|
ДОМА
Безымянное лето уходит, уходит —
Не прощаясь, не чая свой дом обрести.
Сиротеют просторы июльских угодий,
Паутинная шаль на плечах бересты.
Будет август недолгим, как всякий — последний,
Нагостившийся пришлый: ни свой, ни чужой.
Станет слёзно от пыли, да тошно от лени —
Угольками закатов калить утюжок.
Чтобы после разглаживать сны и морщины
Молодящейся осени — бабы хмельной.
Наколоть в туесок ароматной лещины
И смотреть, как хлопочут грачи над ольхой.
Задождит, и вот-вот расползутся дороги.
Птицы двинутся к югу — легки на крыло.
Быть с зимою в ладу — выпадает немногим.
Навяжу рукавичек. И мне повезло.
ЗАМЕРЕВ
Поцелуй меня и простись,
Троекратно крестя устало.
Ты немало видал актрис,
И увидишь ещё немало.
Я, быть может, играла, но
Даже в этом была правдива.
А зима укрывает льном
Семена городской крапивы.
"Декабристы" цветут, и тюль
Словно платье чужой невесты.
Пододвинь-ка поближе стул —
Сядем рядышком тесно-тесно.
А потом разминёмся вмиг,
Будто не было жизни вовсе.
Сохраню между пыльных книг
Никудышную нашу осень.
И усядусь считать года
Или петли своих вязаний.
Облака провожают так:
Замерев, присмирев глазами.
ОТ ЛЮБВИ ЛЮБВИ
Выслушай меня, тёмная река.
Так уж довелось — больше никому.
Обещает сон сизая ирга.
Обещают мир крашенки в дому.
Был один купец. Он поныне здесь.
Серьги, кружева — только пожелай.
Полбицу вари. Под руку не лезь.
Детки есть — считай, крепко пожила.
Колоколец стих за кривым бугром.
Что-то продавать или покупать…
Я ли не добра? Я ли не добро?
За бесценок взял, широка губа.
И не на цепи. И не под вожжой.
Сманивал цыган — воли-то испей!
Был и мой купец волей обожжён.
То-то он плясал, то-то он и пел!
Оттого и хмур. Оттого и сед.
Знать бы, и ушла тропочки торить,
Да целует крест, и в лампадке — свет
Пред моим лицом, у него внутри.
ЮРЬЕВ ДЕНЬ
Вот и ушла женщина, та — самая главная.
Лавой остыла. Не было сумрачней и родней.
И появилась трещина — величина, не равная
Рваной трясине облачной — где куковать о ней.
Мерить года вдохами. Знать — чудо не явится.
Нравиться походя челяди. Перебирать тряпьё.
И хорошо ли, плохо ли — жить кое-как до пятницы
Пьяницей тихого омута — где не искать её.
Травы косить росные: так — легче и боязней,
Пропасти тёмная поросль — не приберёт к нутру.
Всякому боли розданы. Кланяюсь нынче в пояс ей —
Пёсьей издохшей верности, ставшей не ко двору.
Выскоблен пол дочиста. Борщ паром по горнице.
Гонится разве за мною кто? Вот и сиди — пей чай.
И возвращать не хочется ту, что была затворницей —
Дворницей осени палевой — ласковую печаль.
СНЕЖИТЬ
Снег послушен, хоть не тих да не робок.
Перенять бы у него некий такт:
И укутывать, и тесно — бок о бок —
Ненавязчиво да вскользь. Просто так.
Бойко фразами сорить, веселиться.
Шёпот? — Боже, упаси! — взмах бичом.
И не пряжа, и не мех — вроде флиса:
До метро, а там — неважно кто в чём.
Осторожничать во всём. Быть эрзацем.
Ни помех, да ни прорех — в доску. Вся.
Оказаться ближе всех — не касаться.
Лунки выстудить на сердце: "Друзья".
ОБРЕЧЁННЫЕ
На простынке сатиновой — лебеди.
На комоде берёзовом — слоники.
Далеко где-то — дудочка (Лель, поди).
Пахнет взваром брусничным и донником.
Причешусь — гребешок спотыкается:
Пух запутался — тёплая, ладная.
За окошком покойно — вздыхает сад.
Солнце — в горенку, лучиком падая.
Счастье встало тихонько на цыпочки,
Босоного подкралось и ластится.
У надкушенных яблок темны бочки.
Наизнанку — косынка да платьице.
Не нашкодили. Разве умаялись:
Мёдом вылились в сонное, ватное.
Ухмыляйся, народ, да папаша — злись:
Лето доброе нынче — сосватает.
ДЕВЯТЬ, ДЕСЯТЬ, ДВЕНАДЦАТЬ
Заклеить на зиму окно. Крест накрест.
И ждать весны и вестовых. Наверно.
Всё остальное — суета. И наглость —
Желать чего-нибудь ещё сверх меры.
Проходит, кажется — декабрь. Под явью
Его заиневшего сна — не тайна,
Которой прятаться в дому за ставни,
И раскрываться на тепло, и таять.
…И наблюдать из-под ресниц, тихонько,
Как ты рисуешь акварель наутро.
И солнце — медленною медью гонга,
Что в первозданной немоте — каура.
А завтра… Если бы январь, и только —
Поняв, что мы одной зимы и крови,
Не упражнять наперебой риторик…
Когда б январь — любить и всё. Но — прорва
Ночей, которым нет имён. Под спудом —
Присочинённые, куда — деваться.
Иного года новизна — покуда
Куранты пайкой выдают двенадцать.
И сомневаешься стократ: жила ли,
Переводя тоску в слова безбожно?
На языке — горчащий брют желаний.
И всё упущено. И всё возможно.
ДЮНЫ
Не ощутить — рука в руке.
В расхожем этом
Мгновенья будто налегке,
Навеселе, на поводке
У тьмы и света.
Не говорить тяжёлых слов —
Не горбить плечи.
Молчанье — знатный лихолов:
Вовсю растравливает псов
На человечье.
Не обмирать на тихий зов,
Стремглав — на эхо.
Чей голос — сотней голосов,
Мелодий, шёпотов — иссох.
Пески под снегом.
Остаться кроткими. Навек.
Скользнёт и канет:
По разлинованной канве
Едва приметный суховей
Дыханий.
КРУЖЕВА
Там, где мы вместе — Зима. Строгая.
Прячет за тучами синь, синь…
По-вологодски совсем — окает:
Что колокольчиком — динь, динь…
Там за окошками — снег падает,
Переливается свет в свет.
Счастье дремучее, распятое
Оберегая от бед, бед…
Там холода и года — татями,
Заперты в звездную стынь, стынь…
Ночи лукаво глядят — сватьями:
Розовым кружевом стыд скинь.
Там, зацелованы, спят нежные
Зори. И горя им нет, нет…
Хоть и Зима, а душа — вешняя.
Всё оттого, что мы там — в ней…
НИТЬ
Впервые не хочется плакать о прошлом,
От броши старинной волшбы ждать (на счастье).
Не часты свидания — вроде горошин,
Дорожкой жемчужной укрывшей запястье:
Над каждой — сияние лёгкого нимба,
Гонимы усталость, стыдливость, тревога.
Потрогай: тепло чёрных бусин, каким бы
Мирским ни казалось — от Бога, от Бога…
"Русалочьи слёзы". И будто бы чётки.
Без счёта — надежды, мечты, поцелуи.
Колдую над бездной — упрямство девчонки —
Натянута нитка: сорваться, балуясь.
|