Ирина Шевелева
УШЁЛ И НЕ ВЕРНУЛСЯ
|
Евгений БОГДАНОВ. "Ушел и не вернулся". — "Роман-газета", №№ 23-24/2011.
Евгений Богданов был уверен: он не умрет, пока не завершит свой роман-дознание. Пока не выверит его так, как выверял все свои произведения — рассказы и романы. Не рассчитывая на скорую публикацию, он, как всегда, был поглощен созданием нужнейшей литературе чистой прозы. И не изменил святому призванию...
"Черти принесли гостя" — удачливого, поры нарастающего частного предпринимательства, владельца некогда общеписательского издательства. Такой фразой многозначно начинается исторический роман, над которым в самом романе работает писатель Глеб Елахов, альтер эго автора. Творит по заказу.
Посланец темных сил предложил-уговорил Глеба написать о трагических днях Николая Второго, венценосной Семьи, о крахе Российской империи. Тема активно востребованная, включенная в заказную серию. Изготовить нужно в бешеные сроки. За мизерный аванс, "ввиду надвигающегося безденежья".
И Глеб взялся за роман — из гущи житейского и политического разброда, имя которому он подхватил из уст своих современников: Февралюция. Вплетя ситуацию — через столетие — нового краха режима в стране в житейскую ткань далекой истории.
Евгений Богданов не работал в жанре публицистики. Ему это было не нужно. Все взывающее к публицистическому пафосу, злободневное он доверял художественной прозе — как отвечающей событиям жизни людской. "Рассказ как жанр давал ему возможность не кривить душой", — объясняет свой творческий принцип его герой, писатель Глеб Елахов.
Проза — это история и повседневность, любовь и постепенно, зримо проступающая тайна судьбы родины. Развернутая нескончаемо жизнь россиян. В каждом увиденном штрихе. В зримой расстановке, в соединенных, вживленных друг в друга политической атмосфере и западающих в память штрихов личного поведения людей из народа, их разношерстных, неуправляемых нравов. Так создается обилие разноокрашенных сюжетов, реакций на них, их осмысление. В романе несчетное собрание навсегда запечатлевшихся в памяти России исторических трагедий: картина расстрела Николая Второго "со всем его причтом", по высказыванию Ленина, и расстрела Белого дома, "по неполным данным, было взорвано, расстреляно и забито около 1 400 человек", собрание знаковых в истории имен, в том числе иностранных — Имре Надь, Тито — высказываний взбаламученных эпох, живых говоров, вместе составляющих Россию.
Глеб Елахов дышит воздухом окружающей жизни, запечатлевает взглядом ее приметы не со стороны, а почувствовав перемены условий собственного гражданского существования. Оказавшись по сути бездомным, он проходит через свои мытарства, ощущает встряску в Москве и Подмосковье на собственной шкуре, посещает мусорные полигоны — с визитом к поселившемуся среди гор мусора воевавшему офицеру… Схватив, оказавшись бездомным, в промозглой бытовке воспаление легких и, возможно, преждевременную гибель… Прижимаясь душой к незабвенным московским уголкам — старинному парку на Таганке, пригревшему его, благодаря доброте служительницы парка. С каждым эпизодом связаны людские судьбы, характеры.
И продолжает исторические розыски, изумляющие его самого непредсказуемостью, прорастающей, продолжающей формировать современность. "Что это, выброс генетической информации или что-то мистическое, запредельное для простого смертного?"
Это проза особого жанра. Глубина, извлеченная на живописную поверхность, не теряя ничего в чистоте прозы. Пронизанная светом родных пейзажей, тоже участвующих в духе времени. "Снега стремительно оседали, лед пошел зажорами-водомоинами, на взлобках вытаяла земля. Вешние воды, затопляя низины, лога и саймы, разлились морем. Зимовье превратилось в остров". Зимовье, куда в любых обстоятельствах можно уйти от гражданских распрей. И откуда вьется дальнейшая судьба героев, рвущееся сердце расставание:
По-новому соединяет проза европейские края России и Сибирь, сыгравшую особую роль как в событиях всколыхнувшей бескрайнюю родину революции, так и в современной смуте. Ее новая историческая роль.
Революционные заварухи двух эпох, на дальних концах столетия, две непохожих и одинаково пылающих защиты Белого дома, убийство Распутина, путь к гибели царской Семьи, Николая Второго, Брестский мир, когда активизировались гражданской войной недовольные большевиками немцы, выживание сражавшихся взаимоистребляюще людей всех слоев государства. Битва идей, не до конца понятых, но впитанных мгновенно. Это Россия, вся колышущаяся, яростная и безмолвная. Мудро молчащая. Тайновидящая и являющая себя пером писателей чистой прозы. Рвущаяся из прошлого в современность "из всех щелей". Сплетаясь, прорастая сквозь вековые пласты, сквозь разметанное родство. Какие тут от писателя возможны рецепты? Только чистая проза. Именно она "строит" личность человека, его связи со всем и всеми, кто живет в стране. Дает свободу автору ответвляться на увлекшие его подробности событий, биографий, портретов, пейзажей.
В годы революции каждого ждали свои праведные и неправедные, с кровавой пеленой в глазах и высветившиеся святостью поступки. Интриги, заговоры, клевета, ложные компроматы. Перебежчики, агенты, разбирающиеся между собой — кто есть кто, меняющие облики и документы жители России — все это жизнь единого народа.
Не склонный к описанию кровавых сцен писатель не отступается от зримой чистоты воссоздания жестоких переплетений гражданской войны. И вносит свой художнический штрих: "Взошло солнце, позолотило снежные малахаи елей. Жизнь продолжалась".
Множество продиктованных страхом, предательством и благородных поступков совершилось россиянами — персонажами романа. И все они, воюя и роднясь, свободно, портретно размещаются на картине эпох, на пейзажах, в смутах и обыденности романной жизни.
Не только родовые связи, но и вклинившиеся в историю России таинственные пути и перекрещивания судеб ткут полотно романа. Дознание — не способ детективного построения повествования. Это роман о России, в котором автор являет родину в творчески объемной чистоте. Рисует зримым языком художественных образов. Вера писателя в то, что именно чистым зрением творца настоящей литературы возможно научить соотечественников пониманию ее, принятию ее истории, ее высокому переплетению людских судеб и населяющий ее народов усиливается вместе с собственным творчеством.
Это вовсе не бесстрастное, с высоты личной прозорливости, информированности поучение дурака-читателя. Это вообще несвойственно русскому интеллигенту, готовому учиться у современников, у своих по истории России предков. У живой классической литературы. Ее духовности, ее великой простоте. Ее царскому демократизму, который писатель являет среди других и в образе Николая Второго.
Чтобы полностью раскрыть содержание романа Богданова, нужно, по совету Льва Толстого, целиком прочитать его. И это вовсе не трудная обязанность. Евгений Богданов всегда был читабельным, обращенным к самым широким слоям книгочеев. Притом не заманивая их жуткой остротой сюжетов, вызовом к читательскому уму-догадливости, разгадыванию детективных ребусов, секретов политических интриг, чудесных любовных историй… Вбирая в свое повествование неподъемное число всевозможных людских историй, внезапных поворотов сюжетов, даже самых трагических, он сохранял благородную простоту чистой прозы. Тем всегда будет близок читательскому сердцу, способному к ясному пониманию.
|
|