Илья Числов __ СЕРБСКАЯ ПРАВДА
Московский литератор
 Номер 15, июль, 2011 г. Главная | Архив | Обратная связь 

Илья Числов
СЕРБСКАЯ ПРАВДА

     
     Ранко Р.РАДОВИЧ, "Волчица", перевод с сербского Ильи Числова. — Белград, "Парфенон", 2010.
     О поэзии Ранко Радовича, одного из ярчайших и самобытнейших славянских стихотворцев и признанного "культурного лидера" сербской диаспоры, немало писано и говорено. Свой суд о ней вынесли и маститые зарубежные критики, и благодарные соотечественники. В числе последних — Матия Бечкович. А также — Драгана Живич-Илич, автор восторженного и проникновенного предисловия к поэме "Волчица", выдержавшей максимальное количество изданий по сравнению с другими популярными произведениями поэта.
     Именно высокий пафос и искренность чувств Д. Живич-Илич, наряду с жесткими сроками, которые должны были обеспечить — вопреки проискам международных "борцов за демократию" и "черногорских зеленашей" — своевременный выход в свет настоящего двуязычного издания, явились для меня главным сдерживающим фактором при написании сего краткого послесловия, задача коего — не пересмотреть сербский женский взгляд на "Волчицу" (о чем не может быть и речи, коль скоро книга так полюбилась прекрасной половине читательской аудитории!), но лишь расширить горизонт русского восприятия, поскольку многие вещи, очевидные для серба, так и не усвоены до конца русским человеком, инстинктивно стремящимся к постижению сербской правды, однако постоянно увязающим при этом в трясине "политкорректной" интерпретации сербской (славянской и европейской) культуры, целенаправленно осуществляемой целым выводком агрессивных бердичевских недоучек, выдающих себя то за "славистов", то за "поэтов".
     Символическое заглавие поэмы тотчас же вызывает в памяти старые балканские атласы сравнения конкретных людей и народов с конкретными животными, знакомые нам в передаче Иречека и Шафарика, равно как и позднейшие этнологические штудии Веселина Чайкановича.
     Волк — как мифологический предок и представитель сербского народа — фигурирует во многих эстетических концепциях ХХ века. Широко представлен этот "необычный" герой и в современной поэзии (Васко Попа, Райко Петров Ного, Гойко Джого, Радован Караджич и др.) Казалось бы, подобный символизм есть пережиток далекого прошлого (а то и опасный анахронизм, искусственно возрождающий "темные инстинкты" в период вселенской смуты и утраты элементарных нравственных ориентиров).
     Но почему тогда волчья тема часто связана у сербов с христианским сознанием, а в некоторых народных легендах волков благословляет сам святой Савва?
     Мне лично сразу вспоминаются в этой связи известные строки моего сербского друга Драгоша Калаича, человека, так много сделавшего для славянства и Европы в пору великих потрясений, на рубеже третьего тысячелетия христианской эры:
     "Традиция связывания свойств людей и народов со свойствами определенных животных — продолжает жить и в сознании человека ХХ столетия. Поэтому и освободительная борьба сербского народа против "нового мирового порядка" может быть наглядно представлена и раскрыта через противопоставление волчьих и мышиных (крысиных) свойств… Волк — символ свободы и неподкупности, благородства и неукротимости. Сегодня он является символом тех достоинств, которые потерял человек, продав душу дьяволу наживы. Последние волки бродят одиноко по лесам Европы, олицетворяя собой первозданную глушь, скрывающую борцов за свободу. Из этой глуши великаны европейской мысли ожидают начала возрождения европейцев…"
     Можно добавить, что волчье свободолюбие изначально было сродни гайдуцкой вольности. Невольно вспоминаешь великого русского поэта Юрия Кузнецова (кстати, лучшего переводчика на русский язык "Горного венца" Негоша): "Где ловец, что расставил мне сети? Я свобода! Иду на тебя!"
     Кто знает, не станут ли вновь актуальны на гористых Балканах прежние установки на сопротивление чужеродной силе, не дающей старожилам "свободно бродить по древнему лесу".
     Сербский гайдук (в наше время — Waldganger Эрнста Юнгера) полон решимости отстоять исконную жизнь. Даже в противостоянии со всем миром. (Христос ведь победил мир, так чего же бояться верным?)
     В этой борьбе рядом с "лесным царем" всегда была его верная люба. Белая волчица, валькирия… Не каждому будет она преданной спутницей — слишком сильно изменился современный человек, чтобы столь же открыто и властно претендовать на ее любовь. Меняется и она сама, становясь призрачной и "нереальной", далеким и грозным видением.
     И все же надежда не покидает нас, в чем лишний раз убеждают заключительные строки поэмы...
     Поэма любви и страсти, высокой скорби и духа отсылает и к бодлеровскому образу ("черный лебедь", Андромаха), и к буйной фантазии и гротеску модернистского мировосприятия, равно как и к эпической широте и силе традиции.
     Особого внимания заслуживает язык автора и ритмико-синтаксический строй его произведения.
     Но это уже тема для целого исследования. Для будущего глубокого и серьезного разговора о самом дорогом и любимом детище сербского поэта Ранко Радовича, дошедшем наконец и до русского читателя.