Душе не прикажешь — смиряюсь и с этим,
     И с тем, что люблю, я смиряюсь и даже,
     Что ты восхитительно-лучший на свете,
     И снова смеешься: "Душе не прикажешь!"
     
     ***
     
     Открою глаза — голубая палитра
     Весеннего дня с говорком полудремы…
     Меня сохранила родная молитва,
     И вот я проснулась — березы и клены
     Щебечут о золоте первым цветеньем,
     И ветер у книги листает страницы…
     Я слушаю шорохи, шелесты, пенье
     И думаю: кто обо мне помолился?
     
     БЫВШАЯ РОССИЯ
     
     Кто-то жил в этой длинной России,
     В снегопадной деревне в три дома
     С эхом звездно-соснового гула
     В непривязчивой к счастью душе,
     Он оставил следы у вагонов,
     Он прошел вдоль советских составов,
     В новой родине сделавшись беглым,
     Уходя от камней и ножей.
     
     Мы очнулись на родине новой,
     Где уже ни креста, ни Союза,
     Только бывшее в недрах сиянье
     Призывает к себе из глубин,
     Как березовый снег на три дома,
     Как зажатое в сердце молчанье,
     Как любовь, пережившая память,
     К той стране, что давно позади.
     
     ПРОВИНЦИАЛЬНЫЙ МИР
     
     С автобуса сошла и потихоньку к дому
     Бреду себе, бреду... Остался позади
     Рабочий день в Москве и омут незнакомых,
     Неуловимых лиц, неинтересных мне.
     В поселке у меня еще трава лесная,
     И золотая пыль мирского бытия
     То в солнечных столбах по кухонькам играет,
     То во дворах кружит, от голоса звеня.
     От воздуха живу провинциальных улиц,
     Где белоцвет кипит у каждого двора
     И местная шпана сидит, слегка сутулясь
     От важности своей и прочего добра.
     Опять Победный май, и помнится все точно:
     В столовой заводской аплодисментов шквал,
     И вспоминает дед, как бились на Восточном,
     И как потом Берлин жестоко воевал.
     Все захолустный мир впитал в себя и принял,
     Рассказы о войне и детское тепло,
     Он был широк и щедр, такой и есть поныне —
     За эту верность мне — я не предам его.
     
     9 МАЯ
     
     Мой дед вернулся с войны живой,
     Поэтому я живу.
     Мой дед вернулся с войны зимой,
     Поскольку он был в плену.
     Девятого мая я шла домой,
     Спустя очень много лет.
     И мне показалось — передо мной
     На лавке сидит мой дед,
     С соседями шутит и с детворой
     (Он очень любил смешить),
     А дети не знают, что он герой
     И как он остался жить.
     А если просили, чтоб вспоминал,
     Смеялся: "Да Бог с тобой!
     Придет на память как воевал —
     Очнешься в поту: живой!"
     
     ***
     
     Лес осенний свое разноцветье вот-вот отдаст
     Простодушной земле, ничего не оставит, кроме...
     Закрываю глаза — и в пространстве закрытых глаз
     Только ты остаешься, за чтением хмуря брови.
     
     ***
     
     У плывущего воздуха сладкий привкус морозца,
     И рябиной проклеван талый снег во дворе.
     Городок захолустный, весь охваченный солнцем,
     Каждым пойманным взглядом улыбается мне.
     Горки выгнули спины, как огромные рыбы,
     А в кустах поселился снегириный галдеж,
     Этот город казался мне пустым и ворчливым,
     Но теперь он оправдан — тем, что ты в нем живешь.
     Зимний вечер лежит на ладони недели,
     И похоже, что нет в мире радостней мест…
     А подростки опять захватили качели,
     И следы наши вместе покидают подъезд.
     
     ЧИСТЫЙ ЧЕТВЕРГ
     
     Ослепла от солнца, но мою окно,
     в глазах разноцветье искрится,
     С локтей на соседские грядки стекает вода,
     И плавится воздух в ладонях,
     играя, как перья Жар-птицы,
     А в миске плескается светом дневная звезда.
     Я пальцы холодной водой обжигаю — до боли, до боли,
     Отжать полотенце — и снова подставить лучам
     И руки, и сердце, которое бьется тобою,
     Оно переполнено счастьем, не хочет молчать!
     Мне с улицы машут шарфами красивые люди,
     Какие красивые люди у нас во дворе!
     …А знаешь, не зря были горести и перепутья,
     Они отучили летящее сердце стареть.
     
     ***
     
     Его мой русский акцент смешил
     И то, как я говорила "See you!",
     И то, что путала этажи,
     И небылицы про жизнь в России.
     За ночь на пляж намывало трухи,
     И пляж убирали смешливые греки.
     Еще он на русском любил стихи,
     Особенно те, что о море и снеге.
     
     В Лондоне дождик, темно в квартире,
     Капает-капает, дзынь-дзынь!
     Теплей одевайся в холодном мире,
     Теплей одевайся — и не простынь!
     
     А я обитаю в весенней Москве.
     Ну, что ты? Как ты? Когда ко мне?
     
     ***
     
     Ты сам не знаешь всего, что знает твоя душа.
     Когда не идут дожди — ночные трещат цикады,
     И в лужах то фонари, то звезды тепло дрожат,
     А мне на твои глаза
     Каким отзываться взглядом?
     Верхушки дубовых рощ — под самые небеса!
     Прохладно шумит листва, с листвою касаясь влажно.
     Легко говорит душа — мне надо тебе сказать...
     А все остальное — так…
     И дальше уже не важно.
     
     ***
     
     Эти яблоки в мокрой листве
     Будут сниться и мне и не мне,
     Над бездонной кроватью картина
     На какой-то счастливый мотив...
     Ты не слышал? — сломалась плотина —
     Больше мы уже не "супротив".
     Да, вот так — и панно на стене,
     И романы в ручном переплете…
     Что за смелость — вломиться ко мне
     С ироничным вопросом: "Живёте?"
     Ну не смех ли — вломиться ко мне! —
     Прямоходом в дворянскую юность!
     Там, где это... панно на стене!
     Даже я, даже я улыбнулась!
     
     ***
     
     За пару лет и ничего не изменилось.
     Слепит глаза весенний лес и рябь рассвета.
     А у тебя была мечта про дом с камином,
     А у меня была мечта: "Скорей бы лето!"
     Холодным воздухом река в овраге пышет,
     И жжет ладони талый лед в святой водице.
     А наше счастье как сарай с дырявой крышей —
     Что кроме нас и никому не пригодится.
     А ты забрел ко мне на свет с широких улиц:
     "Ты загадала в Рождество свое желанье?"
     Из-под ладони погляжу, от света щурясь,
     В твое лицо — в нем все мое существованье.
     
     ***
     
     Рифмуется только то, чего никогда и не было.
     Зеленое и золотое, сиреневое и белое,
     Мягкое, луговое — былинки и небылицы,
     Слово находит слово, словно ладони — лица.
     Тянутся солнцепеки, камни в ручье щебечут,
     Имя твое созвучно с лепетом нашей встречи,
     Или еще — со смехом летней дождливой крыши.
     Все рифмовалось ладно, да ничего не вышло.
     
     ***
     
     Деревянная лестница прямо с крыльца — в лес,
     Золотистые щели в сарае, когда восход.
     Я всегда просыпаюсь в пору таких чудес,
     Что глазею вокруг, изумленно открыв рот.
     Вот сегодня проснулась и вижу — сидит пес,
     Окропленный росинками солнечного дня.
     Он тактичен и в личную жизнь не сует нос —
     Но по доброму нраву всегда охранял меня.