Владимир Силкин __
Московский литератор
 Номер 21, октябрь, 2012 г. Главная | Архив | Обратная связь 

Владимир Силкин


     
     Этот год стал 510-м в истории моего родного города Ряжска Рязанской области. Ему я посвятил книгу стихотворений "Осень в Ряжске", а вместе с композитором из Тамбовской области Ниной Цуриковой книгу из 23 песен "Русичи". Часть стихов, представленных на этой полосе, написана на "малой родине".
     
     273-Й КВАДРАТ
     Двести семьдесят третий квадрат.
     Хорошо-то как, благостно, Боже!
     И леса меж собой говорят,
     Окликая случайных прохожих.
     Сколько звуков печальных вокруг!
     Сколько вздохов несётся с болота!
     И с чего это тянет нас вдруг
     Как магнитом к себе позолота?
     Увядают кусты и грибы,
     И осины дымятся, сгорая.
     Ничего не прошу от судьбы,
     Кроме этого дикого рая.
     Двести семьдесят третий квадрат.
     Чьи следы обозначились в иле,
     Чьи глаза удивлённо горят,
     Чьи шаги в изумленье застыли?
     
     КЛАНЯЮСЬ В ПОЯС ДОРОГЕ
     Тихо по жизни шагаю,
     Кланяюсь новому дню,
     Строчки для внучки слагаю,
     Попусту жизнь не гоню.
     Праздную осень и лето,
     Счастлив весной и зимой.
     И на все стороны света
     Кланяюсь жизни самой.
     Кланяюсь в пояс дороге,
     За спину ладя суму.
     Вот и выходит, в итоге
     Кланяюсь всем и всему.
     И никогда не обидно
     Чувствам сердечным моим:
     Кланяться людям не стыдно,
     Стыдно не кланяться им.
     
     БОЛЬШАЯ АЛЕШНЯ
     Памяти владельца с. Большая Алешня, Героя Отечественной войны 1812 года, Георгиевского кавалера, дежурного генерала при М.И.Кутузове Петра Андреевича Кикина
     Большая Алешня, Большая Алешня...
     Вдали от больших автострад
     Взметнулся шиповник и редкий орешник
     У низеньких сельских оград.
     С шоссейной дороги минута до замка,
     До парка, где были мостки,
     До церкви забытой, до рухнувшей арки,
     До высохшей рядом реки.
     За снежной зимою, дождливой весною,
     То в пьянках, то в спешных делах
     Духовность страны оставалась стернёю
     В широких российских полях.
     И грустно, и больно: кольцо Золотое
     Алешней замкнуть не смогли.
     Неужто уже ничего он не стоит
     Клочок этой древней земли!
     Щебечут дожди свои светлые сказки,
     Стекают в село под горой,
     Где лишь голубые анютины глазки
     Печально мигают порой.
     
     В МАЙСКИЕ ВИШНЁВЫЕ МЕТЕЛИ
     Соловьи мои не улетели,
     Перещёлк хрустальный не затих.
     В майские вишнёвые метели
     Как бы жил я, Господи, без них?!
     Слышь?! Они уже вблизи запели,
     Чу! Уже у самого крыльца.
     Соловьи мои не улетели,
     Поселились в чуткие сердца.
     Видно, спать не хочется кому-то,
     Ночью думы у людей свои.
     И молчаньем наполняют утро
     Певшие бессонно соловьи.
     
     ***
     Всё пришло в уныние и прах —
     От души до солнечных рубах,
     От блестящих некогда идей
     До предавших Родину людей.
     
     ДЫМ
     Екатерине Сидоровой,
     создателю фильма
     о чернобыльской
     трагедии
     "Горький ветер"
     Одному лишь Богу внемлю
     И боюсь поднять глаза.
     Хоронили "землю" в Землю!:
     Чашки, ложки, образа…
     Безрассудно брали, пряча
     Горький стронций на века,
     И была тогда незрячей
     Хоронящая рука.
     Как нам жить с такою ношей?
     Нам же внуки не простят!
     На Земле моей хорошей
     Люди думать не хотят.
     Мы же в эту землю ляжем,
     В этот цельсиевый дым.
     Снова землю мы накажем,
     Снова землю предадим.
     
     КРАСНАЯ ПЛОЩАДЬ
     На Красной площади Парад,
     Скопленье войск и ветеранов.
     И звёзды на груди горят,
     Нашивки говорят о ранах.
     Здесь вся Россия заодно,
     И тут сердца согласно бьются.
     И люди, как им суждено,
     Людьми в России остаются.
     
     ЛЕБЕДА
     Все когда-нибудь кончается,
     Как печаль и как вода.
     На глухом ветру качается
     И рыдает лебеда.
     Одиноко долу клонится,
     Только верит и она,
     Что печаль когда-то кончится
     И опять придёт весна.
     Говорливая и смелая,
     Не видавшая беду,
     И присядет лебедь белая
     На рассвете в лебеду.
     Перепутает озёрную
     И болотистую гладь,
     И тоску, такую чёрную,
     Ей удастся расплескать.
     Лебеда стоит, качается,
     Значит всё еще жива,
     И вовеки не скончается
     Эта сорная трава.
     
     МЕЩЁРА
     Какая стынь! И лист неслышно
     Листу о чём-то говорит.
     И, разодевшаяся пышно,
     Рябина горькая горит.
     Кричит осенняя пичуга,
     Но песнь её — издалека,
     И не услышим мы друг друга,
     Сквозь толщу лет и сосняка.
     Но всё равно узнаем скоро
     Как куст рябиновый горчит.
     Молчит усталая Мещёра,
     О чём не знаю, а молчит.
     Но замечательно чертовски
     Гулять и думать, неспроста
     Любил заехать Паустовский
     В мои мещерские леса.
     Октябрь обветренные руки
     Несёт к рябинному огню,
     И беспричинные разлуки
     В лесу сгорают на корню.
     
     ***
     Очищеньем занята природа — Протирает солнце облака,
     И с утра смеётся с небосвода,
     И глядит на землю свысока.
     Очищают дворники газоны,
     Из квартир несут на свалку хлам.
     И душа, от счастья и озона,
     С каждым днём мудрей не по годам.
     
     ПРИКАЗ
     Дежурный генерал Паисий Сергеевич Кайсаров и старший адъютант Кутузова Иван Никитич Скобелев готовили приказ о сдаче Москвы по итогам Военного совета в Филях
     Вошёл Кайсаров, бел, как мел,
     Кутузова оставив свите.
     И не сказал, а прохрипел:
     "Светлейший ждёт приказ… Пишите…
     "Секретно"… Скобелев писал,
     Рука дрожала на бумаге,
     Не верил, что Кутузов сдал,
     Лишившись сердца и отваги,
     Москву. В глазах было черно —
     Москва поставлена на карту
     И отдают Бородино
     Уже без боя Бонапарту!
     И что, напрасно кровь текла,
     И сожжены французом сёла?..
     Россия подвига ждала,
     Но подвиг вышел невесёлым.
     Шептал Кайсаров: "Сдать Москву…"
     А Скобелев не верил фразе.
     Не верил он, что наяву
     Она появится в приказе.
     Непобеждённые полки
     В рассветном мареве тонули.
     Суворовские старики
     Вперяли взгляды в них, как пули.
     Приказ, на то он и приказ,
     Что выполнять солдату надо,
     Но слёзы капали из глаз
     У тех, кто одолел преграды.
     Россия выживет, пока
     Идут войска, сверяя карты.
     И знают, больше для броска
     Не будет сил у Бонапарта.
     
     ПРИХОДЯЩИЙ
     Тихо поёт сверчок,
     Пьют за стеной соседи.
     "Что-то твой дурачок
     Вот уже год не едет?"
     Ты говоришь: "Дела!",
     Ты допиваешь водку,
     Сбрасывая со стола
     Чёрную сковородку.
     Чёрную, как судьба.
     Чёрную, как разлука.
     "Не у одной тебя
     В сердце такая мука!"
     Я надеваю плащ,
     Женщина смотрит грозно.
     "Ты не молчи, поплачь…
     Ладно… До завтра… Поздно…"
     
     РУССКАЯ ДВОРНЯГА
     Он пьянел, заказывал закуски,
     Прогонял дворнягу от стола,
     Но, когда послал её по-русски,
     Никуда собака не пошла.
     От него не сделала и шага,
     Бей, любезный! Что мне? Не умру!
     Русская бездомная дворняга
     Злобу принимала за игру.
     Он храпел, она лежала рядом,
     Наблюдала искоса за ним.
     И почти что человечьим взглядом
     Был уснувший замертво храним.
     Молча стол в объедках созерцала
     И когда проснётся он, ждала.
     Не взяла ни хлеба и ни сала,
     Ничего без спросу не взяла.
     Встал мужик, шатаясь да икая,
     И пошёл от пьяного стола,
     И за ним, послушная такая,
     Русская дворняга побрела.
     
     РЫБОЛОВ
     Рыбачит зелёный кузнечик,
     Глядит на цветной поплавок,
     А дождь не стихает весь вечер,
     И этот кузнечик промок.
     Он рыбы поймал на копейку,
     И это уже ничего.
     С восторгом глядит на уклейку
     Раз в десять длиннее его.
     Попрыгает, высушит ноги,
     Уснёт до утра под цветком
     И снова пойдёт по дороге,
     Как добрые люди, пешком.
     И мне его, бедного, жалко!
     Он ростом чуть выше крючка!
     Какая, скажите, рыбалка,
     Когда в тебе нет и вершка?!
     
     СИЗЫЙ ГОЛУБЬ
     Сизый голубь пьёт из лужи,
     Не живёт зимой в тепле.
     Но зачем-то Богу нужен
     Этот голубь на земле.
     Он один на свете знает
     То, что людям не понять,
     И на ближних не пеняет.
     А зачем на них пенять?
     Всё летает и летает
     И молчать не устаёт.
     Он людей не осуждает,
     Он в них что-то познаёт.
     Не умеет голубь злиться,
     Хоть и слёзы бьют из глаз.
     Вот, поди ж ты, просто птица,
     А терпенью учит нас.
     
     ***
     Сошла вода, забылось половодье,
     На луг Ямской слетаются стрижи.
     О, жизнь, постой, не напрягай поводья,
     Свою лояльность людям докажи.
     Ну, дай им всласть набегаться по лугу,
     Как в свой разлив беспечная вода,
     И чтоб они поверили друг другу
     И не теряли веры никогда.
     
     СПАСИБО, РЯЖСК!
     510-летию города посвящается
     Спасибо, Ряжск, за дружбу и за встречи,
     За то, что ты состариться не смог!
     А что ещё, как дружба, душу лечит,
     А что ещё спасает от тревог?!
     Конечно, ты и старше, и мудрее,
     Всегда поймёшь и добрый дашь совет.
     А душу мне неостудимо греет
     Твой васильковый, твой небесный свет.
     Уеду в ночь, в берёзовую осень,
     Твоим просторам помашу рукой.
     И вдруг услышу, облака доносят
     Твой чуткий сон, глубокий твой покой.
     Как хорошо вздыхает в парке птица,
     Как беспечально мчатся поезда!
     И верю я, с тобою не случится
     Чего-нибудь плохого никогда.
     До встречи, Ряжск, захупотские дали,
     Мою тоску хранящая река!
     Сегодня мы на год счастливей стали!
     Да, что на год! Уверен, на века!
     
     У ПАМЯТНИКА-ЗВОННИЦЫ
      Вячеславу Клыкову
     Над железным Прохоровским полем
     Раскалился воздух добела,
     И, впитав в себя людские боли,
     Звонница нежданно ожила.
     Колокол поёт об убиенных
     И уводит в сорок третий год,
     О пропавших без вести и пленных,
     О погибших колокол поёт.
     Ах, мемориальный, бередящий,
     Устремлённый прямо в души взгляд…
     Вновь на всех к подножью приходящих,
     Как пророки, голуби глядят.
     Голуби? А может, чьи-то души?
     Ведь не зря охватывает дрожь!
     Если их внимательно послушать,
     Непременно близкую найдёшь!
     
     СПУТНИК
     Не нарывался на беседу,
     Молчал и думал о своём.
     Да мало ли куда я еду?!
     Вот так и ехали вдвоём.
     Он мирно спал на верхней полке,
     А я не мог уснуть не мог никак
     И мне в глаза с его футболки
     Глядел футбольный клуб "Спартак".
     Он с полки слез перед Рязанью,
     Взял сумку и сказал: "Пока!"
     И затерялся на вокзале
     Попутчик в майке "Спартака".
     А я один поехал дальше.
     Случается порою так.
     И я б не вспомнил после даже
     Про майку с надписью "Спартак".
     Но вот запало в сердце что-то —
     Молчанье, краткое: "Пока!"
     Похоже, ехал он с работы
     Попутчик в майке "Спартака".
     Он мне не раз ещё приснится
     С тяжёлой сумкою в руке,
     Напоминая, что столица
     Находит силы в "Спартаке".
     
     УХОДЯТ ЛЮДИ
     По векселям достаточно заплачено.
     Инсульты и инфаркты за спиной.
     Прожили то, что было предназначено
     И расстаются запросто со мной.
     Уходят и уходят люди близкие
     И дальние уходят навсегда.
     Одни навек прощаются записками,
     Другие их не пишут никогда.
     И в этом суть тоски и одиночества,
     Прощальная бессонница ночей.
     Ох, люди, люди… Как же мне не хочется
     Над вами ставить восковых свечей.
     Но вот опять стучится телеграммами,
     Звонками ранит дальняя родня.
     Хорошие, любимые, упрямые,
     Откуда ж столько сердца у меня!
     Мне не вместить последнего отчаянья,
     Я, как корабль, обречён на слом.
     Предвестник скорый вечного молчания,
     Мне снится хмурый лодочник с веслом.
     
     ***
     У тебя и у меня
     Всё не так, как хочется,
     И над нами вся родня
     Скоро обхохочется.
     — Ох, и глупый вы народ, —
     Кто-нибудь обмолвится.
     Только все наоборот,
     Умные, как водится.
     Купим дачу под Москвой,
     Нищими прикинемся,
     Словно в омут с головой,
     В своё счастье кинемся.
     
     ПЯТЫЙ
     Моторы согласно пели,
     Страстно хотели жить.
     Ты думал, что не сумели
     На лыжах вчера сходить.
     Да ладно, до выходного
     Осталось-то ничего,
     Посадишь на плечи снова
     Младшего своего.
     И вместе с горы покатой,
     С хохотом по лыжне.
     Жаль одного, пока что
     На лыжах нельзя жене.
     — Запретность на лыжи свята,—
     Подмигивали врачи.
     У женского сердца пятый
     Толкается, но молчит...
     И вдруг полоса тумана,
     Холод через стекло,
     И самолёт твой странно
     В сторону повело.
     Был он не в силах слушать
     Мольбу побледневших рук,
     Болью заполнил душу
     Мотора тревожный стук.
     Штурвал — на себя, повторно,
     Представил как в свете дня,
     Безоблачна и просторна
     Под горку бежит лыжня.
     Как сказочно неуклюжа,
     Задумчива и бледна,
     На чистенькой кухне ужин
     Готовит сейчас жена.
     Как музыка где-то льётся,
     Как вызова ждут врачи,
     Как в женское сердце бьётся
     Пятый, но не кричит.
     Не знает ещё, что горе
     Захлестывает его,
     Отец на одном моторе
     Не сделает ничего...
     Тлел прошлогодний клевер,
     Дым над землёй вился.
     Всхлипывал в женском чреве,
     Который не родился.