Одоевский Владимир Федорович, князь, известный русский писатель, философ, педагог, музыковед, теоретик музыки и общественный деятель, родился в Москве 1 (13) августа 1803 г. Он был сыном князя Федора Одоевского, потомка Рюрика.
     В раннем детстве начинается его дружба с двоюродным братом — будущим декабристом А.И. Одоевским, который был, по выражению самого писателя, эпохой в его жизни. Первый литературный опыт "Химикант Вильгельм (Из переписки двух приятелей)" Одоевский напечатал в журнале "Благонамеренный" в 1820 г. В 1822 г. В. Одоевский с отличием окончил Московский университетский благородный пансион, где ранее обучались П.Вяземский и П.Чаадаев, Никита Муравьев и Николай Тургенев.
     После учебы Одоевский активно посещал литературные кружки, заседания Общества любителей российской словесности, сотрудничал в "Вестнике Европы". В 1820-1840-х годах писатель находился в центре литературной жизни России. Был дружен с А. С. Грибоедовым, Н. В. Гоголем, М. Ю. Лермонтовым.
     В 1823 г. со своим другом, поэтом Дмитрием Венивитиновым, Владимир Одоевский создает собственный литературный кружок — знаменитое Общество любомудрия. "Любомудры" проповедовали необходимость для литературы не только чувств, но и мыслей, а для науки — не только логики, но и образности. Тайно на квартире Одоевского в Газетном переулке собирались молодые философы и литераторы, поклонники Канта и Шеллинга, — Д. Веневитинов, И. Киреевский, А. Хомяков, В. Титов, С. Шевырев и другие. Многие из них числились по Архиву Министерства иностранных дел, поэтому их называли "архивными юношами". Прозвище это увековечено Пушкиным в седьмой главе "Евгения Онегина":
     
     Архивны юноши толпою
     На Таню чопорно глядят
     И про нее между собою
     Неблагосклонно говорят.
     
     Видимо, Одоевский хорошо знал, что раньше юный поэт и теоретик Андрей Иванович Тургенев создал Тургеневский кружок, где ярко выступил с знаменитым Словом "О русской литературе". Перед молодым Жуковским, Мерзляковым, Воейковым и другими поэтами Тургенев начал свое выступление вызывающе смело и глубоко патриотично: "О русской литературе! — Можем ли мы употреблять это слово? Не одно ли это пустое название, тогда когда вещи в самом деле не существуют? Есть литература французская, немецкая, английская, но есть ли русская? Читай английских поэтов — ты увидишь дух англичан; то же и с французскими и немецкими; по произведениям их можно судить о характере их наций, но что можешь ты узнать о русском народе: читая Ломоносова, Сумарокова, Державина, Хераскова, Карамзина, в одном только Державине найдешь малые оттенки русского, в прекрасной повести Карамзина "Илья Муромец" также увидишь русское название, русския стопы и больше ничего… Мы сами имели Петра Великого, но такой человек для русской литературы должен быть теперь второй Ломоносов, а не Карамзин. Напитанный русскою оригинальностью, одаренный творческим даром, должен он дать другой оборот нашей литературе; иначе дерево увянет, покрывшись приятными цветами, но не показав ни широких листьев, ни сочных питательных плодов".
     Эта речь рано умершего Андрея Тургенева стала "питательной" для романтического настроения Владимира Одоевского. Удивила дерзостью молодого критика, настойчиво предъявляющего к русской художественной литературе патриотические требования — истинного реализма и народности.
     Эти слова повторили потом Вяземский, Ключевский, и громче всех — молодой Белинский в 1834 г. в своих "Литературных мечтаниях": "Или и в самом деле — у нас нет литературы?.. у нас нет литературы; ибо, имея все средства, она ни в чем не успела". А в статье "Взгляд на русскую литературу 1846 года" Белинский подтвердил: "И действительно: было время, когда вопрос — есть ли у нас литература? — не казался парадоксом и многими разрешен был в отрицательном смысле".
     Сблизившись с Кюхельбекером, в 1824-1825 годах Одоевский начал издавать свой альманах "Мнемозина", который сыграл важную роль в становлении русского философского романтизма.
     Когда юный любомудр Одоевский в одной рецензии не сдержал излишний романтический порыв, Пушкин высказал издателю "Московского вестника" Погодину свое предупредительное возражение: "Здесь много умного, справедливого, но автор не знает приличий: можно ли о Державине и Карамзине сказать, что "имена их возбуждают приятные воспоминания", что "с прискорбием видим ученические ошибки в Державине"; Державин всё — Державин. Имя его нам уже дорого". И Одоевский конструктивно принял критику Пушкина, признавшись в том, что "время фантазии прошло". А позже он сам заступился за любимого им Грибоедова в статье "Замечание на суждения Мих. Дмитриева о комедии "Горе от ума". В ней в 1825 г. он писал: "Не знаю, отвечать ли на уверение ваше, что Чацкий есть Мольеров Мизантроп в карикатуре. Не постигаю, как можно с такою уверенностию писать вещи, которые не имеют ни тени вероятности!". Признаюсь, и мне, при прочтении пьесы "Мизантроп, или Нелюдим" Мольера, показалось, что Чацкий такой же мизантроп, как Альцест…"
     Одоевский поступил на службу. И сначала переживал: "Я теперь почти уже не литератор, а химик и механик", — писал он Шевыреву. Служил в ведомстве иностранных исповеданий и редактировал "Журнал Министерства Внутренних дел". Являлся одним из авторов либерального цензурного устава, первых законов об авторском праве.
     Но в то же время, в 1830-е годы был расцвет его литературного таланта. В 1831 г. писатель опубликовал новеллу "Последний квартет Бетховена". Пушкин находил, что автор "в этой пьесе доказал истину весьма для России радостную; а именно, что возникают у нас писатели, которые обещают стать наряду с прочими европейцами, выражающими мысли нашего века".
     Началась дружба Одоевского с Пушкиным, который пригласил его участвовать в издании журнала "Современник", с Жуковским, Вяземским, Крыловым, Михаилом Глинкой. Одоевский становится постоянным участником "суббот" у Жуковского. А в юности Жуковский был в Тургеневском кружке, сказав об Андрее Тургеневе: "Он был бы моим руководцем, которому бы я готов был даже покориться; он бы оживлял меня своим энтузиазмом", но "Душа, не воспылав, свой пламень угасила...". Литературная связь этих кружков со временем не оборвалась . Одоевский посещает салон графини Лаваль. И вскоре открывает свой собственный салон. "На диване у Одоевского" собирался весь цвет российской словесности: Баратынский, Кольцов, Достоевский, Ап. Григорьев, Тютчев, Фет, Григорович, Гончаров, Иван Тургенев (новая литературная ветвь Тургеневской мысли).
     Одоевский критик ничем не уступает Одоевскому прозаику.
     Уважение к человеческому достоинству и душевной свободе, проповедь снисхождения и деятельной любви к людям, восторженная преданность науке, стремление всесторонне вникнуть в организм духовной и физической природы человека и общества в целом — эти характерные черты писателя проявляются уже в его полемике с Булгариным, в его письмах к "Лужницкому старцу", в "Стариках", — вообще во всех созданных им произведениях. Многие произведения говорят об энциклопедических знаниях автора.
     Полуисторический и полуфантастический сюжет повести "Саламандра" навеян изучением истории алхимии и исследованиями Я.К. Грота о финских легендах и поверьях. В сатирических сказках "О мертвом теле, неизвестно кому принадлежащем" и "О господине Коваколе" чувствуется сильное влияние Гофмана. Особенно дорогого стоит, что Одоевский подарил многим поколениям российских детей замечательную сказку — "Городок в табакерке" — сказку-сон о жителях папенькиной табакерки — музыкальной шкатулки, приснившуюся мальчику Мише.
     Главное место среди сочинений Одоевского принадлежит "Русским ночам" — философской беседе между несколькими молодыми людьми, в которую вплетены рассказы и повести, наполненные задушевными мыслями, надеждами и симпатиями автора. Рассказы "Последнее самоубийство" и "Город без имени" отражают закон Мальтуса о возрастании населения и утилитаристскую теорию равенства Бентама. В "Насмешке Мертвеца" и в перипетиях "Бала" описывается страх смерти. Жестоко порицаемое стремление к чрезмерной специализации знаний, с утратой сознания общей между ними связи и гармонии, служит сюжетом для "Импровизатора".
     Получается, что Одоевский в своих произведениях выступает не только как повествователь или, по его выражению, "сказочник", но и научный мыслитель, популяризатор нравственно-философских, экономических и естественно-исторических учений.
     Знаменитый "роман идей" Одоевского "Русские ночи" — это принципиально новая модель жанра. Одоевский считал: "Романисту-поэту предмет романа является нежданно, сумнамбулически; он преследует его, мучит его, как живой человек; когда поэт пишет — он пишет, забывая о самом себе, он живет в лицах, им созданных, самые его собственные мысли, незаметно для него самого, сливаются с лицами, им выводимыми на сцену". Книга Одоевского "Русские ночи" вобрала в себя целую культурную эпоху.
     В.Ф. Одоевский был и неутомимым общественным деятелем.
     В 1836 г. он был помощником Пушкина в редакции и издании "Современника". В 1846 г. назначен помощником директора Императорской публичной библиотеки и директором Румянцевского музея. С переводом в 1861 г. музея в Москву, назначен сенатором московских департаментов сената и состоял первоприсутствующим 8-го департамента. Мечта Одоевского наконец-то осуществилась — он переселился в Москву. И продолжая службу, способствовал основанию консерватории, Русского музыкального общества, участвовал в заседаниях Общества любителей российской словесности и московского артистического кружка.
     Были у Одоевского и заметные гражданские поступки. Так, когда в 1865 г. в газете "Весть" проводился проект дарования дворянству преимуществ, которые были бы по сути восстановлением крепостного права, Одоевский написал горячий протест, в котором от имени многих подписантов определил конструктивные задачи дворянства. Протест этот возбудил в Москве ожесточенное негодование против Одоевского; его обвиняли в предательстве дворянских интересов, Но Одоевский защищался пером и в официальных комитетах. Он, в частности, говорил: "…более 30 лет моей публичной жизни доставили мне лишь новые аргументы в подкрепление моих убеждений".
     Столь же успешно он следил за начатой в 1866 г. тюремной реформой и за введением работ в местах заключения. "Суд присяжных, — писал он, — важен тем, что наводит на осуществление идеи правосудия таких людей, которые и не подозревали необходимости такого осуществления; он воспитывает совесть". Князю Одоевскому принадлежит почин в устройстве детских приютов. Он же был учредителем Елизаветинской детской больницы в Петрограде. По его мысли основана в Петрограде больница для приходящих, получившая впоследствии наименование Максимилиановской.
     Наконец, Одоевский является одним из выдающихся музыкальных деятелей. Ему принадлежит ряд музыкально-критических и музыкально-исторических статей, заметок и брошюр (о "Жизни за Царя" и "Руслане и Людмиле" Глинки, о церковном и древнерусском пении). Он собрал много старинных церковных нотных рукописей. Большой любитель органной музыки, особенно Иогана Себастьяна Баха, Одоевский соорудил для себя компактный орган чистого (нетемперированного строя), названный им в честь Баха "Себастианон". Его он впоследствии подарил московской консерватории. Это В.Ф. Одоевский открывал московскую консерваторию речью "Об изучении русской музыки не только как искусства, но и как науки".
     Им было построено также свое фортепиано "натурального", чистого строя. Одоевский не был лишен и композиторского дарования: им написана "Татарская песня" из "Бахчисарайского фонтана" Пушкина в "Мнемозине" (1824 г.), создано несколько других музыкальных произведений (романсов, фортепианных и органных пьес). Они находятся в библиотеке московской консерватории.
     Изобретательным умом фантаст Одоевский предвидел чуть ли ни интернет. В незаконченном утопическом романе "4338-й год", написанном в 1837 году, похоже, первым предсказал появление современных блогов и Интернета: в тексте романа есть строки: "между знакомыми домами устроены магнетические телеграфы, посредством которых живущие на далёком расстоянии общаются друг с другом". В "Русских ночах" особенно выдаются два рассказа: "Бригадир" (в котором он предвосхитил идею рассказа "Смерть Ивана Ильича" Льва Толстого), и "Себастиан Бах" (о восторженной любви к музыке, "величайшему из искусств"). Отдавшись, после переселения в Москву, изучению древней русской музыки, Одоевский читал о ней лекции, в 1868 г. издал "Музыкальную грамоту или основания музыки для не музыкантов".
     Одной из выдающихся сторон литературной деятельности Одоевского была забота о просвещении народа. Долгие годы состоял он редактором "Сельского Обозрения", выпустил в свет книжки "Сельского чтения", написал для народного чтения ряд "Грамоток дедушки Иринея", наконец, издал "Пестрые сказки Иринея Гамозейки", языком которых восхищался знаток русской речи Даль.
     Больше всего Одоевский дорожил званием литератора и гордился им. Друг Пушкина и князя Вяземского, он радушно раскрывал свои двери для всех товарищей по перу, всегда стоял на страже против всяких двусмысленных и нечистых литературных приемов, заступался за писателей.
     Перед глазами этого глубокого критика-философа прошли три важнейшие эпохи культуры. Прежде всего — Пушкин. Именно Одоевский в некрологе назвал его "Солнцем русской поэзии". Рядом с Пушкиным — Одоевский ставил Грибоедова, едва ли не единого, по его убеждению, "писателя, который постиг тайну перевести на бумагу наш разговорный язык"…
     Одоевский заметил и оценил дарование Гоголя при первом появлении его на литературной ниве. Об И.С.Тургеневе говорил: "Он человек с большим талантом, хотя и не ко времени, которое вовсе не литературно, а больше ростбифно". Не сразу, а лишь в период работы над "Войной и миром" появился в московском салоне Одоевского писатель Лев Толстой. Одоевский увидел в прозе Толстого "мысль народную", черты новой русской литературы, способной воплотить в художественных образах великие события народной жизни. Что касается знакомства с А.Н. Островским, то Одоевский считал его талант огромным. "Я считаю на Руси три трагедии: "Недоросль", "Горе от ума", "Ревизор", — писал он. — На "Банкроте" я поставил нумер четвертый". Среди современников Одоевский единственный, который безоговорочно осознал значимость гениев этой плеяды. У Одоевского-критика в его статьях были проницательные мысли о художественной природе эпоса и драмы, о сущности комического и трагического, о поэзии, о театре, размышления теоретика, опирающиеся на уникальные познания во многих отраслях науки.
     Одоевского часто называли "живой энциклопедией". Он следовал примеру Ломоносова. "Этот человек — мой идеал, — писал Одоевский, — он тип славянского всеобъемлющего духа, которому, может быть, суждено внести гармонию, потерявшуюся в западном ученом мире. Этот человек знал все, что знали в его веке: об истории, грамматике, химии, физике, металлургии, навигации, живописи, и пр., и пр., и в каждом сделал новое открытие, может быть, поэтому, что все обнимал своим духом". Таким же авторитетом был для Одоевского и гениальный Пушкин. А что касается Одоевского, то он мог сказать весомое слово в области естественных наук, эстетики, педагогики, истории, теории музыки, социальной мысли, литературной критики и, конечно, литературы.
     Он умер в Москве 27 февраля (11 марта) 1869 г. и погребен на кладбище Донского монастыря.
     Одоевский получил среди друзей прозвище "Фауст", за неуемную жажду познания. Он сам признавал автобиографичность своего Фауста, главного героя "Русских ночей". "Говорят, что Гете в "Фаусте" изобразил страдание человека всезнающего, постигнувшего все силы природы, — писал Одоевский. — Но знание природы, которое, сказать мимоходом, никогда не может достигнуть крайних пределов, никогда не производит чувства страдания; грусть лишь о том, что пределы не достигнуты".
     Одоевский жил в таких пределах высших достижений.