Считается, что Шевченко был активным членом Кирилло-Мефодиевского братства — тайной политической антикрепостнической организации, созданной в Киеве историком и публицистом Н.И. Костомаровым. Да, Тарас стоял здесь на революционно-демократической позиции, писал "возмутительные" бунтарские стихи, даже вел агитацию среди малороссийских крестьян и интеллигенции, побуждая их к активным выступлениям. Но пострадал он вовсе не за это, а за сочинение поэмы "Сон". Сатира на императрицу Александру Фёдоровну, насмешка над её физическими недостатками — худобой и нервным тиком, появившимся после восстания декабристов, — сыграли в судьбе Тараса весьма прискорбную роль. Император Николай I лично прочитал поэму, которую доставило ему Третье отделение. Как сообщал осведомлённый В.Г. Белинский, "читая пасквиль на себя, Государь хохотал, и вероятно дело тем и кончилось бы, и дурак не пострадал бы за то только, что он глуп. Но когда Государь прочёл другой пасквиль, то пришел в великий гнев, и вот собственные его слова: "Положим, он имел причины быть недовольным мною и ненавидеть меня, но её-то за что?"
     В итоге 33-летний Шевченко приговором следственной комиссии был определён по рекрутской повинности в Оренбургский отдельный корпус "под строжайший надзор и с запрещением писать и рисовать".
     Несколько лет он провёл на службе в Орске, затем, благодаря гуманному отношению начальства, участвовал в качестве художника в экспедиции лейтенанта А.И. Бутакова по исследованию Аральского моря. Но затем с повторным запрещением рисовать выслан в новую "смердячую" трущобу — форт Новопетровский, что стоял на восточном бесплодном берегу Каспия, на полуострове Мангышлак.
      
     Только в августе 1857 года срок шевченковской солдатчины, наконец, закончился, и он получил возможность вернуться в европейскую Россию. Второго числа, вечером, поэт отплыл из Новопетровского на парусной рыбачьей лодке в Астрахань, где ему пришлось провести почти три недели в ожидании парохода на Нижний Новгород. В один из дней Шевченко встретил старинного знакомого — рыбопромышленника А.А. Сапожникова, обучавшегося у него когда-то живописи в Петербурге. Теперь тот собирался переезжать с семьей в Нижний и предложил поэту место в своей каюте на пароходе "Князь Пожарский", принадлежавшем обществу "Меркурий".
     Плавание по Волге было для Шевченко праздником. Он всё время бегал по палубе, смотрел на берега, перезнакомился со всем пароходным населением, сдружился с капитаном В.В. Кишкиным.
     Тарасу Григорьевичу очень хотелось побывать в Саратове, куда после разгрома Кирилло-Мефодиевского братства был сослан его друг Н.И. Костомаров. Случайно от одной из саратовских пассажирок он проведал, что Николай Иванович на время уехал за границу, однако в городе живёт его мать Татьяна Петровна, хорошо знавшая и любившая Шевченко.
     Тридцать первого августа, пока "Князь Пожарский" подходил к городу, Тарас Григорьевич выполнил карандашом два беглых рисунка: "Вблизи Саратова" и "Саратов".  
     "Едва пароход успел остановиться у саратовской набережной, — отмечал Шевченко в своём дневнике, — как я уже был в городе… и нашёл квартиру Татьяны Петровны. Добрая старушка, она узнала меня по голосу, но, взглянув на меня, усомнилась в своей догадке. Убедившись же, что это действительно я, а не кто иной, она привитала как родного сына, радостным поцелуем и искренними слезами.
     Пароход простоял в саратовской пристани до следующего утра, и я с полудня до часу пополуночи провёл у Татьяны Петровны… И, Боже мой, чего мы с ней не вспоминали, о чём мы с ней не переговорили".
     Расставаясь, Шевченко подарил Татьяне Петровне стихотворение "Веселе сонечко ховалось…", посвящённое Н.И. Костомарову и сочинённое ещё в 1847 году.
     А на следующее утро… Саратовская жительница Е.Н. Пыпина (двоюродная сестра Н.Г. Чернышевского) вспоминала: "Посмотрела я в окно и к большому своему удивлению вижу, что раскрываются ворота, и во двор к нам въезжает старинный рыдван Татьяны Петровны. Что бы это значило? Обычно Татьяна Петровна ездила к нам по воскресеньям и к вечеру, а тут вдруг в будни и в такой ранний час. Значит, случилось что-то необыкновенное… Вижу, входит Татьяна Петровна, её обступают все наши, и она с глубоким волнением начинает рассказывать, что она виделась с Шевченко, что он накануне посетил её. Целый день она провела у нас, и все наши переживали вместе с ней это радостное событие.
     Ведь Шевченко был любимым поэтом в нашей большой семье Чернышевских-Пыпиных; его карточки бережно хранились у нас, его имя произносилось всегда с большим уважением. Было в доме и издание "Кобзаря". Татьяна Петровна описывала во всех подробностях свою встречу с Т.Г. Шевченко, а мы с жадностью ловили каждое её слово".
      
     Тем временем пароход "Князь Пожарский", сделав остановки ещё в двух городах Саратовской губернии — Вольске и Хвалынске, — продолжал свой путь и к 20 сентября добрался до Нижнего Новгорода. И здесь Тарас Григорьевич прожил всю осень и зиму, пока не пришло ему окончательное разрешение жить в обеих столицах. В начале марта 1858 года он выехал в Москву, а спустя несколько дней — по железной дороге в Северную Пальмиру.
     Образованное петербургское общество встретило поэта необычайно восторженно. Почти каждый день завязывались новые знакомства — Лев Толстой, Фёдор Достоевский, Николай Некрасов, Николай Добролюбов, Алексей Писемский, Аполлон Майков, Яков Полонский, Лев Мей, Александр Даргомыжский… На литературных "вторниках" у Костомарова Шевченко впервые встретил Николая Гавриловича Чернышевского и впоследствии близко сошёлся с ним, став автором журнала "Современник".
     Однажды поэт приехал к Чернышевским на дачу в Любань. За общей беседой Ольга Сократовна заметила с улыбкой: "А ведь мы с вами не чужие, Тарас Григорьевич, ведь папенька у меня из Харькова, маменька — Козачковская. Эта фамилия тоже из тех мест. От отца я украинской песне и пляске выучилась. И гопака спляшу, и про чёрны бривки спою".
     Шевченко слушал с интересом. Потом разговор перешёл к воспоминаниям о Саратове. "Очень понравился мне ваш город, я даже сделал зарисовки с него, когда пароход подъезжал к пристани".
     После вечернего чая Ольга Сократовна принесла домашний альбом в бархатном переплёте. Гости перелистали страницу за страницей, а потом хозяйка обратилась к Шевченко: "У меня до сих пор нет портрета старшего сына, Сашеньки. Нарисуйте мне его на память!"
     Шевченко задумался.
     — С удовольствием, но и времени у нас уже нет, и как такого беспокойного хлопчика усадить, чтобы он дал себя написать?
     — А мы его на лошадь верхом посадим! Нашему хозяину только что сено привезли, и возы ещё не распряжённые стоят. Нарисуйте, хоть наскоро, мне не надо большого, настоящего портрета, а хочется память от вас иметь!
     — Ну что ж, это можно.
     Мальчика быстро подхватили и посадили на лошадь. Пятилетний Саша, никогда не ездивший верхом, довольный уселся на широкую спину лошади, которая лениво потягивала сено из стога. Ручки его цепко ухватились за гриву. А карандаш Шевченко забегал по бумаге.
     — Не обессудьте, дорогая Ольга Сократовна, — сказал, прощаясь, Тарас Григорьевич, — не считайте это рисунком художника. Пусть эта страничка остаётся залогом нашей дружбы с вами и Николаем Гавриловичем. Этой дружбой я всегда буду дорожить…
      
     Дом в Саратове, где обитала Татьяна Петровна Костомарова, и где её посетил Шевченко, находился в самом центре — на улице Крапивной. В ту пору, улица эта, проложенная в первой четверти XIX века, мало чем отличалась от соседних: такая же грязная, неприглядная, со скучными разномастными домишками. Вот почему она получила название Скучной. И потом здесь почти ничего не менялось, разве что улица всё больше зарастала лебедой и крапивой. Отсюда и её новое имя — Крапивная.
     А в 1939 году, в связи со 125-летием со дня рождения Т.Г. Шевченко, Крапивную переименовали в честь украинского Кобзаря, а на бывшем доме Костомаровых повесили мемориальную доску. К слову, несмотря на то, что дом был жилым, стараниями жившей в нём семьи Романовых, в конце 50-х в одной из комнат появился памятный шевченковский уголок. Там стоял портрет Тараса Григорьевича и альбом газетных вырезок о поэте.
     Однако новые времена — новые нравы. К 90-м годам старых энтузиастов из числа жильцов не осталось, расположенная же в центральной части города улица стала привлекательной для инвестиций в строительство и недвижимость. Над домом № 36 нависла реальная угроза сноса.  Это стало известно журналистам, краеведам и представителям общественности, которые поднялись на защиту сооружения. На какой-то период его удалось отстоять, но, к сожалению, другие интересы взяли верх. В конце января 2007 года старинный дом был снесён, на этом месте поднялось элитное жильё.