Пётр Гулдедава
С ГОДАМИ ВСЕ ВЫСОТЫ СТАЛИ КРУЧЕ
|
Поэзия — голос души. Ни проза жизни, ни штормовые ветра судеб, не способны заглушить его звучание. Пока я слышу его — я живу.
***
Стихи, как цепь ориентиров
В пути рассудка за порог
Иносказательных пунктиров
И многоточий между строк.
Они — не тексты излияний
И не набор изящных фраз.
Они, как солнце на поляне,
Нам светят, скрытые от глаз.
Они — плоды моих страданий,
Когда в слова сольются вдруг
Пунктиры радостных свиданий
И многоточия разлук.
***
В опале — поэтическое братство:
Шарманщики, ваганты и шуты,
На землях, где духовное богатство —
Гарантия житейской нищеты.
С печатями участия в крамоле
Они собратьям истину несут.
Их окружает заговор безмолвья
И ждёт за каждый промах — скорый суд.
Поэт, и в клетке, яростный романтик,
К нему не липнут ярлыки "ЗК".
И как щегол, не ведая грамматик,
Он знает вкус родного языка.
***
Возможно, кому-то уместнее,
Устав от ошибок и проб,
Тихонечко выйдя на пенсию,
Копить "капиталы на гроб".
Но, думаю, много полезнее,
Умом пораскинув тугим,
Отдаться любимой поэзии
На радость себе и другим.
Годам не покрыть меня плесенью:
Я старости не признаю.
А пенсию делаю песнею
И книги стихов издаю.
***
Вполне возможно, человек не прав,
Когда, своим уделом гордо правя,
В обильи миллиона разных трав
"Приветствует" химеру равнотравья.
Я в двадцать лет "все тайны мира знал",
А в сорок — этот мир "носил в кармане".
Ни патриарх, ни "серый кардинал" —
Не стали мне свечой в моём тумане.
И лишь с годами, подытожив опыт,
Перемолов накопленные знания,
Я осознал, что гордость — это копоть
На телескопе миросозерцания.
***
Природе дорог каждый муравей,
В свою ячейку вкрученный, как винтик,-
За океаны пролитых кровей
Не Бога, люди, а себя вините.
Мы разорили плоть своей Земли,
Назвали "мирным" фарисейский атом,
И всё живое рубим под комли,
А Каин стал для многих кровным братом.
И растащив свободу по клочкам,
Почуяв вкус в украденном банане,
Прогресс ещё толкаем по виткам,
Но душами сползаем к обезьяне.
***
Редеет тесный круг друзей —
Тускнеет свет под кровом дома,
И пополняется "музей"
В обложках старого альбома.
Далёкий свет минувших дней
На фотографиях былого,
Я вижу, как живых, парней,
Не говорящих мне ни слова.
Им за стеной холодных плит
Людская память души лечит…
Кладу гвоздики на гранит
И зажигаю в храме свечи.
***
Вижу я до сих пор, как во сне:
Заливается, словно бы летом,
Светом молний и маковым цветом —
Подмосковный ноябрьский снег.
"Крестокрылые грифы" кружат,
От разрывов заходится сердце,
И лежат на снегу ополченцы,
Трёхлинейки неловко прижав.
Я хотел бы забыть о войне,
Но война не прощается с нами:
То фантомною памятью в шраме,
То портретом отца на стене.
***
Моложавый, матёрый мужчина,
Мощный лоб прорезает морщина —
Сорок шесть оборвавшихся лет
Сохраняет печальный портрет.
Строго смотрит отец со стены
Взглядом воина страшной войны
И суровому облику в тон —
Слуги горца: кинжал и ритон.
Вожаком родового гнезда
Я полвека лечу сквозь года,
Но, встречаясь глазами с отцом,
Становлюсь одиноким птенцом.
***
Мне всё запомнилось, поскольку
Была за окнами война:
Разбил я банку, и осколки
Смешались с зёрнами пшена.
Во рту — ни маковой росинки,
И мама — кончиком пера —
Пшено при свете керосинки
Перебирала до утра.
С тех пор душою обмираю,
Когда скупую жатву жну,
Слова пером перебирая —
Строку к строке, зерно к зерну.
РОДИТЕЛИ
Всё оставили мне:
Брызги неба в кристаллах росинок,
Лёгкий лёт стрекозы
Над дремотой полуденных трав.
Мирный шелест дубрав,
Нежный трепет осенних осинок —
И ушли молодыми,
Законы природы поправ.
От осенних дождей
И до звона весенней капели,
В полусумраке зим
Окружён горьких дум вороньём —
Только мама моя
Всё поёт у моей колыбели,
Хоть по меркам земным
Я давно уже старше её.
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Мчатся годы: за датою дата,
Но пока, до сих пор, за бочок —
Как мне матушка пела когда-то —
Не схватил меня серый волчок.
Но не вечно — судила природа —
Пребывать мне в обличьи земном
И в цепочке продления рода
Оставаться последним звеном.
Дорогих мне и близких немало
Унесло этих лет вороньё,
И всё ближе ко мне моя мама,
Чем я дольше живу без неё.
С каждым годом всё круче та горка,
За которой встречаю весну.
Спой мне, мама, про серого волка —
Я когда-нибудь тоже усну…
***
Елене Сапрыкиной
К чужим стихам всегда настороже я —
Мы, в этом смысле, все — не без греха,
Но тихий голос этой ворожеи
Меня чарует магией стиха.
Давая шанс прозрения "незрячим",
Даря надежду что-то изменить, —
Как горный воздух стих её прозрачен
И раскалён, как лазерная нить.
Над суетой трезвона перестройки
Взлетая в ослепительный зенит,
Поёт валдайским звоном птицы-тройки
И, как соборный колокол, звучит.
***
Приморский пляж — постель из гальки,
До глади стёсанной волной,
И тёмный омут глаз русалки
Под беззастенчивой луной.
Я помню терпкий дух неволи,
Сладчайшей изо всех неволь,
Как аромат цветов магнолий
Таящий головную боль.
Был призрак будущей расплаты
Для наших глаз неуловим:
В тот краткий миг в любые клятвы
Нам свято верилось самим.
ВЫСШАЯ МЕРА
Высокой страсти жаждала натура —
Всё остальное было ниже рангом,
Но я не ведал, что стрела Амура
Способна возвратиться бумерангом.
Амур не ранил, а сразил из лука
Меня за все былые притязанья:
Пожизненная горькая разлука
Мне стала "высшей мерой" наказанья.
И эту неминуемую "вышку"
Печалью отягчает обстоятельство,
Что за огонь любви я принял вспышку
Длиною от знакомства до предательства.
ССОРА
Тоской наполнилась квартира,
Когда, прервав цепочку склок,
Бесстрастный лифт поднялся "вира"
И в "майну" счастье уволок.
Сапожки, задавая жару,
Как дождь по донышку ведра
Пробили дробь по тротуару
В колодце тихого двора.
Оса над айсбергом пломбира
Снуёт по кухне, как челнок,
И я в своём кусочке мира
Не так уж, вроде, одинок.
***
Объятья пар высвечивают фары,
В ночных огнях Садовое кольцо.
По яркому осеннему бульвару
Она бредёт, укрыв зонтом лицо.
Она идёт одна, не замечая
Ни света фар, ни яркого огня,
Она летит, как бабочка ночная,
Без лета, без надежды, без меня.
И, сколько страстно на неё ни пялься,
В её глазах не тает горький лёд,
А след кольца на безымянном пальце
Секрет недавней драмы выдаёт.
« * *
От грусти я вином лечился.
Больные крылья теребя,
Летать я заново учился —
Во тьме, вслепую, без тебя.
И сквозь туман былого марева
Воспринимая злую новь,
Печальным слогом разговаривать
На языке забытых снов.
***
Удаляясь к болоту
От сверкающих вод,
То ли вянущий лотос,
То ли лебедь — плывёт.
Постоянны — кручины
От случайных мужчин,
И всё мельче — причины
Для глубоких морщин.
А в устах её — ласка,
Моей в унисон.
Чуть поменьше, чем сказка.
Чуть побольше, чем сон.
***
Пускай Ваш облик, как и прежде мил,
И ясен взор из глубины подводной,
Признаюсь, что меня не удивил
В минутной встрече Ваш кивок холодный.
И, оживляя прежний жаркий пыл,
Не нахожу причины для стенаний:
Я Вас не так уж пламенно любил,
Но греет душу дым воспоминаний.
***
Как заволжских степей печенег,
Налетел неожиданный снег
И покрыл чистым пологом след
Поражений моих и побед.
Что поделать — пришёл снегопад,
Под сугробы упрятал пути.
Нет метёлок таких и лопат,
Чтобы эти снега разгрести.
Дым былого завис над трубой,
Старый дом заметён до стрехи,
Но, как память о счастьи с тобой,
В снегопаде витают стихи.
ЛЮБИМОЙ
Когда уйдёшь от скучной суеты,
Чужую боль душой воспринимая,
Уже не различить: где я, где ты —
Ни в листопаде, ни в цветеньи мая.
И видишь сквозь увядшие черты,
Как, оболочку внешнюю сменяя,
Уходит вглубь сиянье красоты,
Прощальным светом душу осеняя.
И понимаешь: потеряют власть —
И красота, и молодость, и страсть.
И, сколько птицу счастья ни лови,
Проходит всё: и радость, и напасть,
Но никогда не смолкнут соловьи
И не угаснет вечный свет любви.
КОНСТАНТИНОВО
Лист клёна в цепких лапах паутин,
Как бабочка испуганная, бьётся.
Краснеют гроздья на ветвях рябин,
Припудренные инеем морозца.
Ока в туман укутывает плёс,
Напоминая мне, что очень скоро
Порасплетутся косы у берёз,
Уснут голубоглазые озёра.
Пускай уходит старое на слом,
А новое — томительно-бескрыло.
Но с нами — эта роща за селом
И всё, о чём она отговорила.
***
Там, где ярко сияет манеж,
Где артисты — к народу — с поклоном,
Нам никто так не дарит надежд,
Как нелепо раскрашенный клоун.
Рады — зритель, циркач и кассир:
Греет души весёлый проказник, —
И, конечно же, жизнь, как и цирк,
Безусловный, но временный, праздник.
И скучнее занятия нет,
Чем следить, как печалится клоун,
Наблюдая десятками лет
За стареющим в зеркале клоном.
***
А вдруг это вовсе не плюс,
Что я, с обречённостью лавы,
В толпе одержимых стремлюсь
Урвать свою толику славы?
И этот бессмысленный бред
В напрасной надежде лелею,
Что мой затухающий свет
Кому-то зарёй заалеет.
Когда я с насиженных мест
Уйду и от страха отринусь,
Мне посохом станет — мой крест,
Как в плюс перечёркнутый минус.
***
Промчалась жизнь лихим аллюром,
Мелькали за межой — межа.
Я примерялся к разным шкурам:
Комсорга, босса и бомжа.
На небо я не возмущался
И жил в согласии с судьбой.
В любой из шкур я умещался
И всюду был самим собой.
Я не менял своей натуры,
Дела по совести вершил,
И не щадил дублёной шкуры,
Чтоб сохранять покой души.
Но и грехов — огромна свита,
И неизбывна та вина.
Венком печалей перевита,
Огнём любви обожжена.
***
В морозной дымке паровозы воют,
Прожектора взрывают сизый мрак.
Сварливый мат усталого конвоя
И сиплый лай натасканных собак.
Сажусь на снег в горячечном угаре,
Как в жутком сне, впадаю в тихий шок:
Здесь мой ровесник, деревенский парень,
В меня способен разрядить рожок.
Сижу в снегу, оцепенев от горя,
А надо мною — тучи воронья
Разносят в клочья, меж собою споря,
Всё то, чему был свято верен я.
Я должен был забыть о страхе этом —
Бывали потрясения похуже,
Но я бы никогда не стал поэтом,
Когда б не помнил этот первый ужас.
УЗНИК
От праздников у нас — одни осколки —
Однообразных масок карнавал.
Какая нам, братишки, радость в ёлке,
Когда вокруг сплошной лесоповал?
Тоска, как снег, на душу налипает,
Из глубины тайги — печальный звон.
Где — радость с Новым годом наступает,
А где — на горло наступает он.
Венец любви сменился на терновый.
А Новый год витает над страной.
Для вольной воли он, конечно, новый,
А для меня, увы, очередной.
***
С годами все высоты стали круче —
Былой мечты уже не воплотить,
И небо нависает хмурой тучей,
Как будто хочет Землю поглотить.
В душе звучит торжественная кода,
Судьба уже по дням ведёт отсчёт.
Небесный свет сквозь крышу небосвода
В проломы звёзд размеренно течёт.
Но верится: за дрёмой листопада
Я разбужу уснувшую весну.
Раздвину тучи напряженьем взгляда,
Навстречу свету крылья распахну.
***
За страницей страницу листаю,
И за каждую — болью плачу.
Мне привиделось — к солнцу взлетаю,
Оказалось — к закату лечу.
Погоняя судьбы своей клячу,
Как она, задыхаюсь и сам.
Я о прошлых потерях не плачу:
Каждый день мой — ступень к небесам.
Принимая и радость, и горе —
В охраняющий пламя сосуд,
Я к последнему синему морю
Свет души, словно факел, несу.
Море примет светило, волнуясь,
Промелькнёт угасающий блик…
Оглянись, моя горькая юность!
Я желаю запомнить твой лик.
***
В глубинке солнечной страны
Вдали от моря и границ
Три одинокие сосны
Стоят в объятьях шелковиц.
Их братья мамины растили.
Три славных парня — три сосны.
Подростками деревья были,
Когда ударил гром войны.
А я увидел свет на Волге
И знаю, в этот самый час
Они, пройдя свой путь недолгий,
Погибли в битве за Кавказ.
Тела расстрелянной пехоты
Покрыли склоны, словно лес,
И отступили к морю роты
Стрелков хвалёной "Эдельвейс".
На дальнем горном перевале
Найти пропавших нелегко.
Напрасно женщины взывали:
"Гиорги! Прокле! Титико!"
Я вижу в каменном развале
Ложбину, где в земле лежит
Прах тех, кого по-русски звали —
Братишки: Прокл, Георгий, Тит.
Там, на крутой груди утёса,
Сияет солнце, как медаль.
Туда зима не кажет носа,
А по весне цветёт миндаль.
Там, где в дощатом доме деда
Я видел радостные сны,
Стоят знамёнами Победы
Три одинокие сосны.
|
|