Исторический роман может быть посвящён деятелям и событиям прошлого. А может, как "Минувшего лепет и шелест", прошлому как таковому. В первом случае время трубит и грохочет со страниц книги, во втором — действительно, лепечет и шепчет. Не так уж и важно, что именно происходило в прошлом, важно ощущение хода истории, течения жизни.
     "Минувшего лепет и шелест" повествует о Симбирске 1833 г. Дата не указана в книге. Зато показан Пушкин, направляющийся в Оренбург через Симбирск. Ненавязчивую подсказку даёт читателю автор.
     Легко, в пастельных тонах, негромким голосом… Таковы впечатления, производимые романом, начиная уже с названия: "Минувшего лепет и шелест". Аллитерация — повторяющиеся в названии "ш" и "л" — настраивает на лёгкость, приготовляет к тому, что автор поведает нам свою историю шёпотом, на выдохе. Ведь можно было бы сказать "Прошедшего лепет и шелест". Но "р" совершенно разрушила бы необходимое впечатление. Ткань романа можно уподобить прозрачной, колышимой малейшим движением воздуха ткани.
     Наряду с симбирскими обывателями, героями романа стали И.И. Дмитриев и И.А. Крылов, А.С. Пушкин и Н.В. Гоголь, И.А. Гончаров и В.Ф. Одоевский. Кто-то из них, как, например, Одоевский или Пушкин, являются активными участниками повествования, кто-то присутствует лишь незримо. Кроме здравствующих творцов и деятелей, то и дело на страницах возникают тени Карамзина и Державина, Пугачёва и Юлаева, которые, в свою очередь, и есть минувшее для действующих героев романа. То есть минувшее в романе многослойно, оно лепечет и шелестит для пожелавших прислушаться потомков.
     Шелестят под пушкинскими пальцами страницы "летописи" академика Рычкова, свидетеля осады Пугачёвым Оренбурга, шелестят страницы романа Николая Полотнянко, запечатлевшего кусочек симбирской жизни. Так о чём же роман? Девица Кравкова убежала из родительского дома, чтобы поступить в монастырь… Гусары Нефедьев и Матюнин похитили сестёр Дмитриевых… Губернатор Загряжский рядится старухой и ходит неузнанный по городу...
     Но роман и не о Кравковой, не о гусарах, не о губернаторе Загряжском и даже не о Пушкине с Одоевским. Автор помещает русских гениев в среду их современников и обозревает минувшее в целом. Именно такой приём позволяет увидеть не Пушкина и не Одоевского, а современную им Россию, колорит и обаяние которой автор воссоздаёт вполне. Роман написан в импрессионистической манере, поэтому в нём нет законченных сюжетных линий, перед читателем проходит один год из жизни губернского города, особо отмеченный прибытием Пушкина. Символично описание въезда поэта в Симбирск: "В лучах уходящего солнца вспыхивали золочёные главы храмов, но когда Александр Сергеевич въехал в гору, то очарование городом сразу развеялось: вокруг были ямы и кладки сырого и обожжённого кирпича, глухие заборы, из-за которых на экипаж свирепо лаяли большеголовые гладкошёрстные псы, лужи с гниющей водой…" Но вот Пушкин едет дальше, в усадьбу Языковых, и "путешествие в тёплую сухую погоду по ровной дороге среди позолоченных сентябрём дубрав, берёзовых рощ и осинников" уже не утомляет его. А глядя из окна усадьбы на поля и перелески, на пруд с купальней, бревенчатыми мостками и лодкой, поэт почти завидует Языковым, живущим так вольно, красиво и просторно. Не так ли и вся Россия, манящая издалека ни на что непохожей красотой и встречающая смелых незнакомцев злобным лаем и коварными ямами? Но не стоит торопиться с суждениями. Может показаться, что Россия капризна и вздорна, но тому, кто поймёт её, она откроется иной стороной.
     Как бы невзначай удаётся Николаю Полотнянко ввести в повествование рассуждения, имеющие отношение и ко дню сегодняшнему. Это и мысли о литературе ("деньги очень скоро сделают литературу вшивым рынком, где будет не протолкнуться от набежавших со всех сторон торговцев залежалыми словами"); и соображения о русском характере, доставляющем массу неприятностей как своим обладателям, так и окружающим ("большинство из них не понимает, что им повезло родиться с золотой ложкой во рту <…> Но они не только не радуются своему счастью, а наоборот всегда готовы составить заговор <…>, сбежать в Англию <…> и брюзжать оттуда на российские порядки"); и исторические обобщения ("Россия потеряла правду и совесть, и без них ей не жить").
     Обозревая вместе с Николаем Полотнянко кусочек минувшего, невольно приходишь к выводу, что знаменитые слова из летописи Нестора "Земля наша велика и обильна, но порядка в ней нет…" стоило бы, пожалуй, давно начертать на российском гербе. Однако автор, несмотря на свой сугубо беспристрастный взгляд на Отечество, не впадает в надрыв. Что, кстати, стало редким литературным событием. Надрывом поражено современное нам искусство. И не только искусство слова, но и кино, и театра. Деться некуда от бесконечных надрывов, повсюду так и норовят подсунуть какое-нибудь живописание убийства, изнасилования, а то и антропофагии. При этом подо всё, конечно же, подведена философская база. Правда, от этой квазифилософии уже тошнит. И не важно, что одни пускаются во все тяжкие от любви к России, другие — от ненависти к ней. Главное, что и в книге, и на экране все пьют, потом режут, насилуют и поедают друг друга. На этом фоне "Минувшего лепет и шелест" — настоящий глоток чистого воздуха.
     Тихонько, чуть иронично рассказывает автор о том, как "губернское барство съезжалось в город из своих поместий, чтобы весело провести рождественские праздники, просватать дочерей и женить сыновей, повеселиться на балах, поиграть в карты и вволю посплетничать". А также о том, как сгорел на работе чиновник питейного акциза, "о краже из будки стражника мешка нюхательного табака, о досрочных родах у молодой вдовы…" И пр., пр., пр.

     Ехал Пушкин по России… И вот одна остановка в губернском городе вызвала к жизни роман. Имя Пушкина стало для Николая Полотнянко своего рода факелом, помогшим выхватить из тьмы веков несколько картин ушедшей жизни…