|
Мне не доводилось встречаться с Владимиром Маяковским: он ушёл из жизни значительно раньше, чем я появился на свет. Но я пишу воспоминания, потому что уж очень давно ни с экранов телевидения, ни по радио, ни в какой-нибудь печати я не встречаю имени этого великого поэта, которого справедливо называли глашатаем революции. Однако это не значит, что его забыли. Просто время сейчас не его.
Однажды Маяковскому кто-то сказал: "Вас забудут", а поэт пророчески ответил: "Зайдите через сто лет".
Прошло сто двадцать лет со дня рождения. Поэта помнят. И он знал об этом, говоря в поэме "Во весь голос":
Мой стих
трудом
громаду лет прорвёт
и явится
весомо,
грубо,
зримо,
как в наши дни
вошёл водопровод,
сработанный
ещё рабами Рима.
И можно ли забыть в России поэта, который любил её до глубины души, всей своей огромной силой поэтического слова? Это ведь он писал:
Отечество славлю, которое есть,
но трижды — которое будет.
Это им, начиная очередную главу поэмы "Хорошо", восторженно писалось:
Я
земной шар
чуть не весь
обошёл, —
И жизнь
хороша,
и жить —
хорошо.
А в нашей буче,
боевой, кипучей,
и того лучше.
Вьётся
улица-змея.
Дома
вдоль змеи.
Улица —
моя.
Дома —
мои.
Кто сегодня может написать подобное о нашей жизни? Кто может назвать дома своими, когда любой дом могут продать и купить вместе с участком?
А Маяковский мог, потому что действительно улицы и дома были общими, и каждый мог ощущать себя владельцем этих улиц и домов, как и всей страной — Республикой Советов.
Грудью
у витринных
книжных груд.
Моя
фамилия
в поэтической рубрике.
Радуюсь я —
это мой труд
Вливается
в труд
моей республики.
Маяковский выражал чувства всего населения страны. И когда писал в той же поэме "Моя милиция меня бережёт", поэт не лукавил, а писал то, в чём был убеждён.
Я не уверен в том, что о сегодняшней полиции можно написать что-то подобное.
Любовь к Родине с большой буквы начиналась с большой буквы и у Маяковского.
Он рождался вместе с новой страной, переживал её тяготы и лишения, сидел в царских тюрьмах, искал работу, голодал, а потому мог писать такие строки:
Можно
забыть,
где и когда
пузы растил
и зобы,
но землю,
с которой
вдвоем голодал, —
нельзя
никогда
забыть!
Он любил Россию фанатично, беззаветно.
В то время это было характерно. Революционный порыв охватил миллионы людей. Надежда на светлое будущее для всего человечества, которое начиналось здесь — в России, заполонила сердца всех и каждого. И появлялись Павки Корчагины, Андреи Нагульновы, Тимуры и их команды.
Другой великий русский поэт, певец российской природы Сергей Есенин искренне заявлял:
Но и тогда,
Когда во всей планете
Пройдёт вражда племён,
Исчезнет ложь и грусть, —
Я буду воспевать
Всем существом в поэте
Шестую часть земли
С названьем кратким "Русь".
Да, Россию любили по-настоящему за всё новое, что в ней происходило.
Это сегодня находятся писаки и политики, утверждающие, что в стране кучка большевиков захватила де власть в свои руки, а народ этого вовсе не хотел. Литература, отражающая жизнь во всём её многообразии, говорит об обратном.
И я сегодня хотел бы остановиться на одном произведении Владимира Маяковского, в котором с наибольшей силой, ярко, зримо выражена гордость поэта за его принадлежность к великой стране России, обновлённой, устремлённой в будущее.
Читатель, конечно, сразу догадался, что речь пойдёт о "Стихах о советском паспорте".
Они написаны были Маяковским в 1929 году, всего через двенадцать лет после революции, когда ещё свежи в памяти ужасы гражданской войны, голода на Волге, нехватки хлеба, только что началось осуществление первого пятилетнего плана развития народного хозяйства СССР, когда страна находилась в плотном окружении враждебно настроенных капиталистических государств.
Казалось бы, впору паниковать, ныть, плакаться, но не таков был Маяковский.
С привычной для него грубоватостью он начинает стихи о главном документе каждого гражданина словами:
Я волком бы
выгрыз
бюрократизм.
К мандатам
почтения нету.
К любым
чертям с матерями
катись
любая бумажка.
Но эту...
После интригующего многоточия начинается рассказ о прохождении паспортного контроля.
И мы замечаем, как грубоватое отношение к бюрократическим бумагам "К любым чертям с матерями катись" сменяется нежными словами о советском паспорте:
Сдают паспорта,
и я
сдаю
мою
пурпурную книжицу.
Затем Маяковский абсолютно точно передаёт международную обстановку того времени, взаимоотношения между государствами через отношения таможенных чиновников к их паспортам:
К одним паспортам —
улыбка у рта.
К другим —
отношение плёвое.
И как же контрастируют фразы о том, как с почтением берут паспорта англичан, как будто чаевые берут паспорта американца, "на польский — глядят, как в афишу коза", на прочие не проявляют никаких чувств.
И только советский паспорт вызывает особое, отличное от всех остальных отношение:
И вдруг
как будто
ожогом
рот
скривило
господину.
Это
господин чиновник
берёт
мою
краснокожую паспортину.
Берёт —
как бомбу,
берёт —
как ежа,
как бритву
обоюдоострую,
берёт,
как гремучую
в двадцать жал
змею
двухметроворостую.
Моргнул
многозначаще
глаз носильщика,
хоть вещи
снесёт задаром вам.
Теперь особо уважительно Маяковский называет свой паспорт "краснокожей паспортиной" и описывает красочно взрывной эффект, произведенный им на чиновника и на простого носильщика, который готов вещи Маяковского отнести "задаром" лишь потому, что у того в руках советский паспорт.
Я сам бывал не раз за границей в советское время и замечал, что, чем беднее люди за рубежом, тем лучше они относились к советским людям. Так уж получалось, что доходила информация до простого народа, что Советский Союз желает всем народам счастливой жизни — и добивается этого. Потому они и смотрели на представителей советской власти с надеждой. Об этом в двух строчках сказал и Маяковский.
Впрочем, об этом он говорил и в других своих произведениях. А здесь продолжил описание эффекта от советского паспорта:
Жандарм
вопросительно
смотрит на сыщика,
сыщик
на жандарма.
С каким наслажденьем
жандармской кастой
я был бы
исхлёстан и распят
за то,
что в руках у меня
молоткастый,
серпастый
советский паспорт.
После такого эмоционального описания отношения чиновников к советскому паспорту Маяковский прекрасно использует стилистическую фигуру анафору, повторяя начало стихов и давая за ним финальную часть — главное, ради чего писались стихи:
Я волком бы
выгрыз
бюрократизм.
К мандатам
почтения нету.
К любым
чертям с матерями
катись
любая бумажка.
Но эту...
Я
достаю
из широких штанин
дубликатом
бесценного груза.
Читайте,
завидуйте,
я —
гражданин
Советского Союза.
Вспомним А.М. Горького: "Человек — это звучит гордо". Эти слова говорит Сатин в пьесе "На дне", написанной в 1902 году. У Маяковского гордо звучит "Советский человек".
"Стихи о советском паспорте" были написаны спустя всего семь лет с образования СССР. Но уже тогда советский человек значил многое для всего мира. Этим гордились.
Я иногда напоминаю об этом своим студентам, которые видят сегодня, как тысячи и тысячи наших соотечественников бегут из нашей страны в другие, кажущиеся тёплыми и благодатными края, меняя свой российский паспорт, к которому отношение теперь в лучшем случае без особых чувств, на зарубежный.
Вот о чём мне бы хотелось с сожалением сказать, вспоминая Маяковского.
У него паспорт был "дубликатом бесценного груза", который не мог быть заменен ни на что и ни при каких обстоятельствах, иметь который должно было быть предметом зависти для других людей.
|