__ «ДУХ ИСТОРИИ» И «ЧУВСТВО БЛАГОДАРНОСТИ»
Московский литератор
 Номер 24, декабрь, 2012 г. Главная | Архив | Обратная связь 

«ДУХ ИСТОРИИ» И «ЧУВСТВО БЛАГОДАРНОСТИ»

     
     Круглый стол на кафедре русской классической литературы и славистики Литературного института им. А.М. Горького, посвященный размышлениям об Отечественной войне 1812 года в литературе и культуре.
     
     Минералова Ирина Георгиевна, доктор филологических наук, профессор МПГУ: Дорогие друзья, коллеги! Наш разговор о вопросах истории в литературе в декабрьские дни, памятные битвой под Москвой, заставляет напомнить важное и для истории как таковой, и для филологии.
     Оказываясь на разного рода симпозиумах, конференциях, читательских форумах, олимпиадах, посвященных Году истории в России (позвольте отступить от бюрократически-корявого официального названия) невольно сверяю происходящее на соответствие "духу истории", как его определяет Василий Васильевич Розанов: "Дух истории и историчности вытекает,— пишет он 9.01.1916 г. во время Второй Отечественной (так тогда называли Первую мировую), — из чувства благодарности, и его не может быть у лица с неблагодарным сердцем".
     Иногда у меня возникает желание вложить эти слова "в руки докладчику", чтобы они были прочитаны до того, как он перейдет к своему докладу…
     Саленко Ольга Юрьевна, кандидат филологических наук, доцент кафедры русской классической литературы и славистики Литературного института им. А.М. Горького: В нашей истории и государственных людей с благодарным сердцем было довольно. Вспомним хотя бы их имена в царском Манифесте о вторжении Наполеона (автор — А.С. Шишков). "Да встретит он (неприятель) в каждом дворянине Пожарского, в каждом духовном Палицына, в каждом гражданине Минина". Нам было с кого брать пример в 1812-ом — всего-то на 200 лет раньше — в 1612-ом народ защитил Отечество от иноземных посягательств.
     ЗавгороднЯЯ Галина Юрьевна, доктор филологических наук, доцент кафедры русской классической литературы и славистики Литературного института им. А.М. Горького: В свою очередь, А.С. Пушкин создает весьма выразительный портрет Шишкова, которому тогдашняя молодежь была благодарна за пробуждение в ней чувства Родины и чувства родного языка:
     Сей старец дорог нам: он блещет средь народа
     Священной памятью двенадцатого года.
     Саленко Ольга Юрьевна: Но вот обратившись к Высочайшему манифесту, о принесении Господу Богу благодарения за освобождение России от нашествия неприятельского, 25 декабря 1812 г. читаем:
     "Да представят себе собрание с двадцати царств и народов, под единое знамя соединенные, с какими властолюбивый, надменный победами, свирепый неприятель вошел в Нашу землю". Заметьте, любопытно обошелся русский язык впоследствии с названием Отечественной войны 1812 года. Вышедший в начале 1860-х годов сборник "Пословицы русского народа" В.И. Даля фиксирует такое устойчивое выражение Нашествіе двунадесяти языковъ (наступленіе Наполеона на Русь 1812 г.: — "Отечественная война"). То же выражение есть и в академическом собрании "Русская мысль и речь…Опыт русской фразеологии" М.И. Михельсона (1896-1912). Да и в лесковском "Левше", написанном в нарочито стилизованном фольклорном духе появляются те же "двунадесять языков". Нашествие двенадцати языков, хотя, как замечают историки, их было не меньше двадцати.
     Васильев Сергей Анатольевич, доктор филологических наук, профессор Московского городского педагогического университета: Кстати сказать, коллеги, 200-летнему юбилею победы русского оружия в войне с наполеоновской армией было посвящено июньское интервью Юрия Ивановича Минералова "Литературной газете" (20-26 июня 2012 г). Впрочем, с присущей профессору Минералову любовью к истории Отечества и прозорливостью он напоминает о "нашествии двунадесяти языков" от Наполеона до Гитлера, указывая на потрясающее сходство "нашествий двунадесяти языков".
     Саленко Ольга Юрьевна: Да, Юрий Иванович выносит в заглавие "народное определение" Отечественной войны.
     Карпушкина Людмила Александровна: Но, как Вы думаете, почему народ отредактировал "число языков"?
     Саленко Ольга Юрьевна: Я думаю, что тут церковно-славянское "двадесять" не просто не отзвалось, оно переосмыслилось через церковно-славянское "дванадесять". Именно последнее число вписывает это историческое событие в область эпического, духовного ("дванадесять апостолов", "двунадесятые праздники"), именно Отечественную войну 1812 года, а не войну 1812-1814 года, народ осмыслил и определил высоким стилем как священное событие.
     Минералова Ирина Георгиевна: Впрочем, сегодня можно прочесть на Wikipedia, что "Оригинал храма Христа Спасителя был воздвигнут в память о наполеоновском нашествии" — и никто не исправит!!! Какой же "благодарный" грамотей писал!
     Саленко Ольга Юрьевна: Ну, есть же факты истории, которые игнорировать невозможно, даже не стремясь передать "дух истории"! В Манифесте императора Александра I полагалось считать 25 декабря день Рождества Христова и "днём благодарственного празднества под наименованием в кругу церковном: Рождество Спасителя нашего Иисуса Христа и воспоминание избавления церкви и Державы Российские от нашествия галлов и с ними двадесяти язык". Храм воздвигался благодарным народом… И обратите внимание: упоминаются двадцать языков-народов, пришедших с Наполеоном в Россию, и Господь и доблесть народа избавили Отечество от них!
     Васильев Сергей Анатольевич: В свою очередь, дух народа запечатлен и в главном произведении военного времени Г.Р. Державина — "Гимне лиро-эпическом..." Поэт создает настоящий гимн народу-победителю, укрепляемому православной верой и любовью к Отечеству:
     О Росс! О добльственный народ,
     Единственный, великодушный,
     Великий, сильный, славой звучный...
     ...По мышцам ты неутомимый,
     По духу ты непобедимый,
     По сердцу прост, по чувству добр,
     Ты в счастье тих, в несчастье бодр ...
     ЗавгороднЯЯ Галина Юрьевна: Вы совершенно правы, Сергей Анатольевич, Отечественная война 1812 года не могла не способствовать усилению внимания к национальным истокам, повороту от западно-европейской ориентированности к народной сфере, к поиску национальной духовной опоры. На этой волне особенным оказывается интерес к жанру песни, жанру, имеющему потенциал объединения людей, пусть даже гипотетического.
     Минералова Ирина Георгиевна: Конечно, песня — жанр жизнестроительный! Это чувствуешь каждой клеточкой, когда стоишь в Бородино у памятника на батарее Раевского и знаешь, что именно здесь приняли бой в Великую Отечественную полосухинцы…
     ЗавгороднЯЯ Галина Юрьевна: Да, да, но даже литературные песни (имеются в виду стихи с подобным названием) демонстрируют связь с самыми разными сформировавшимися к началу XIX века традициями. Удельный вес собственно "песенного" в них весьма разный — от соблюдения узнаваемых песенных канонов до создания "образа жанра".
     Саленко Ольга Юрьевна: Тут еще дело в чем... Событие осмысливается не просто как историческое, а как эпическое. Тема и такое осмысление определяет выбор жанра произведения, и многие поэты-современники выбирают лиро-эпические жанры (ода, гимн — Державин), видение (Капнист), быль и песня (Глинка) и пр. Обратим внимание, что эпически события осмысливаются непосредственно по впечатлениям от битв, а не на почтенном историческом расстоянии от них.
     Так, Жуковский создает героическую песнь, по-гомеровски перечисляя героев, прославляя живых и павших, давая им яркие характеристики, вписывая по традиции литературы предшествующей эпохи современных воинов в ряд героев древних и новых времен. (Прием известный и широко используемый в традиции военной оды Ломоносова, Державина и др.) Так образы современников, что называется, мифологизируются, становятся в эпический ряд защитников-заступников земли Русской. Песня Жуковского наполнена библейскими реминисценциями. Защитники православного Отечества становятся воинами Христовыми: "Как воск перед лицом огня,/ Растает враг пред нами..." Такой авторский подход порождает эпический образ иного порядка: конкретные исторические лица и события переходят в область священно-сакрального.
     ЗавгороднЯЯ Галина Юрьевна: Абсолютно точно! Обращает на себя внимание именно одическая стилевая доминанта в ряде произведений, озаглавленных как песня — можно вспомнить стихотворения Ф.Глинки ("Военная песнь, написанная во время приближения неприятеля к Смоленской губернии"), В.Раевского ("Песнь воинов перед сражением") Популярна была ориентация и на форму кантаты ("хор" и "голос"), причем условность воссоздания образа кантаты варьировалась достаточно широко. Тон задал во многом, конечно, В.Жуковский в "Певце во стане русских воинов", но были и другие вещи, "портретирующие" кантату (например, "Авангардная песнь" Ф.Глинки).
     Далеко не случайно художническое внимание обратилось на фольклорные образцы — в целом ряде песен воссоздавался образ того или иного фольклорного жанра — былины, исторической песни ("Солдатская песня" Ф.Глинки, "Русская песня" А.Дельвига).
     Нельзя не отметить, что к началу XIX века в целом уже оформились узнаваемые черты песенного стиля, а именно: одноплановость, масочная драматургия, эскизная сюжетность, эмоциональная заостренность, чувствительность к актуальным проблемам (эти черты выделяет в своем исследовании "Так говорила держава. ХХ век и русская песня" Ю.И.Минералов).
     Васильев Сергей Анатольевич: Знаете, Юрий Иванович, кажется, сумел передать совершенно особый "дух истории и историчности" и в своих филологических трудах, и исторических эссе, и в поэзии. Новый филологический и исторический материал, посвященный 1812-1814 гг. (при значительной изученности темы!), содержится в книгах Минералова "Теория художественной словесности", "История русской литературы XIX века (1800-1830-е годы)", "Река времен", в целом ряде статей.
     Минералова Ирина Георгиевна: Мне хотелось напомнить какую-то цитату из его исторически выверенных и при этом увлекательных работ, однако есть, наверное, резон перечитать с большой пользой для себя хоть что-то, но целиком! А напомню я в этой связи слова Н.И. Надеждина (Телескоп, 1831. №14.С.219) — изнутри той давнопрошедшей эпохи, с которой нам невозможно не солидаризоваться: "В жизни русского народа были также моменты, когда внутренняя полнота его, почивающая в безмятежной тишине, воздымалась, потрясенная чудною силою… Сила, производящая в нем сии чудные потрясения, достойна великого народа: это любовь к Отечеству! У других наций сии достопримечательные эпохи всеобщего движения бывают обыкновенно следствиями внутреннего разъединения… — Не так бывает с народом русским. … Русский человек…может потрясаться только общим колебанием сферы, к коей принадлежит, может жить полною жизнью только в единстве жизни отечества".
     Саленко Ольга Юрьевна: Скажу, что это единство выражается не только патетически и лирически, но и комически. Враг побеждается "разоблачением". Вот пример народного меткого именования Наполеона из "Пословиц русского народа". Появившийся благодаря народной этимологии своеобразный образ-анаграмма ёмко обыгрывает не только пожар Москвы, но и перелом в войне: "Был не опален (Наполеон), а из Москвы вышел опален". В таком же духе народной этимологии ещё в начале XIX века Державин написал о Багратионе и Наполеоне, передавая внутреннюю форму имен, пустоту первого и высший смысл второго:
     О, как велик, велик На-поле-он!
     Он хитр, и быстр, и тверд во брани;
     Но дрогнул, как к нему простер в бой длани
     С штыком Бог-рати-он.
     Карпушкина Людмила Александровна, кандидат филологических наук, доцент кафедры русской литературы и славистики Литературного института им. А.М. Горького: В художественной литературе о войне 1812 года неоднократно встречается иронический мотив поедания французами лошадей, символизирующий последнюю степень падения французской армии: пешочком, пуская на провиант средства передвижения, они бегут из России. В романе М.Н. Загоскина "Рославлев, или русские в 1812 году" один из русских офицеров иронизирует над новостью о появлении целого взвода французских конных егерей под Данцигом: "Они еще не всех лошадей переели..." Предрекает этот сценарий французам Кутузов в "Войне и мире" Л.Н. Толстого: "Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки, — ...прокричал Кутузов, ударяя пухлым кулаком по столу".
     О соответствующих мясных заготовках идет речь даже в одном из эпизодов романа Ф.М. Достоевского "Идиот". Вспомним вдохновенный "хлестаковский" монолог генерала Иволгина о том, как он якобы был пажом у Наполеона. В Кремле Даву приходит к Наполеону за окончательным решением: "Опять они были наедине, и я третий... "Я иду",— сказал Даву. "Куда?" — спросил Наполеон. "Солить лошадей",— сказал Даву. Наполеон вздрогнул, решалась судьба". Здесь мотив "соленых лошадей" приобретает уже откровенно пародийно-комическое значение.
     ЗавгороднЯЯ Галина Юрьевна: И тут, надо сказать, уже писатели воспользовались комическими едва ли не фольклорными жанрами разоблачения захватчика.
     Васильев Сергей Анатольевич: Хотелось бы напомнить, что разработку военной темы, например, Державин начал с эпитафии Наполеону, написанной в период его наивысших успехов: "Под камнем сим лежит Батый-Наполеон / Величье было их — ужасный сон".
     Карпушкина Людмила Александровна: Пророчество Державина сбудется, когда "величье" разобьется о "подводный веры камень", по словам Тютчева. И пробным камнем станет Бородино.
     СтоЯновский Михаил Юрьевич, кандидат филологических наук, профессор кафедры русской классической литературы и славистики Литературного института им. А.М. Горького: Современные историки, а они весьма оживились по случаю юбилеев от 2002 до 2012 гг., отмечают, что трактовка событий 1812 г. и, конкретно, Бородинского сражения, прямо зависит от источников, которые кладутся в основу исследования или, наоборот, критикуются. Можно констатировать, что и сейчас нет полноты и однозначной оценки многих фактов, но есть обилие их толкований. То есть говорить об однозначной, "объективной" правде, правде фактов, которой якобы поступился Л.Н.Толстой в своем романе и в корне исказил тем самым историю, нельзя. Есть те источники, которым писатель противоречит, и те, которые вполне согласуются с его позицией… Можно утверждать, что в главном, а не в частностях Толстой все же более прав, чем многие историки, усматривающие в "Войне и мире" лишь художественный вымысел или писательский произвол…
     Карпушкина Людмила Александровна: Да, Толстой весьма тонко маневрирует, выстраивая свою концепцию: например, изображая предшествующие войне 1812 г. антинаполеоновские кампании, он концентрирует внимание на провалах русской армии, а о грандиозном сражении при Прейсиш-Эйлау (закончившемся вничью, но, по словам Д.В. Давыдова, моральной победой русских) лишь вскользь упоминает. И на это есть причины: в идейном и композиционном плане Толстой выстраивает повествование сначала по нисходящей линии, а переломным судьбоносным для обеих армий моментом называет Бородино, где на Францию "в первый раз была наложена рука сильнейшего духом противника"...
     СтоЯновский Михаил Юрьевич: Да и факты исторические — в их отборе по многим документам — рисуют картину, во многом близкую Толстому: при известном планировании Кутузовым и Наполеоном генерального сражения — некую его спонтанность и случайность. Кутузов не то чтобы самоустраняется от оперативного руководства, но понимает всю непредсказуемость хода событий: "…В этом боевом порядке намерен я привлечь на себя силы неприятельские и действовать сообразно его движениям. Не в состоянии будучи находиться во время сражения на всех пунктах, полагаюсь на известную опытность господ главнокомандующих и потому предоставляю им делать соображения действий на поражение неприятеля. Возлагаю все упование на помощь Всесильного и на храбрость и неустрашимость российских воинов..."
     Наполеон самонадеянно планировал в считанные часы разгромить русскую армию, за которой столь долго гнался. Но стойкость русских, в полном смысле слова "самоубийственные" контратаки и удерживание до конца занятых позиций позволяли нам перебрасывать к местам возможного прорыва резервы и опять стоять…
     Полководческий гений Наполеона оказался здесь бессилен, и его же круг в мемуарах отметил пассивность, нерешительность и усталость пророка нового Аустерлица… Был маневр, было сосредоточение сил и огня, был захват позиции (пусть даже французы не отошли, а остались на поле, как говорят некоторые исследователи), …а русские не бегут, не чувствуют себя побежденными! Думаю, что свершившееся было неожиданно для всех — и страшно, и опустошительно. И, безусловно, героическая самоотверженность русского войска предрешила исход всей войны.
     Минералова Ирина Георгиевна: Год истории в России — какой прекрасный повод для того, чтобы вспомнить о том, как может быть выражена любовь к Родине, к Отечеству, как это бывало с отдельными людьми и народом в роковые для Родины и Отечества времена. Отечественная война 1812 года будто бы стала для всех своеобразным средоточием, от которого расходятся энергетические лучи как в прошлое, так и в грядущее.
     Впрочем, это почувствовал И.А. Бунин как раз в 1944 году и написал рассказ "Чистый понедельник", в котором "свел" в один узел понимание того, что есть частная и общая, и священная история… Во время Великой Отечественной войны в оккупированной фашистами Франции он делает вид, что рассказывает импрессионистическую новеллу о свиданиях его и ее в канун Второй Отечественной в России, и постоянно напоминает об Отечественной войне 1812 года. Он так это почти небрежно делает, что удивляешься, почему слова Платона Каратаева, крестьянина и солдата из толстовского романа, процитированные ею, так пронзительны и философичны сегодня: "Счастье наше, дружок, как вода в бредне: тянешь — надулось, а вытащишь — ничего нету"…
     И невольно "натыкаясь" на "юбилейное", хочется попросить и киношников, и телевизионщиков, и писателей, и историков, и учителей, и братьев и сестер в филологии: прежде чем браться за историческую тему, разбудите в себе чувство благодарности!
     И вот опять ехидный Розанов подсказывает и нынешней интеллигенции, умеющей сладкопевно ворковать: "Для того, чтобы любить Отечество — нужно что-нибудь для него сделать" (курсив автора — И.М.)
     Очень полезное напоминание!