|
"С БЕЗЗАЩИТНОЮ МУЗОЙ МОЕЙ..."
Слово о К.М.Фофанове
Константин Михайлович Фофанов (1862-1911) являл собой классический, почти идеальный тип русского поэта. Дарование его имело стихийный, природный характер, это был поэт по всему - по стилю жизни, по естественному неприятию "грубой реальности", по трепетному отношению к поэтическому творчеству как таковому. Художник И.Е.Репин, много лет друживший с Фофановым, в своих воспоминаниях свидетельствует: "...Какой несомненный - типичный образ поэта <...> представлял собою Фофанов! Особенно ярка в нём была черта почти религиозного культа служения поэзии... Я всегда приятно был удивлён тоном его традиционной величавости, когда он переступал порог своего храма. Совершалось преображение... И Фофанова уже нельзя было узнать: он казался - в длинном сюртуке, с высоким воротником и гофрированными манжетами - вдохновенный, недоступный, важный идеей своего высокого поста..."
Творческий путь К.Фофанова, отягощённый хроническим заболеванием (он страдал наследственным алкоголизмом) и, как следствие, бытовыми проблемами, проходил в деперессивной атмосфере восьмидесятых годов XIX. Упадок общественных сил неизбежно отразился на состоянии литературы, лишённой традиционной наполненности социальным содержанием и ещё не обретшей нового смысла. Смысл литературы как служения народу временно оказался утерян, это обусловило усиление тенденций "чистого искусства" (традиционно сопутствующих в России периодам реакции). В этих условиях становление дарования поэта не могло происходить гладко и бесконфликтно. Для молодого Фофанова было характерно увлечение религиозной тематикой, однако оно не носило принципиального, мировоззренческого характера. Поэтическое мировосприятие малообразованного, но чистого душой поэта восставало против роковой несправедливости жизни, и сюжеты Священного Писания наиболее доступно для него выражали принципы Правды и Добра. Следует сказать, что поэтические истолкования библейских мотивов у Фофанова существенно расходились с официальными установками церкви, и в связи с этим у него возникали проблемы. За стихотворение "Таинство любви", неканонически толкующее библейский эпизод, журнал, напечатавший его, был закрыт на полгода, и сам всемогущий Обер-прокурор Синода К.П.Победоносцев удостоил поэта упоминанием в одном из документов: "...Сегодня всё заседание в Синоде занято было толками об этом. Старцы страшно возмущены. Одни хотят отлучить от церкви торжественно Фофанова, другие хотят подавать всеподданнейший доклад от Синода." Впрочем, закрытием журнала дело и ограничилось.
Увлечение Фофанова религиозной тематикой носило случайный характер, обусловленный романтическим мировосприятием, и не получило значительного развития. Его стихотворения религиозного содержания чрезмерно пафосны и явно подвержены влиянию С.Я Надсона (которого молодой Фофанов высоко ценил). Отзвуки социальной поэзии промелькнули в его творчестве, как дань поэтической традиции XIX века, но также не стали характерным признаком его поэзии. Будучи по природе своего дарования лирическим поэтом, он наиболее полно раскрылся именно в этой своей основной ипостаси. Однако назвать его чистым лириком значило бы погрешить против истины. Соответствие его лучших произведений установкам апологетов "чистого искусства" было формальным (культ красоты, гармонии природы и пр.). Отсутствие социальной наполненности в стихах Фофанова компенсировалось инстинктивным стремлением проникнуть в суть вещей, постигнуть непостижимую загадку жизни. И даже описательные, пейзажные его стихотворения исполнены этого пронзительного и трагического стремления. Недаром русские символисты считали его одним из своих предшественников. Однако, если символисты превратили эти субъективные импульсы в "творческий метод", который "поставили на поток" (что в конечном итоге и предопределило вырождение этого направления в, по сути, салон), то у Фофанова это было естественной, только ему присущей формой поэтического мышления. Стихотворения "Чудовище", "Старые часы", "Домовой" и ряд других обеспечили ему вечное место в русской поэзии - как одного из самых своеобразных лирических поэтов.
Одним из характерных для творчества Фофанова мотивов, сближающих его с символистами, является мотив противопоставления "грубой реальности", где всё отвратительно и тягостно, и духовной жизни, в которой добро, красота и справедливость существуют не в форме относительных человеческих установок, а в виде некоего возвышенного идеалистического ощущения, вдохновенного порыва:
У поэта два царства: одно из лучей
Ярко блещет - лазурное, ясное,
А другое безмесячной ночи темней,
Как глухая темница, ненастное.
В тёмном царстве влачится ряд пасмурных дней,
А в лазурном - мгновенье прекрасное.
Но Фофанов, ведомый не умозрительными установками, а стихийной и иррациональной силой своего русского таланта, никогда не замыкался в рамках эстетических концепций и следовал только своему поэтическому ощущению, которое, будучи по своей природе здоровым и национальным, никогда не заводило его окончательно в дебри декадентской безысходности, равно как и в дебри религиозного мракобесия. Его дарование, при всех его взлётах и падениях (которых тоже было немало!) было солнечным и принимающим жизнь во всей её полноте:
... Как нет без бурь живого лета
И как без жизни нет слезы, -
Так нет в живой душе поэта
Без вдохновения грозы...
Говоря о высокой оценке К.Фофанова современниками, следует привести высказывание о нём такого уже тогда признанного авторитета, а ныне одного из классиков русской литературы, как А.П.Чехов: "Из поэтов начинает выделяться Фофанов. Он действительно талантлив, остальные же, как художники, ничего не стоят". По свидетельству одного из современников, маститому в те времена и знающему цену поэтическому слову А.Н.Майкову принадлежит следующее высказывание: "Знаете ли, господа, кто, по-моему, у нас теперь самый талантливый, самый крупный поэт, приближающийся к Пушкину?.. Это наш приятель Фофанов! В нём сидит необычайное дарование, и будь он начитан и образован, это была бы гордость русской литературы." Сегодня очевидно, что в этих словах содержалось сильное преувеличение, но столь высокие оценки не появляются на пустом месте. Известны также одобрительные отзывы Л.Толстого.
За свою относительно недолгую творческую жизнь поэт издал несколько книг стихов. Многое из его наследия не выдержало испытания временем. Поздний период его творчества оценивался даже доброжелателями как неудачный. Естественно, тяжёлая форма его заболевания не могла не отразиться негативно на качестве его дарования. Но лучшие стихи К.Фофанова являются подлинным и самобытным явлением в величественной картине русской поэзии, и в высшей степени достойны внимания читателя XXI столетия. Настоящая заметка не претендует на сколько-нибудь глубокое и всестороннее осмысление творчества К.Фофанова, она представляет скорее эмоционально-ознакомительный этюд, предназначенный пробудить интерес к одному из интереснейших и недооценённых явлений русской поэзии.
Константин ФОФАНОВ
* * *
Дай мне звуков, дай музыки стройной;
Пусть на миг я душой оживу;
Пусть, что было лишь грёзою знойной,
Разрешится как жизнь наяву.
Я хочу в эти дни голубые,
В ароматные, майские дни,
Позабыть свои думы больные,
Что как змеи таятся в тени.
В той тени, леденящей мне душу,
Где лучом догоревшей мечты
Только мрачную тьму я нарушу,
Как создаст её ночь суеты,
Горькой мукой, бессильной борьбою,
Злой обидой врагов и друзей,
Где один я стою пред грозою
С беззащитною Музой моей...
ЧУДОВИЩЕ
Зловещее и смутное есть что-то
И в сумерках осенних, и в дожде...
Оно растёт и ширится везде,
Туманное, как тонкая дремота...
Но что оно? Названья нет ему...
Оно черно, но светит в полутьму
Неясными, свинцовыми очами,
И шепчется с вечерними тенями
На языке нам чуждом, потому
Что смысл его загадочен и странен
И, как мечта, как тень, непостоянен.
Оно старей, чем солнце и луна...
И нет ему ровесников и сверстниц,
И в сумраке неосвещённых лестниц,
У тусклого, прозрачного окна
Оно стоит, и вдруг стремится выше,
Услышав шаг иль кашель, точно вор...
Глядит в пролёт, и дышит в тёмной нише,
И слушает унылый перебор
Глухих шагов по ступеням отлогим,
Ужасное своим молчаньем строгим...
Бледней извёстки выбеленных стен,
Под сводами больничных коридоров
Оно блуждает, полное измен...
Отчаянье и страх недвижных взоров
Устремлены с мольбою на него...
Но, не щадя на свете никого,
К мольбе людей и к воплям равнодушно,
Оно скользит печально и воздушно...
То слушает, как прядает струя
Из медных кранов в звучные бассейны
Широких ванн... То сном небытия
Оно лежит, белея, и кисейный
Его покров недвижим... Перед ним
Горит свеча, и жёлтый воск бескровней
Его чела... То веет гробовым
Безмолвием в притворе, над часовней...
Но что оно? Названья нет ему!
Кем вызвано? Когда и почему?
Оно не раз преследовало смутно
И наяву, и в тихом сне меня...
Оно везде, во всём, ежеминутно,
И в сумраке, и в ясном свете дня...
Оно дрожит в лохмотьях, на соломе,
При ночнике... Рыдает в мёртвом доме,
И, грустное, за стенами темниц,
Оно поёт о воле невозвратной,
А иногда весною ароматной,
При ласковом мерцании зарниц,
Оно мечтой мгновенною несётся...
Похитив жар двух любящих сердец,
Иронией над клятвами смеётся
И ревностью мстит счастью наконец!
ПРИЗРАК
Как сторож чуткий и бессменный -
Во мраке ночи, в блеске дня, -
Какой-то призрак неизменный
Везде преследует меня.
Следит ревнивыми очами
В святом затишье, в шуме гроз
И беспокойными речами
Перебивает шёпот грёз.
Иль вслед беззвучною стопою
Бредёт остывшим мертвецом
И машет ризой гробовою
Над разгоревшимся лицом.
Иль, грустью душу наполняя,
Молящим голосом зовёт
Под сень неведомого края,
В иную жизнь, в иной народ.
Ищу ли в жизни наслаждений,
Бегу ль в святилище мечты -
Всё тот же облик бледной тени,
Всё те же смутные черты.
Кто ты, мой друг, мой гость незваный, -
Жилец эфира иль земли?
От духа горнего созданный
Иль зародившийся в пыли?
Куда влечёшь ты: к жизни стройной
Или в мятущийся хаос?
И что ты хочешь, беспокойный, -
Молитв, проклятий или слёз?!
ТИШЕ, МУЗА!
Тише, Муза! Мы в потёмках -
Между грязи, на обломках
Обесславленной земли.
Вкруг болота, мхи и ёлки...
Тише, Муза! Слышишь, волки
Воют жалобно вдали?
Мы озябли, мы устали,
Сердце грёзы истерзали,
Путь наш долог и уныл.
Нет огней, знакомых взору,
Лишь вблизи по косогору
Ряд темнеющих могил.
Где же край обетованный,
Путь лучистый, путь желанный,
Мир восторженных прикрас?
Не того с тобой мы ждали,
Как поутру без печали
Повстречались в добрый час!
Ты любить ещё умела,
Ты так нежно песни пела,
В даль волшебную влекла;
И пред нашими очами
Вся скользящая лучами
Золотилась полумгла.
Нам цветы нежней дышали,
И о славе лепетали
Водомёты и ключи.
А теперь - теперь в потёмках,
На поруганных обломках,
Муза, плачь или молчи!..
* * *
Прошла любовь, прошла гроза,
Но грусть живей меня тревожит.
Ещё слеза, одна слеза,
Ещё - последняя, быть может.
А там - покончен с жизнью счёт,
Забуду всё, чем был когда-то;
И я направлю свой полёт
Туда, откуда нет возврата!
Пусть я умру, лишённый сил,
Не всё кончина уничтожит.
Узнай, что я тебя любил,
Как полюбить никто не сможет!
С последней песнею любви
Я очи грустные смежаю...
И ты мой сон благослови,
Как я тебя благословляю!
Иван ГОЛУБНИЧИЙ
|