Максим Замшев __
Московский литератор
 Номер 06, март, 2012 г. Главная | Архив | Обратная связь 

Максим Замшев


     
     Пока пишутся стихи — жизнь продолжается. Поэзия для меня — это главный смысл существования, отражения меня, моих помыслов надежд, страданий, радостей, это место, где я могу укрыться и наполниться силами. Надеюсь, это будет кому-то интересно.
     
     ***
     Твоё лицо в неразберихе снов
     Из памяти выходит постепенно
     И падает с небесных потолков,
     Как с тела Афродиты клочья пены.
     И каждой ночью средь живых теней,
     В чьих старых шкурах только боль тупая,
     Я рыскаю и чувствую сильней,
     Как новый день горчит, не наступая.
     Перед рассветом богатырский свист
     Завертит мир в бессмысленное presto,
     На раз-два-три играет пианист,
     И для четвёртой доли нету места,
     Как нету места для дрожащих век
     И губ, что прикасались осторожно.
     Смотри в окно и удивляйся — снег! —
     Как знак того, что счастье невозможно.
     Всё кончится, как пена, как тоска,
     Как Афродита, как любовь солдата.
     Блестят рояля чёрные бока,
     И тень не доживает до заката.
     Рояль замёрз. И клавиши в снегу,
     Мне вальс не танцевать. Я не умею.
     Но пианист — у памяти в долгу,
     Он музыку прервать уже не смеет.
     Ни прошлого, ни будущего… С тем,
     Что в настоящем, суждено проститься.
     Твоё лицо пусть мой украсит шлем,
     Когда к моим ногам падут столицы.
     Никто узнать не сможет, кто же ты,
     И варваров желанье не встревожит.
     Твоё лицо рассыплю на черты
     И спрячу в каждом дне, что будет прожит.
     
     ***
     В Милане дождь со снегом… на Дуомо
     Народу мало, только магазины
     Заманивают в сладкую истому.
     Туристы покупают мокасины
     В мечтах о тёплом летнем побережье.
     В Соборе служба. Правильный католик
     Молиться может истовей, чем прежде.
     Вхожу в кафе, и выбираю столик, —
     Что ж! Чисто и совсем неприхотливо,
     А бармен молчалив, что гладиатор.
     Здесь можно ощутить себя счастливым,
     Отпив глоток эспрессо макиато.
     Ни писем не случится, ни оказий.
     Купить билет и улететь отсюда.
     Не заслужил ни ссылки я, ни казни,
     Осталось лгать себе, что верил в чудо,
     Что верил не в любовь, так в провиденье
     И ремешок затягивал потуже.
     В Милане дождь со снегом… настроенье
     Обычное, — не лучше и не хуже.
     Век Двадцать первый в будничных тревогах,
     Всё меньше птиц, всё больше византийства.
     Когда-нибудь и памятники смогут
     Безгрешно совершить самоубийство.
     На мостовых тугой оттенок стали.
     На улицах — сеньоры, синьорины.
     У них не спросишь, отчего мне стали,
     Так часто стали сниться мандарины.
     На сцене умирает лучший тенор,
     И публика его встречает стоя.
     Когда б я мог дырявить взглядом стены,
     То понял бы, что вдаль смотреть не стоит.
     
     ***
     С ветки срывается яблоко спелое,
     Быстро на землю летит.
     Жизнь исчезает, как облако белое…
     Кто нам её возвратит?
     Только сегодня подумал, а надо ли
     Помнить, как начался путь,
     Как бесконечные яблоки падали
     Мокрой Отчизне на грудь?
     Тьма расползается, липкая, мутная,
     Тело по мерке кроя.
     Старая песня, судьба бесприютная,
     Хочешь в родные края?
     Хочешь туда, где туманы молочные
     Бережно кутают птиц?
     Хочешь туда, где надежды бессрочные
     Наших не чувствуют лиц?
     Родина там, где фуражку ты набок мне
     Сдвинула, просто резвясь.
     Родина там, где упавшее яблоко
     Осени поздняя вязь.
     Родина там, где дороги проезжие
     Путник привычно клянёт.
     Родина там, где от грусти до нежности
     Лестницы долгий пролёт.
     Время прошло. Заурядною пешкою
     Ферзь облупившийся стал.
     Белое облако тает, не мешкает,
     Белое облако! Тай!
     С тем я уже ничего не поделаю,
     Что, уходя, не сбылось.
     С ветки срывается яблоко белое,
     Падает в землю насквозь.
     
     ***
     Вот уже веки вяжет
     Сон, что вина терпче.
     Голубь летит важный,
     Царский свой круг чертит.
     Снова постель небрежна…
     Новые постояльцы…
     Им не узнать как нежно
     Наши касались пальцы
     Воздуха, губ, подушек
     Утром случайно синим…
     Горло тоска сушит,
     Смотрит в упор пустыня.
     Время — воды прозрачней,
     Чище, чем звук флейты.
     Первою ночью брачной
     Стон издаём последний.
     В жажде слепой славы
     Всех не обнимешь талий.
     Голуби были правы,
     Что зимовать остались.
     Мир поделил на дольки
     Кондитер с прической пышной…
     И я говорю только
     Потому, что ты меня слышишь.
     
     ***
     Весна чуть холодней, чем сердца льды,
     Чуть легче, чем упавшая ресница.
     Иду по краю, шаг мне до беды,
     Шаг до любви, и жизнь, чтоб возвратиться.
     Как получилось так, что ты летишь,
     А мне с тобой нельзя к воротам рая?
     Как получилось так, что ты молчишь,
     И тишина твоя во мне сгорает?
     Как получилось так, что вместо снов
     Я вижу степь и слышу конский топот?
     Весна моих не растопила льдов,
     И дьявольский не перепутать шёпот
     Ни с чем. Он возвращаться не велит,
     И жизнь мою сжимает до мгновенья.
     Как получилось так, что не болит
     Душа и не бормочет о спасенье?
     Весна преодолеет силу льда,
     У нежности здесь имя быстротечность.
     Иду по краю. Вот моя беда,
     А вот любовь… И между ними вечность.
     
     ***
     Когда бы мог, я б автостопом в Тулу
     Подался бы, и дальше бы на юг,
     Увидел бы лезгинские аулы
     И понял бы, что время — это круг.
     Потом, хребет кавказский переехав,
     Сквозь Грузию я б высоко пронёс
     Её несостоявшееся эхо,
     Её бокал, в котором больше слёз.
     Как коршун, я бы пищу рвал когтями,
     Постель себе стелил бы у костров,
     И Турцию, что вровень с облаками,
     Прошел бы, не вкусив её даров.
     Невидимый, молчание хранящий,
     Я плыл бы морем в сторону Балкан.
     Качался бы со мною рядом ящик
     С оружьём, опоздавшим для славян.
     Направил бы стопы свои я к Риму,
     Чтоб пыль его великую впитать
     И разглядеть, как дерзко и незримо
     Из Рима ускользнула благодать.
     Уже почти добравшись до Парижа,
     Обжёгся бы о пламя Сен-Дени.
     Париж в огне, опять в огне, чем ближе
     Огонь, тем память девственней в тени.
     Пьянящий виноград Андалусии
     Отведать бы уже не привелось.
     Когда б на свете не было России,
     Я был бы вечный странник, вечный гость.
     А так смотрю, и вспоминаю Тулу.
     На кухне закипает самовар.
     Немножечко завидую Катуллу
     И Шиллеру… Но поспевает взвар
     Из солнца, из любви, из песен ранних,
     Из воздуха невероятных хвой.
     Прекрасен мир, прекрасен тульский пряник,
     И самовар прекрасен тем, что мой.
     
     ***
     Скажи, что ничего не было,
     Что нам простили злую гульбу,
     Что мир не от меня требовал
     Расплату за вторую судьбу.
     Скажи, что это солнце не выступит
     На скулах, краснотою стыда,
     Скажи, что из объятий не выпустят
     Нас время и любовь никогда.
     Но ты молчишь, а поезд качается,
     Никто ему не в силах помочь.
     И нежность никогда не кончается,
     Но кончится когда-нибудь ночь.
     А злоба растекается желчная
     По тем, кто не решился уснуть.
     Дорога постоянней, чем женщина
     И больше, что отмеренный путь.
     Мелькают полустанки печальные,
     Шумит лесов зелёная плоть.
     Пусть свечи загорятся венчальные,
     Чтоб милостив остался Господь!
     Земля давно по кругу отбегала,
     Хранит свою особую стать.
     А я ищу разбитое зеркало,
     Чтоб чьё-то отраженье достать.
     
     ***
     Не жизнь мне снится, — ниточки берёз
     На небе длинном, словно покрывало.
     Я в эту землю всем грехом пророс,
     Всем будущим своим, что стоит мало.
     Ладонь изнемождённая суха,
     По линиям судьба скользит с опаской.
     От смерти остаётся шелуха,
     И нам она сгодится перед Пасхой.
     Любовь — она любовь лишь до поры,
     А после в ней никто не видит прока.
     В ней запах от берёзовой коры,
     И сок по ней струится одиноко.
     Кто смотрит вдаль на паровозный дым,
     Тот мнёт платок и костерит разлуку.
     Когда у мира движется кадык,
     Об этом узнаём мы лишь по звуку.
     Неимоверно дальняя звезда
     Мильоны лет нам ровный свет роняет.
     Не жизнь мне снится, — снятся города,
     Которые берёзы охраняют.
     В ладонях жмутся сгустки липкой тьмы,
     Судьба проста, но спутаны все сроки.
     Заречься от тюрьмы и от сумы
     Не трудно, но поди, сдержи зароки.
     
     ***
     Неприхотливая улочка,
     Сумрак знакомых кафе.
     В небе — вчерашняя булочка,
     Бармен всегда подшофе.
     Стёкла неровные в трещинах,
     Память выходит из рук,
     Надо бы с жизнью по резче мне,
     Надо бы, да недосуг.
     В воздухе утлая лодочка,
     Бога на ней не гневи!
     Кофе наверно, холодный уж?
     Не холоднее любви.
     Не холоднее, чем проблески
     Разума у дураков.
     Не холоднее, чем облики
     Девушек прошлых веков.
     Улочка пахнет конфетами,
     Ландышем пахнет, халвой.
     Улочка между проспектами
     Между тобою и мной.
     Дни начинались здесь праздные,
     И утекли, как вода.
     Жаль, что ходили мы в разное
     Время туда и сюда.
     Жаль, что ты выбрала лучшее,
     Не расспросив про меня.
     Жаль, что надежды тягучие,
     Я на слова променял.
     Нечего больше рассказывать,
     Выбилась память из сил.
     Кофе придётся заказывать...
     Этот давно уж остыл.
     
     ***
     Разлетается мир на куски,
     В поездах отыщи мою нежность
     И добавь в неё каплю тоски.—
     Размешай эту каплю прилежно,
     Пригуби, и пребудешь пьяна,
     По твоим разгуляюсь я венам,
     И судьба пошатнётся, полна
     Этой красной горячей Вселенной.
     На губах не улыбка горит,
     Это кровь обновилась до боли.
     Слышишь, как начинается ритм
     Двух сердец, что мечтают о воле?
     И куда бы не шли поезда,
     Самолёты куда б не летели,
     Я в тебе остаюсь навсегда,
     Навсегда остаюсь, в самом деле.
     Даже если забудешь меня,
     Если имя запрячешь поглубже,
     Я сожмусь до такого огня,
     Что никто тебе будет не нужен.
     Разлетается мир на куски,
     И любовь не пройти стороною.
     Наши тени взлетают, легки,
     И становятся тенью одною.
     
     ***
     Ты не смотри, что я сегодня грустный,
     Мне надо только перезимовать.
     Ведь то, что мы считали за искусство,
     Февральской ночью не с чем рифмовать.
     Я знаю, завтра будет день туманный,
     И вздрогнет на окне пустой стакан.
     Ты не смотри, что я сегодня пьяный,
     Я где-то потерял своих цыган.
     И невиновных нет, и виноватых,
     Всего одна недолгая свеча
     Бросает свет на cтены и кровати,
     Бросает тень на всё, что сгоряча.
     Когда-то снег отчается и минет,
     И превратится в бестолковый дождь.
     Ты не смотри туда, где небо стынет,
     Ты для себя там места не найдёшь.
     Кто обещал, что солнце мир согреет?
     Природе не к лицу такая лесть.
     С годами одиночество острее,
     И в этом, несомненно, что-то есть.
     Шепну, что всё давно осточертело,
     И грубой лжи покажутся черты.
     Ты не смотри туда, где ныло тело,
     Пред тем, как стало цвета темноты.
     Ты не смотри направо и налево,
     Случайный взгляд правдивей наших глаз.
     Пусть что-нибудь останется на лето,
     Хотя бы пара безобидных фраз.
     А ныне просто пожимай плечами,
     Что не болело — то и не прошло.
     Зима мою бессонницу качает,
     Волнуется и дышит на стекло.
     
     ***
     Уже не вспомнить ночи те,
     Где вырос этот стыд.
     Такого одиночества
     Никто нам не простит.
     Пусть всё опасней лезвие,
     И всё короче шаг…
     Эх, было бы полезнее,
     Коль знал бы, где душа.
     Коварны ночи струнные,
     И дьявольски легки,
     А те врата чугунные
     Узки иль широки?
     Последнее пророчество
     Исполнится должно.
     Такое одиночество
     Нам неспроста дано.
     Бьют гусляры былинные
     По струнам бытия.
     Длинней, чем тьма, лишь длинные
     Воспоминания.
     А если кто-то скажет, что
     Вдали растёт рассвет,
     То это только кажется,
     На самом деле — нет.
     
     ***
     Стихов всё меньше, Родины всё меньше,
     Ботинки у порога много дней
     Ворчат, скрипят и морщатся… на смену
     Тлетворной грусти выполз длинный змей.
     Ему-то суетиться не пристало,
     Он вымазался тьмой иных ночей.
     Он смотрит на меня и прячет жало,
     Ему меня не жалко — я ничей.
     И в этом больше счастья, чем несчастья,
     И привкус галактической крупы.
     Стихов всё меньше… столько слов кричащих
     Не выстроишь в строку — как ни корпи.
     А Родина, как птица-невидимка,
     Стремит крыла на баснословный юг,
     Не зная, что зимою зло и дико
     Наоборот земли сместился круг.
     Ждут вместо пальм стволы деревьев редких
     И ледников эпическая жуть.
     О Родина! Ну как тебя узреть мне,
     Как указать твой настоящий путь!
     Я онемел… хоть всё дрожит и бьётся,
     Мой длинный змей уснул, лишившись сил.
     Скрипят ботинки, ждут канатоходца
     Иль путника, чтоб просто износил.
     
     ***
     Юность — уходящая натура,
     Вечно остаётся не у тех.
     Ни мускулатуры, ни скульптуры,
     Ни проникновенья, ни утех
     Не запомнить… Набережных робость
     Длинно отражается в воде.
     Напускай ещё построже строгость
     На себя, коль хочешь быть нигде.
     Быть нигде — любимая забава
     Тех, кого простили журавли.
     Юность — это нежность, это слава,
     Что достались даром и прошли.
     По воде давно никто не ходит,
     Только тонут профили монет.
     Солнце в нашем небе верховодит,
     А в другом и вовсе неба нет.
     Заходи ко мне, сотри усталость,
     Ночь дождёмся, что не стерпит сна.
     У икон одну свечу поставим,
     И не скажем, за кого она.
     
     ***
     Нежность ли серебрена над водой,
     Словно ты ладонями провела?
     Сам себе мерещусь ли молодой,
     Так и не доделавший все дела,
     Так и не примеривший чёрный фрак,
     Так и не распутавший весь клубок?
     Ты меня покинула просто так,
     Я же сырость выплюнул, как любовь.
     Что томится-мается в стороне,
     Дымно-невесомое между крыш?
     В мире перевёрнутом — мы на дне,
     А привыкнешь — кажется, что летишь.
     И теперь без памяти, без молвы,
     Самым незатейливым рад вестям.
     Мысли, как танцовщицы, сплошь резвы,
     Но никак не ходится по гостям.
     Нежность ли серебрена вдоль воды,
     Или сны сбываются наконец?
     Ведь давно затоптаны те следы,
     Что когда-то вывели под венец.
     На полы наложены потолки,
     Небесам не вырваться из дождей.
     И плывут безжалостны и легки
     Утки, не похожие на людей.
     
     ***
     Остатки нежности в кофейной чашке,
     И красные нелепые салфетки
     Мне доставать из памяти всё чаще
     Придётся в ожидании эффекта
     Какой-то запоздалой фотовспышки,
     Где мы ещё сидим в кафе под лампой…
     Мы никогда друг друга не услышим,
     Как в этот миг, но он прошёл бесславно,
     Всю нежность оставляя для соперниц,
     Соперников и дальше по чуть-чуть.
     Когда последним обернётся первый,
     Останется Орфею только путь.
     А Эвридика обретёт отныне
     Доселе неизвестные черты.
     Надежда лишь на буквы прописные,
     Иначе как меня узнаешь ты…
     Слова летят на горы и на реки,
     Их пустотой вселенная полна.
     Когда же мы изобретём наречье,
     Чтоб выговориться уже сполна?