Светлана Замлелова
МЕТАМОРФОЗЫ
|
Как-то по осени молодые супруги Станищевы надумали продавать дом в деревне.
Объявление разместили в газетах, и вскоре на супругов посыпались телефонные звонки и вопросы:
— А газ есть? А электричество?
— Какая дорога — асфальт или грунтовка?
— Лес рядом?
— А река есть?
— На общественном транспорте можно доехать?
— А что у вас там растёт?
Несколько раз супруги отправлялись показывать своё недвижимое имущество. Имущество нравилось. Покупатели прищёлкивали языками, ахали, вздыхали, щупали брёвна дома, нахваливали воздух, восхищались тишиной, но покупать не спешили.
В понедельник 11 октября глухой женский голос спросил:
— Это вы дом продаёте?
Елизавета приготовилась к расспросам об электричестве, реке и общественном транспорте, но глухой голос сказал только:
— Мне подходит. Я бы купила. Посмотреть только…
— Конечно! — засуетилась Елизавета. — Можно поехать в выходные. Или вы сами… — мы объясним.
Но глухой голос спросил:
— А завтра вы можете со мной съездить?
Елизавета испугалась, что позвонившая передумает, и немедленно согласилась ехать завтра, поёжившись от мысли, что нужно будет отпрашиваться с работы, и начала перебирать в уме, что именно придётся говорить. Они условились встретиться в десять утра на автовокзале. Покупательница представилась Натальей и заверила, что узнать её очень легко, поскольку она — "высокая блондинка". Елизавета представила безликую красавицу с укрывающими плечи волосами цвета спелой пшеницы, круглым алым ртом и похожей на мячи грудью. И отчего-то затосковала.
На другой день ровно в девять сорок пять супруги Станищевы, уладив каждый дела на работе, подъехали к автовокзалу. Оба волновались, озираясь и выглядывая сквозь автомобильные стёкла "высокую блондинку", точно связывали с ней появление в своей жизни чего-то нового и значительного...
По утрам на вокзале бывало оживлённо. Мимо машины Станищевых проходили люди, попадались и высокие блондинки, но ни одна из них не замедлила шага, ни одна не огляделась кругом себя в нерешительности, ни одна не взглянула в нетерпении на левое запястье.
Толпа людей, из пёстрой летом постепенно чернеющая к зиме, казалась чем-то единым и внутренне связанным, точно лужица чернил, перетекающая и меняющая очертания от малейшего колебания плоскости или лёгкого дуновения.
Иногда от этой лужицы отделялись ручьи и текли в сторону собственным руслом. Вот закутанная в платки старуха с каким-то нелепым посохом — наверняка прибыла из деревни на богомолье.
Вон девчонка лет десяти с мороженым и рюкзаком за плечами; колготки собрались на тонюсеньких щиколотках гармошкой, а на красной куртке — белые сладкие подтёки. Никаких сомнений, что прогуливает школу.
А вот неумело молодящаяся дамочка — ни узкие чёрные джинсы, ни распущенные обесцвеченные волосы не скроют и не остановят надвигающийся полувековой юбилей. Прохаживается взад и вперёд, потягивает какой-то киндер-бальзам из бутылки, судя по всему, не торопится — ждёт кого-то. Может, свидание, а может…
Станищевы переглянулись, и в следующее мгновение Елизавета уже стояла перед дамой с бутылкой.
— Это не вы нам звонили? Насчёт дома… Наталья?..
— Да… Я звонила, — знакомый глухой голос в отсыревшем октябрьском воздухе показался ещё глуше.
Два часа, что были в дороге, не проронили ни слова. Станищевы, то и дело поглядывая на "высокую блондинку" в зеркало заднего вида, замечали, что она с таким интересом и любопытством смотрит в окно, точно намеревается купить не дом-пятистенок, а сотни десятин пахотной земли и леса вокруг. Когда же, проехав по деревне, остановились у дома, она вышла и сказала:
— Перспективная деревня…
Это были её первые слова за всё время. Станищевы переглянулись, и Елизавета почему-то вдруг поняла, что сделка не состоится. Но они всё равно ходили по дому и по заросшему бурьяном участку и даже спустились к реке, а после прошлись по улице.
Блондинка прихлёбывала свой киндер-бальзам и, как всякий городской человек, случившийся в деревне, втягивала в себя воздух, откинув голову и раздувая ноздри. Говорила она мало, и единственное, что запомнили Станищевы из сказанного ею при осмотре деревни и дома, были слова "перспективная деревня". Но когда поехали обратно, она вдруг разговорилась. Сказала, что должна "с семьёй посоветоваться", а после принялась рассказывать про другие дома и деревни, про разрушающиеся города и восстанавливающиеся обители, про целебные источники и тихоструйные речки. Говорила не спеша, с удовольствием — точно пела. Точно отдавшись навеянному деревней настроению, отпустила таившиеся где-то чувства, позволив слагаться им в слова. И, как поющий не задумывается над тем, что поёт, не задумывалась над этими словами. И если бы разочарованные Станищевы слушали её внимательно, они, возможно, подивились бы и насторожились, заподозрив в несостоявшейся покупательнице мошенницу, неизвестно для чего объезжающую города и веси, разглядывающую чужие дома и так до сих пор ни на чём не остановившуюся.
А подивиться и в самом деле было чему…
Наталья, назвавшаяся "высокой блондинкой", росту была среднего, блондинкой крашеной. Знакомые не знали за ней ничего необычного — ходила, как все, на работу, растила одна сына, способностями не выделялась. Была в меру доброй, в меру обходительной, и вообще всё в ней было как-то в меру. А между тем, имела Наталья свою тайну, о которой никто решительно не знал в целом свете.
Как-то летом жаркою, душною ночью приснился Наталье сон. Увидела себя Наталья на берегу небольшого озера. Стало жарко, Наталья сбросила одежду и легла у воды, любуясь своим отражением. Чувствовала Наталья запахи — нагревшейся хвои, травы, воды... Запахи дурманили её, кружили голову и нагоняли истому. Тело Натальино горело и, казалось, вот-вот расплавится.
Наталье представлялось, что она одна, но тут в стороне она увидела мужчину и женщину. Обнажённые, как и Наталья, они стояли совсем близко друг к другу и разговаривали. Потом вдруг, сцепившись, упали и покатились по траве. Наталья поняла, что тот, кто победит в схватке, будет обладать ею. Наталье хотелось, чтобы победил мужчина, но верх над ним взяла женщина. Мужчина убежал, а женщина медленно пошла к Наталье. Была она крупной, с большими руками и большой грудью, лицо её было некрасивым и грубым. Она подошла совсем близко, и запах её тела перебил другие запахи. Наталья не смела пошевелиться. Сердце её забилось часто, она вдруг подумала: "Корова…" И проснулась.
Два дня видение не давало покоя Наталье. Два дня она старалась не думать о нём и волновалась безотчётно. Потом Наталья вновь увидела сон. Будто жарким днём на нескошенном лугу огромная корова подошла к ней и стала тереться о Натальино плечо. Наталья смеялась, сама не зная чему, ласкала корову и целовала её морду. Корова двинулась прочь, оглядываясь на Наталью, словно зовя за собой, и Наталья пошла следом. На пути у них оказалась лужа. Сбросив туфли и подобрав юбку, Наталья голыми ногами стала входить в лужу, наблюдая, как грязная вода смыкается вокруг её полных белых икр. Вдруг корова, шедшая рядом, исчезла. И Наталья проснулась.
Опять было жарко, горело тело, и долго ещё не могла заснуть Наталья, ворочаясь с боку на бок.
Прошёл месяц, сны стали забываться. Но однажды Наталья, просматривая газету, наткнулась на объявление: "Продаётся дом в деревне Коровино…" Внизу стояла подпись "Сергей", и дан был номер телефона. Разом припомнились ей оба сна, и она, волнуясь, как в те жаркие ночи, и не отдавая себе до конца отчёта в том, что делает, позвонила по номеру, указанному в объявлении…
Дом, куда привёз её Сергей, был небольшим, но имел множество тесных и тёмных помещений. Всюду было жарко и влажно. Они то и дело входили, выходили и заходили вновь, нигде не задерживаясь подолгу. А в одной из комнатушек с маленьким, как ладонь, окошком, уставленной вдоль стен широкими пыльными скамьями, деревянными кадушками и корзинами из толстых прутьев, дурманно пахнущей какими-то травами, висевшими пучками под потолком, задержались дольше обычного.
Домой Наталья вернулась довольная: она устала, но напряжение, владевшее ею прежде, ушло. Природа, новые впечатления развлекли её. К тому же за развлечения не пришлось платить ни копейки.
Через некоторое время она снова открыла газету, и стала звонить по всем объявлениям. Сделав выбор, она договорилась о встрече и на другой же день, зная, что ничего не собирается покупать, отправилась осматривать чужую дачу.
Вскоре эти поездки сделались её потребностью. Бывало так: она возвращалась уставшая, но и отдохнувшая, и на некоторое время забывала о том, с кем и куда ездила. Но проходили дни, тянулись ночи, и она, лёжа порой в темноте без сна, припоминала свои путешествия, ворочалась и дрожала мелкой колючей дрожью. Наутро она покупала газету и трепещущей рукой набирала номера телефонов, угадывая нужного ей "продавца" каким-то неизъяснимым чутьём. Они сговаривались, и в ближайшие за тем дни Наталья ехала за город.
Случалось, поездка складывалась не так, как хотела того Наталья, и оставалось довольствоваться прогулкой, впечатлениями и свежим воздухом. Тогда по возвращении Наталья находила новые объявления и звонила, вслушиваясь в голоса тех, кто, ни о чём не подозревая, связывал свои неясные надежды на призрак благополучия со странной незнакомкой.
А иногда, чтобы развеяться, Наталья, не разбирая, отправлялась с тем, кто первый соглашался ехать. Мужчина ли, женщина, старик или семейная пара — Наталье было всё равно, она чувствовала, что перед ней заискивают, заглядывают ей в глаза, что от неё в настоящую минуту зависит настроение и довольство жизнью этих людей. Как милостыню, она подавала им надежду, и они до последней минуты старались быть любезными с нею.
Спустя две недели после поездки со Станищевыми, Наталья отправилась в деревню Нестерово осматривать дом некоего Альберта Кузьмича.
Альберт Кузьмич оказался человеком симпатичным и разговорчивым, к тому же, одних лет с Натальей. Дорогой они говорили, смеялись, и Наталья, к своему удовольствию, поймала не один его взгляд на своих коленках, выкатывавшихся широкими кругляшами из-под короткого плаща.
— А вы, что же, — оборвал он вдруг разговор, — себе хотите купить?
Наталья, думая, что он принимает её за агента, и, улыбаясь про себя его наивности, отвечала:
— Да, да. Себе…
— А вы как, — спустя недолго, снова спросил он, мелкими нервными движениями дёрнув сначала вниз, а потом вверх козырёк своей клетчатой твидовой кепки, — наличными хотите?
— Наличными, — подтвердила Наталья, входя в роль и начиная верить, что где-то дома — например, в шкатулке в одном из ящиков комода — у неё лежит огромная сумма наличных денег.
— Это хорошо.., — улыбнулся он Наталье длинными жёлтыми зубами.
А ещё через некоторое время, оборвав самого себя на полуслове, спросил:
— Они дома у вас?
— Кто? — не поняла Наталья и чего-то испугалась.
— Да деньги!.. Деньги-то дома у вас? Или из банка нужно?..
— А-а-а! — рассмеялась Наталья своей непонятливости и глупой пугливости. — Дома, да…
Он привёз её в деревню. По-осеннему было холодно и грязно. Но Наталья, волнуясь, не замечала ничего этого.
— Замёрзла! — кивнул он, подметив, что она дрожит.
Наталья неохотно улыбнулась, наблюдая с жадностью и нетерпением за тем, как он отпирает дом.
— Заходи! — усмехнулся он, распахивая дверь.
Наталья, опустив глаза, прошла в сени.
Альберт Кузьмич дёрнул козырёк своей кепки, огляделся кругом, прикрыл за собой дверь и громыхнул изнутри засовом.
— Проходи! — говорил он, обогнав Наталью и указывая ей дорогу. — Проходи… Сейчас печку стопим маленько… Чайничек поставим…
Дом был неопрятный — на полу и почти на всех поверхностях валялось какое-то запачканное тряпьё, всё было отсыревшим и дурно пахло. Мыши, казалось, хозяйничали в доме, расплодившись и заняв собою все комнаты. Но Наталья ничего не замечала. Хоть в доме было холодно и промозгло, она сняла плащ, перебросив его через левую руку, и осталась в короткой белой юбке и розовой кофточке с глубоким вырезом, над которым, как подошедшее тесто, вылезающее из кастрюли, подрагивала стиснутая и выдавливаемая, грудь.
Хозяин суетился возле печки, то и дело поглядывая на Наталью. Несколько раз он выходил из комнаты и приносил какие-то вещи — большую картонную коробку, алюминиевые вёдра. Наталье не хотелось думать о том, что и зачем он делает, и она, чтобы как-то занять себя на то время, пока он занят и не вызывать лишних вопросов и подозрений, принялась изображать, что с интересом осматривается.
Но когда, отвернувшись к окну, Наталья, как и положено городскому покупателю деревенского дома, залепетала что-то о красоте и тишине, в ту самую минуту на голову ей опустилось сзади что-то тяжёлое и плоское. Из глаз у Натальи полетели разноцветные искры, она успела испугаться и удивиться. А потом ничего не стало…
Когда же явь острой болью вползла в мозг Натальи, и Наталья, простонав, зашевелилась, оказалось, что она лежит на деревянном полу, что руки у неё связаны за спиной, что кругом темнота, холодно и пахнет мышами. Наталья испугалась, не ослепла ли она от удара, но, оглядевшись, различила тонкие, как нити, полоски света на одной из стен. Догадавшись, что это дверь, Наталья с трудом поднялась на ноги, подошла к ней и толкнула. Дверь была заперта.
— Алик! — позвала Наталья, но ответа не получила.
Тогда она прислонилась спиной к двери и заплакала. Тут раздались шаги, неясное бормотание, а следом — скрежет металла о металл, щелчок отпираемого навесного замка и глухой стук его о дверь. В следующую секунду в проёме появилась мужская фигура в кепке.
— Очнулась? — он рассмеялся злобным, презрительным смешком и кивнул Наталье, как давеча на улице. — Бело-розовая тёлка!..
Говорил он громко и нарочито грубо, рассчитывая, очевидно, нагнать страху на свою жертву.
— Что вам надо? — прохныкала Наталья, отступая на шаг назад.
— Что надо!.. — он снова рассмеялся. — Дура!.. Позвонишь домой, скажешь, что за деньгами приеду… Если деньги мне передадут — домой пойдёшь, если нет… или там менты…
Тут только Наталья осознала, что с ней произошло самое страшное, что только могло произойти, и что исхода для неё нет.
— Что вам надо? — в голос зарыдала она. — У меня нет денег!..
— Денег нет!.. — усмехнулся Альберт Кузьмич. — А кто говорил, что дома?..
— Это не так! — закричала Наталья. — Это… ошибка! У меня нет!..
— Ну вот посиди тут… Вспомни…
Он стал закрывать дверь, а Наталья, чтобы помешать, бросилась к нему.
— Куд-да?! — он с силой оттолкнул её так, что она упала.
— Алик! — вскрикнула Наталья, вкладывая в это имя и мольбу о пощаде, и жалобу на боль и страх, и удивление перед коварством и вероломством.
— Какой я тебе Алик! — крикнул он, при этом грязно обругав Наталью. — Сиди уж… бело-розовая тёлка!..
Дверь захлопнулась, и Наталья снова осталась в темноте.
Который шёл час и как долго она пробыла без сознания в этой пахнущей мышами кладовке, Наталья не знала — время смеялось над ней. Наталье казалось, что всё вокруг смеётся над ней — и темнота, и мыши, и эта комната, где, как она нащупала, стояла возле стены узкая лавка, о которую она больно ударилась, падая. И даже её телефон, то и дело нарушавший тишину где-то неподалёку, точно нарочно дразнивший Наталью близостью и недостижимостью привычного, безопасного мира. По мелодиям звонков Наталья узнавала коллег и знакомых, отчего ей делалось ещё более страшно и горько.
В какой-то момент из динамика телефона рассыпалась стеклянными бусинами мелодия "Феи драже", как рассыпалась всякий раз, когда на связь с Натальей выходил её сын. Не помня себя, Наталья подскочила к двери и стала биться в неё всем телом, как раненая, обезумевшая птица. Она звала своего палача, выкрикивая какие-то нелепые, бессмысленные слова. Но никто не шёл к ней, и никто, казалось, её не слышал. Но вдруг темнота, которая окружала её, сделалась красной. Наталья покачнулась и, в который уже раз, упала.
Но красная пелена, опустившаяся ей на глаза, стала зарёй. И Наталья увидела лесное озеро, на берегу которого она лежала в своём сне, козлоногого старика с очами синими, а вокруг него — целую стаю нагих красавиц. И себя среди них…
|
|