Игорь Гафуров __ ОНИ ОТСТОЯЛИ ЛЕНИНГРАД
Московский литератор
 № 9, май, 2014 г. Главная | Архив | Обратная связь 



Игорь Гафуров
ОНИ ОТСТОЯЛИ ЛЕНИНГРАД
Героической памяти отца — активного участника обороны Ленинграда посвящаю

 

     Он пришел в себя утром. Невыносимо болела голова. Тело, липкое от пота, казалось чужим. Хотелось пить. Из-за дверей палаты доносились приглушённые голоса: “Как его состояние?” — “Прежнее. Температура не снижается. Тиф! Будем надеяться на организм”.
     Позже он вспомнил все. Или почти все. Путь его сюда лежал с Невского пятачка, небольшого плацдарма напротив посёлка Невская Дубровка, что на правом берегу Невы. Ожесточённые бои там не прекращались ни днем, ни ночью. Обе стороны несли серьёзные потери.
     В памяти Марата, так звали нашего героя, сразу же всплыло напряжение, не покидавшее его там в окопах. Вспомнилась неустроенность солдатского быта, сказывалась нехватка боеприпасов, продовольствия, медикаментов. Здесь простреливался буквально каждый квадратный метр воды, по которой двигались плоты с грузом. Насколько это опасно, Марат убедился сам, когда вместе со своей ротой переправлялся на левый берег.
     Именно там их лодку накрыла большая волна. Лишь общими усилиями, вплавь в ледяной воде, со скрученными от холода руками и ногами они дотащили её до берега. Казалось, самое страшное позади. Но это было лишь начало испытаний.
     Всё началось с одиночных орудийных выстрелов, которые накрыли их оборону, едва они вместе со вторым номером-сибиряком Ваней Сидоровым установили на бруствере окопа пулемёт и подготовились к бою.
     Огонь крепчал. Цели для врага были хорошо пристреляны. Среди разрывов мин Марат впервые почувствовал дыхание смерти. Рядом слева раздались от разорвавшейся мины смертельные стоны бойцов. Кто-то из атакующих сообщил о жертвах справа по траншее. — Как тебе эта музыка, командир, — проворчал Сидоров, натягивая на уши воротник бушлата. И, словно, отвечая на это, внезапно наступила тишина, которую от стоящего звона в ушах Марат не сразу почувствовал. Все приникли к брустверу траншеи.
     — Идут, — пронеслось по траншее. Сквозь дым и гарь впереди показалась широкая цепь фашистов, короткими перебежками двигавшаяся вперёд. За первой двигалась вторая и третья цепь.
     — Стрелять по команде! — донеслось издалека. Все замерли в ожидании. Наконец дружный плотный огонь на мгновенье остановил врага. Марат даже успел разглядеть их сытые и наглые физиономии. Они уже чувствовали себя хозяевами земли, которую пришли растоптать и уничтожить.
     — Ну, гады! — шептал он пересохшими губами, — сейчас вы будете плясать под мою музыку. Короткими и прицельными очередями он стал поражать наступающих, лишая их возможности двигаться вперёд. Несмотря на яростный отпор, враг продолжал наседать. Разглядев, откуда исходит наибольшая опасность, враг сосредоточил огонь на наших пулемётных расчётах. Первым пострадал Ваня Сидоров, получив ранение в грудь. Пулемёт стал стрелять реже. Но тут-то, словно из-под земли, появился их ротный политрук Кошелевич. Молча, как будто это делал и прежде, он стал подносить патроны и заряжать пулемётные ленты. Ванин пулемёт вновь заработал в полную силу. Накал боя возрастал. Сколько он ещё будет длиться? Чья возьмёт, наглость фашистов, привыкших к лёгким победам, либо безудержная ненависть к ним красноармейцев, защищавших свою родину? И перелом наступил, огонь стал ослабевать. Враг не выдержал и откатился назад…
     Следующие дни в его памяти практически не отложились, поскольку были похожи друг на друга. В один из них в конце боя ранило Алика Мамедова, молодого, смышленого паренька из Баку, направленного к нему вторым номером. Затем пуля нашла и его. Это случилось через три дня в самом начале вражеской атаки. С помощью товарищей он перевязал раненое плечо и продолжал бой, так и не добравшись до медсанбата…
     В какой-то момент Марат уловил неизвестное ему чувство. Появились жар, головная боль, перешедшая в лихорадку. Постоянно мучила жажда. Особенно тяжело приходилось ночами. Построенные на скорую руку землянки только названием отвечали своему предназначению. В них стоял холод. Ночной отдых в таких условиях, состоявший из прерывающейся дремоты, не восстанавливал силы. И они стали покидать его, о чём говорили заострившееся худое лицо и горящие глаза. Но как он мог оставить своих товарищей, тем более — накануне наступления!
     Этого наступления все ждали. Было большое желание подальше отодвинуть врага, прочнее закрепиться на плацдарме, создать здесь все необходимые условия для решающего штурма.
     И вот этот день настал. Траншея буквально ощетинилась, люди ждали команду. Марат всем своим нутром прочувствовал её желанный голос: “Вперёд!” Превозмогая адскую боль в голове, он взобрался на бруствер траншеи, вместе с напарником схватил пулемёт за овальную ручку станка. Кругом слева и справа десятки бойцов с винтовками наперевес уже рвались вперед. Он сделал шаг, второй, третий.
     — Кажется, конец, — прошептал, потеряв равновесие, и его сознание погрузилось во мглу.
     Слабый организм больного не выдержал этих тяжелых воспоминаний. Он снова впал в забытье, бредил. Вспоминал детство, маму, которая, стоя на веранде дома, нежным голосом звала его кушать. А он еще совсем мальчишка, оголодавший после дневной беготни, гадал: позовет или не позовет. Такие вспоминания, особенно сны о родных местах, виденные в короткие и тревожные солдатские ночи, всегда согревали и восстанавливали его силы.
     Его родное село, замыкающее окраину известного на Северном Кавказе Хунзахского плато, находилось далеко в горах на высоте 2000 м над уровнем моря. Здесь располагалось около двадцати похожих друг на друга селений, сохранивших самобытную культуру и традиции этого края. Темными ночами с каждого из них были видны веселые зовущие в гости огоньки соседей, что вносило в их жизнь удивительную гармонию тепла и уюта. Высокогорье не позволяло разводить здесь фруктовые сады, да и с лесами не все обстояло благополучно. Основное богатство плато составляла его природа. Это прежде прозрачно-чистый, звенящий, словно струна, воздух, насыщенный опьяняющими ароматами разнотравья альпийских лугов. Это хрустальная ломающая зубы от холода вода, идущая с белоснежных вершин Большого Кавказского хребта, опоясывающего южную границу плато. Это чарующая прелесть небесного свода, украшенного серебристыми звездами Млечного пути, настолько большими, что казалось, протяни руку, и ты сольешься с этой вечной красотой и гармонией. Однако основным богатством края являлись его люди, скромные и простые труженики, создающие свои нехитрый быт и блага в суровых условиях высокогорья. Под их влиянием формировался характер Марата.
     Как у многих сверстников, у него была своя душевная тайна, во многом определившая его жизненный путь. Эта тайна была связана с отцом, погибшим в гражданскую войну в тот год, когда он появился на свет. По утрам Марат часто приходил на любимое место отца и, сидя на краю глубокой пропасти, опоясывающей плато с восточной стороны, придавался юношеским раздумьям и переживаниям.
     В горах трудно жить без поддержки старшего, опытного человека. Марат это почувствовал на себе мальчишкой, став старшим мужчиной в доме. И здесь, на этих горных скалах, в одиночестве он часами думал о своем отце, представлял его, связывал с ним свои поступки и мысли. А пред ним открывалась удивительная по красоте панорама Кавказа. Ее составляла стройная шеренга седых вершин, гордо возвышающихся на противоположной стороне пропасти и теряющихся за горизонтом. Далеко внизу, словно вырвавшаяся на волю змея, пробивалась между скалами серебристая лента бурлящей реки, по берегам которой едва просматривались вдали редкие селения и фруктовые сады.
     Позднее это удивительное место отметило изящное перо Расула Гамзатова:
     
     И я сквозь утреннюю дымку
     мог разглядеть в туманной мгле,
     как смех и плач сидят в обнимку
     на темной и крутой скале.
     
     Словно о нем, о его чувствах писал прославленный поэт…
     Как и предполагали врачи, молодость победила. Благодаря ей и настойчивости медиков дела Марата вскоре пошли на поправку, и в середине зимы сорок второго года его выписали из госпиталя.
     В части он получил назначение на учебу на краткосрочные курсы младших командиров и отправился искать политрука Кошелевича, к которому ему было велено зайти. Кошелевич не узнал Марата. Он долго и удивленно смотрел на него.
     — Ты что, с того света пришел?
     Тогда Марат впервые назвал политрука по имени и крепко прижал его к своей груди. Позднее сидя за скромным солдатским столом, единственная закуска которого состояла из бережно разрезанной на три части луковицы, где-то найденной их однополчанином по пяточку старшиной Бондаренко, политрук произнес, поднимая кружку с булькающим на дне спиртом.
     — Там, на пятачке, мы прошли серьезные испытания. Они нас многому научили. Война нас многому учит. Она заставляет по-новому взглянуть на вещи, раньше казавшиеся обыденными. И прежде другими глазами взглянуть на самого человека. Сколько в нем оказалось духовной силы, мужества, чтобы не уступить врагу. И в тоже время, сколько в нем любви и тепла к родине, к своим однополчанам, окружающим. Посмотрите на Ленинград. Городу тяжело, очень тяжело. Сегодня хлеба по рабочей карточке выдают 250 гр. на человека. Для детей и служащих всего —125 гр. Мороз доходит до тридцати градусов. Люди умирают от голода и холода, но ленинградцы не сдаются. За станками на заводах, теряя сознание, стоят старики, женщины, дети. В тяжелейших условиях они выпускают для нас танки, пушки, снаряды, патроны. Какой героизм, чтобы победить врага. И мы его победим. Победим этих нелюдей, которые пришли уничтожить, растоптать нас. Победим потому что есть дагестанец Марат, украинец Бондаренко, грузин Лобжанидзе, бойцы со всех концов нашей страны, ненавидящие фашистов, готовые жизнь сложить за этот великий город. Вместе мы сила. И нет в мире такой силы, как говорил Гоголь словами Тараса Бульбы, которая пересилит русскую силу…
     Через три месяца, закончив учебу на краткосрочных курсах, Марат явился в штаб фронта, куда был направлен для прохождения службы. Он предстал перед своим бывшим командиром полка Калашниковым, который занимал здесь высокую должность. Душевный и затянувшийся после разлуки разговор закончился просьбой Марата поскорее отправить его на фронт.
     — Я ждал от тебя такого пожелания, — мягким спокойным голосом ответил полковник. — Но позволь тебя спросить, — продолжил он. — Что ты будешь делать на фронте, стрелять из пулемета? Да, ты умеешь хорошо стрелять, и бои на пятачке это подтвердили. Но ты ведь командир. Чтобы победить, ты должен уметь хорошо воевать, хорошо командовать людьми. А ты за три месяца научился этому? — Перед тобой открывается прекрасная возможность стать хорошим командиром, принести пользу фронту. Ты будешь изучать сводки с боевых действий, участвовать в совещаниях, анализировать наши промахи и наши успехи, учиться на этом. И еще, Марат, тебе, как сыну хочу дать совет. У тебя появится немножко свободного времени. Читай. Читай классику. Это приобщит тебя к высокому искусству, к культуре.
     Марат внял совету своего наставника. Он активно осваивал штабную работу, которая оказалась далеко не простой. Природная смекалка и доброжелательность вместе с присущей скромностью и настойчивостью расположили к нему окружающих по службе, которые подсказывали, учили, давали дельные советы. Свободные от боев ночи он учился анализировать исторические события и поведение людей, заглядывать в будущее. Спустя шесть месяцев напряженной работы в штабе фронта Марат почувствовал себя готовым к самостоятельной службе. Его направили заместителем командира стрелкового батальона на один из самых ответственных участков фронта — Пулковские высоты…
     Ему запомнился январский морозный день, когда их с командиром полка вызвали в штаб дивизии. Комдив поставил ясную по простоте, но трудную по выполнению задачу. До начала фронтовой операции уничтожить хорошо укрепленный вражеский пункт обороны, расположенный в поселке Николаевское. Находящийся на небольшой высоте и связанный сообщающейся системой дотов и дзотов он мог серьезно помешать наступлению наших войск.
     — От результатов этой операции во многом зависит судьба прорыва блокады в целом, — сказал на прощание генерал и потребовал через сутки доложить оперативный план ее проведения.
     Ночью они совместно провели фронтальную разведку по всей ширине предстоящего наступления. Как и предполагалось, оборона противника была сильно укреплена. Колючая проволока, противотанковые рвы и минные поля, а за ними три линии вражеских траншей — настоящий слоеный пирог. Но как съесть его с малыми потерями? Начальный этап операции, связанной со взятием траншеи, планировалось провести в полной тишине — штыками и прикладами, введя неудобный для врага фактор неопределенности. Оставшееся до начала операции время, было посвящено детальной проработке плана и тренировкам. Неприметно пролетело время. Наконец наступило время "Ч".
     Вечером, незадолго до отправки первых групп, Марат вышел из землянки и уже в который раз стал изучающе смотреть в сторону врага. Спускающиеся январские сумерки уводили куда-то в тень панораму предстоящего боя. За ними на морозном небосклоне вырос серебряный месяц, чистоту которого омрачал дрожащий свет многочисленных ракет и трассирующих пуль. Марат почувствовал нарастающее душевное волнение, которое подобно пульсирующей звезде сжимало и разжимало его грудь. Перед глазами встали его однополчане, с которыми там, на Невском пятачке, он делил последний кусок хлеба и последние патроны, детишки везущие на саночках хоронить свою маму и многие-многие ленинградцы, испытавшие горе от проклятой войны. Сегодня перед всеми ими Марат нес высокую ответственность за исход предстоящей операции.
     В голове заново стали пробегать ее возможные варианты. Он пытался предугадать в них действия противника.
     Марат обошел близлежащие траншеи. Бойцы готовились к бою. Прямо как в стихах Лермонтова:
     
     Кто кивер чистил весь избитый,
     Кто штык точил, ворча сердито,
     Кусая длинный ус…
     
     Как часто бывает в жизни: все учли, все предвидели, ан нет... Сторожевое охранение врага, находившееся в отдельном окопе, встретило их кинжальным огнем, который, словно барабанная дробь, разорвал напряженную тишину зимней ночи. В ход пошли гранаты, заставившие немцев замолчать. В воздухе взвились десятки ракет. Враг по всему фронту открыл беспорядочную стрельбу. Однако главное было уже сделано. Плотный рукопашный бой вперемешку с огнем автоматов и взрывом гранат по всей длине траншеи, в дотах и дзотах не оставили врагу шанса на спасение. Немцы дрогнули и побежали в сторону поселка. Буквально на их плечах туда устремились красноармейцы.
     Марат перенес командный пункт батальона в захваченные у немцев траншеи, откуда ему удобнее было руководить боем. По тому, как все вокруг пришло в движение, он ощущал результаты проводимой операции. Саперы — незаметные труженики войны — уже вели работу по разминированию лежащего перед немецкими траншеями громадного поля, которое совсем недавно представляло большую опасность для наступающих. Где-то позади гудели моторы танков, которым по этому полю предстояло развивать наступление наших войск. Сбоку по проделанным разведчиками широким тропам ускоренным маршем двигались минометчики, толкая перед собой тяжелые орудия.
     Опасения Марата, что немцы перехватят отступающих солдат и создадут в поселке серьезный очаг сопротивления, к счастью, не оправдались. Враг дрогнул и начал отступать. Серьезную оборону вокруг отдельных домов держали лишь небольшие группы фашистов, организованные офицерами из находящегося здесь штаба. Однако к утру их рассеяли, и поселок был освобожден полностью. Горели оставшиеся строения. Валялись трупы фашистов, разбитая и брошенная техника. Среди нее выделялись громадные "пушки-убийцы", которые днем и ночью на протяжении долгих блокадных дней "терзали прекрасный город", несли ему смерть и разрушения. — Через поселок на полном ходу на прорыв блокады с пехотой на броне уже двигались колонны танков. — Наконец-то дождались — снимая шапку, воскликнул Марат. И эти слова вместе с ним с радостью и слезами вырвались из груди тысяч ленинградцев 900 трудных и героических дней и ночей, ждавших этой минуты.
     Марат за успешно проделанную операцию был награжден орденом Александра Невского, который спустя время ему вручил командующий Ленинградским фронтом Говоров.