РУБАШКИ ДЕТСТВА
Красками из детства, из начала,
Я рисую взрослые года.
Мне рубашки мама покупала,
Яркие и нежные цвета…
В клеточку, в полоску и в горошек;
С длинным и с коротким рукавом;
С рядом мелких пуговиц-застежек —
Не было особенного в том.
И хотя рубашки были эти
В каждом магазине, думал я,
Что на всем огромном белом свете
Нет таких, какие у меня.
Вроде бы носил их аккуратно,
Аккуратней сверстников-гулен,
Но рубашки рвались непонятно…
Только нить осталась с тех времен.
Пусть мне жизнь не делает поблажек,
Пусть как битва будет каждый час —
Теплота тех маминых рубашек
Душу согревает мне сейчас.
Ниточкой из детства, из начала,
Вышиваю взрослые года.
Мне рубашки мама покупала…
Как они мне нравились тогда!
* * *
С небесного колеса
Ветра заструились к маю,
В зеленые паруса
И я якоря поднимаю!
Со мной не усталая сыть,
А только голодные строфы.
Плыть надо — не надо спешить,
Чтоб не допустить катастрофы.
Помедленней вальс играй,
Канатов звенящих струнность!
Мне жаль, что ребенок-май
Так быстро плывет в июнность.
ГОБЕЛЕН ДЕТСТВА
Олени на ковре, на старом гобелене...
В конфетах волшебства мир начался с нуля.
И дом наш проколоть хотят заката тени,
И в печь бы не забыть подбрасывать угля…
Я взглядом целовал оленью ту поляну,
Я рядом с ней дышал мечтательно-храбрей.
И думалось тогда, что сказочником стану.
Пришли бы лишь домой родители скорей!
Конфеты волшебства извечно любят дети.
Подернут колдовством
был быт неколдовства.
Конфетная сверхсвязь и ниточные сети,
Казалось, растворят дух злого естества.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Потухла детства печь
и в памяти — морозно.
Но, хоть давно истлел тот старый гобелен,
Олени на ковре, как прежде, грациозны
И нерв моей судьбы — как трепетный олень.
* * *
Зимой бывает лето так желанно,
И чтоб заполнить холод пустоты,
Колдунья-стужа на холстах стеклянных,
Выводит краской инея цветы.
СКЕРЦО
…А я бежал за дядей уходящим…
Он был не то отцом, не то слепцом,
С печальным шагом, медленно-летящим,
С родным и незнакомым мне лицом.
Но таял день со снегом небывало,
В архив Вселенной пряча горький след,
И время безотчетно уплетало
Ребяческой надежды горсть конфет.
А я бежал, уже я задыхался…
Он тихо шел, как леший бытия.
Он был посланник Солнца или Марса,
Законы антифизики тая.
И расстоянье все не сокращалось.
И около Господнего костра
Витала в небесах овечья жалость
От облаков, пасущихся с утра.
Пусть на снегу фантазия разлита,
Пусть пишет "Аэлиту" Нью-Толстой…
Глубокий снег, а может быть, обида,
То расстоянье сделали судьбой.
НОКТЮРН
Она сказала тихо: "Заходи…".
Ноктюрном прозвучало это слово.
Я с девушкой впервые был один,
Все было страстно, трепетно и ново…
Сватов уже подумал к ней прислать…
А уходил — она зевнула сытно:
"Охота будет — приходи опять.
Но днем тебя чтоб не было здесь видно".
* * *
Пасторальность небес — классика истомы.
Стадо синих коров на седьмом лугу
Съело вдруг сочный стог солнечной соломы,
Повинуясь во всем Богу-Пастуху.
На земле пастухи ходят петухами,
Независимый вид их всегда роднит.
Но делам нашим всем, с грязью и грехами,
Даже Бог подчинен под житейский флирт.
* * *
Если отряды в латы
Ложь облачит цветисто,
Пусть твоя спичка правды
Замок сожжет нечистый.
Если конь-ветер вожжи
Рвет, разметая пепел,
Пусть очищенья дождик
Будет под солнцем светел.
Если грызет устало
Гром грозовую песню,
Вслед за дождей скандалом
Птиц жди с благою вестью.
Если поет синичка,
Верь, это чудо — дело!
Пусть догорает спичка,
Истина — не сгорела!
* * *
Из вороха треклятых дел
Порхнул небритый мотылек.
Я познакомиться хотел,
Но повода найти не мог.
Он был измучен. Только суть
Не в том, что он был бел, как мел…
Я бодр и выбрит, а порхнуть…
Порхнуть хотел — и не сумел.
ВПЕРЁДСМОТРЯЩИЙ
Издалека и слон похож на вошь…
Смогу ли на корытах перебитых,
В неосвещенных чувства лабиринтах,
На истину наткнуться, как на нож?
Кривя губами, сквозь кровавый бред,
Впередсмотрящим сделаться душою.
Пускай мудреет мудростью чужою
Грядущих бессюжетностей сюжет.
Впередсмотрящий — это не Минздрав
С угрозами на пачках для курящих,
Не знахарство среди дремучей чащи
С настоем трав и множеством отрав.
Впередсмотрящий чувствует судьбу
И приближенья вечности мгновенье,
И продвиженье тромбика по вене
К большому сердцу, нежности рабу.
* * *
Мне неприятны длинные стихи:
В них умирает пылкая воздушность —
Так гибнет васильковая тщедушность,
Задушенная пользой от сохи.
Мне непонятна краткость жития:
Испить как можно
мудрость в срок недлинный?
Но, может, жизнь — как стих один-единый,
Ниспосланный огню небытия?
* * *
Опять зима не удалась,
И между грустных впечатлений
Мир месит радостную грязь,
Как связь безрадостных явлений.
Чего-то смотрится в зенит,
Где небо пишет злую прозу.
Взорвать бы злости динамит,
Набить бы нос Деду-Морозу!
Хотя и топчется смысл дней
В грязезащитной упаковке,
Но в снах весна уже видней,
И очень хочется морковки.
* * *
Я захворал, хоть врал искусно,
Что я здоров, врачу-грачу.
Но чувствовались спазмы чувства:
Что ртом шепчу — душой кричу.
У печи дней, расправив плечи,
Весна готовит счастья мед.
Она всех радует, всех лечит,
А что со мною — не поймет.
Апреля прелесть акварелей
Ломает холода булат!
На деле я на той неделе
Съел марта синий мармелад.
|