Вл. Гусев ЛИТИНСТИТУТ КАК ДОМ Речь на юбилейной конференции
В прошедших здесь докладах много интересной информации. Есть факты, которых даже я не знал, хотя с 68-го года в институте.
Но, мне кажется, меньше шла речь о той атмосфере, ауре, о том воздухе, в котором жил институт все эти годы.
Название моей темы не требует особых комментариев. Дом с большой буквы. Что тут неясного?
Но всё же два слова об этом. Здесь Дом — это, конечно, не узы физического родства, а узы духовные, узы товарищества, человеческих отношений, симпатий и антипатий. Но дом. Это настолько ощутимо, что наши дамы всю жизнь называют студентов: "дети". Дети — это символ дома.
Не понижает ли это уровень учёбы? Не понижает, а повышает. Этот стиль отношений даёт свободу, живость общения, которые бывают в доме.
Эти же отношения раскрывают с другой стороны людей, которых мы привыкли видеть совсем с других сторон.
Я скажу несколько слов о наших товарищах, ушедших в мир иной. Никакой дом не мыслим без традиций, без памяти о прошлом. Я скажу лишь о тех, кого знал лично. О других скажут и уже сказали другие.
Вот перед нами Ю.П.Кузнецов. Поэт Юрий Кузнецов, без отчества. Мне кажется, последний за эти годы поэт общенационального звучания.
Как о человеке о нём знали, что бывал резок, категоричен, "порой груб". Ну, мне он не грубил, а что касается всего остального, то в Литинституте он держался без всяких признаков "звёздности", именно по-домашнему. В его семинаре его обожали. Манера у него была как бы сонная, он часто казался угрюмым.
Но вот как-то мы проводили совместный семинар, по его инициативе. — "Но у вас там говоруны?" — спрашивает он. — "Да есть", — отвечаю.
Обсуждают кузнецовского студента. Первым выступает мой студент Кручик, парень умный, но и верно слишком говорливый. Далее Кузнецов поднимает своего. — "Графомания", — говорит тот. — "Верно, — отвечает Кузнецов, — теперь ты, такой-то". — "Графомания". И так несколько раз. Наконец Кузнецов обращается к своей аудитории, именно как к детям, которые что-то ещё не понимают, но которых он любит:
— Здесь что? Квадрат. А нужно?
— А нужно круг, — с восторгом чуть не хором отвечают "дети".
— Правильно.
Если со стороны, то может показаться, что это сумасшедший дом, где все по-домашнему всё понимают от учителя, но чужому ничего не ясно. Дело в том, что Кузнецов успел объяснить своему семинару одну из эзотерических теорий творчества, где понятия "круг" и "квадрат" существенны, как и во многих таких теориях.
Все всё поняли, долгих слов не надо… свои люди. Дом.
Кузнецов, задумавшись, сидит в коридоре на скамейке. Подходит человек:
— Ю.П., дайте мне рекомендацию в Союз писателей.
— А как ваша фамилия?
Что-то вроде Вертибутылкин.
— Поэтов с такими фамилиями не бывает. Идите домой.
Тот, не обидевшись, отходит.
Свои люди.
А Владимир Цыбин?
Внешне был похож на борца тяжёлого веса.
Но образованнейший человек, библиотека — из лучших в Москве. Говорить умел сильно и метко. У меня до сих пор хранится его речь, произнесённая по поводу моей дипломницы…
При этом. Сидим, атмосфера домашняя. Цыбин тоже задумался.
— Володя, а вы чего молчите?
— А… да Я думаю, мы слишком много принимаем в Союз писателей поэтов.
— А надо кого?
— А надо больше поэтесс…
И он делает руками круг возле груди…
Михаил Павлович Ерёмин! Именно он привил Литинституту неизбывную и неизменную любовь к Пушкину.
Приёмы его иногда были рискованны. Мол, свои люди, поймут. И они понимали…
Ерёмин входит в полную аудиторию, подходит к окну, смотрит в окно. Все замирают… Поворачивается, руку с вытянутым пальцем — в аудиторию:
— А Пушкин-то, он был бабник!
Аудитория вздыхает…
Далее следует блестящая и серьёзная лекция, как все и ожидали…
Кафедра русской литературы. За столом — заведующий С.И.Машинский. Боком к столу приставлен стул, на котором сидит М.П.Ерёмин.
Машинский:
— Мы, литературоведы и критики, должны осознать свою ответственность перед обществом и…
Ерёмин:
— О Господи.
Машинский:
— Михаил Павлович, ну что вы хотите этим сказать?
Ерёмин:
— О Господи.
…Хоронили мы Михаила Павловича — несли гроб с горы. Гололёд, лестница скользкая… Боялись упасть вместе с гробом…
Но не упали.
Очень жаль Женю Лебедева, слишком рано ушедшего от нас. Человек нервный, добрый, обидчивый, тут же отходчивый от обиды. Любимец студентов как лектор.
Лекционная манера Лебедева была именно как бы домашняя: интимная, тихая… Это нравилось.
Та же манера свойственна и некоторым другим нашим преподавателям. (Не мне, так что я тут объективен).
"Кроме того", автор великолепных книг о русских поэтах XVIII — XIX вв…
Место не позволяет, но хотелось бы сказать о Ю.И.Минералове, крупном филологе и одновременно домашнем поэте Литинститута; о В.И.Славецком, который студентов называл "мальчик" и "девочка" (дом!), а они его тоже боготворили; о ректоре В.Ф.Пименове, который, не скрываясь, под дверью аудитории слушал лекцию, а потом говорил:
— Ничего! Но орёшь! (Это мне). Чего ты орёшь? У нас небольшой институт, и аудитория небольшая, домашняя…
Об А.Н.Власенко, который в обычные дни держался с ректором несколько подобострастно, но на общеинститутских пирах взвивался и главенствовал, делал замечания самому "отцу Пименову" и, кажется, первый окрестил его боцманом.
А парторг Коля Буханцов, который на одной из посиделок, где присутствовала немецкая делегация, после угощения полез на стол танцевать — а за ним полезли аккуратные и дисциплинированные немцы: как же, куда парторг, туда и они…
Студенты…
Тоже рано умерший талантливый поэт Топоров, белокурый красавец в красной рубахе, пришёл на экзамен поддатый и заявил:
— У меня душа горит, а вы мне тут про свои амби и доктили.
— Прочтите свои стихи.
Прочёл.
— Вот видите? я свободно пишу.
— Свободно, но четырёхстопными ямбами, которыми написаны четыре пятых русских стихов.
— А зачем мне всё это знать?
— Затем, что если вас спросят про ритмику вашего же стихотворения, вам надо будет говорить не семь-восемь путаных фраз, а два слова. Закон экономии энергии, как сказал бы Г.Спенсер.
— Ох, не будем спорить.
— Не будем. Идите, придите через три дня.
Пришёл, и всё сдал как надо.
Вообще наш студент, конечно, специфический. Он и благодарный, и тяжёлый. Если скучно, не будет слушать, а будет, положим, подбрасывать монетку, которая гулко падает на голый стол. Не любит также и пустой болтовни лектора. Редко считает себя виноватым. Академический студент если не знает, то опускает голову, а наш заявляет: "Да, я дурак, и горжусь этим…"
Всё по-домашнему…
Аудитория живая и острая, преподаватель всегда должен быть начеку.
Спор, есть ли нынче фольклор. Многие склоняются к тому, что нету:
— Частушки, что ли? ха-ха.
Я: — Ну и частушки бывают разные. А анекдот?
— Анекдот? ха-ха.
— Конечно, анекдоты бывают пошлые, непристойные и пустые и т.д, а бывают… устная новелла.
— Да ладно вам, В.И.
— Хорошо. Читали рассказ А.П.Чехова "Хамелеон"?
— Причём тут Чехов?
— Ну, сколько там страниц?
— Две-три.
— Ладно. Старинная история. Рядовой спрашивает: — Товаришу старшина, крокодилы летають? — Да ты шо. Нет, не летають. — А товариш майор каже, шо летають. — Ну, летають, тильки низэнько-низэнько. — А товариш поковник каже, шо высоко. — Так и я ж кажу: низэнько, низэнько, а потом як взмые.
Не "две-три страницы", а несколько строк. А весь "Хамелеон" тут, и всё даже шире. Хоть Чехов гений, а тут…
— Н-да… н-да…
Вспоминая Ерёмина, должно сказать словами его обожаемого автора:
Куда бы нас ни бросила судьбина
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина.
Отечество нам…