Стихами поэта Николая Асеева — одного из самых  ярких представителей русского авангарда — говорило само время. А потом он был незаслуженно забыт. А ведь он  был  равным единомышленником и другом Владимира Маяковского,  Велимира Хлебникова, Бориса Пастернака.
     Родился Николай Николаевич  Асеев в 1889 году, в г. Льгове Курской тогда губернии, в семье страхового агента. Мать его рано умерла, поэтому воспитывался он в доме деда, заядлого охотника и рыболова, любителя народных песен и сказок.
     "Мальчонка провинциального городка, не барчук и не пролетарий", — так написал о   себе  Николай Асеев в книге "Моя жизнь", которую  называл и "Путь в поэзию". Он окончил Курское реальное училище, поступил было  в Коммерческий институт. Но увлекся в Москве поэзией, перешел вольнослушателем на филологический  факультет  университета, где  увидел В. Брюсова, А. Белого, Ф. Сологуба, Б.Пастернака.  
     Начал печататься в 1909 г. под псевдонимом "Малка-иволга". Через год стал одним из руководителей издательства "Лирика", вошел в группу "Центрифуга". Но оставался "лириком  по складу своей души, по самой строчечной сути". В 1913 г. "вступил" в футуристы. Потом оказался в группе ЛЕФ (Левый фронт), пытаясь уйти от традиционности в поэзии.
      
     "Товарищ Солнце!
     Высуши свою влагу,
     Чьей луже душа жадна.
     Виват огромному красному флагу,
     Которым небо машет нам!"
      
     Разве не слышатся похожие стихи Маяковского?
      
     "Светить — и никаких гвоздей!
     Вот лозунг мой и солнца".
      
     Первую книгу издал в 1914 г. "Ночная флейта", и в ней  сказалось  влияние поэзии  Маяковского. Увлекся произведениями Хлебникова, древнеславянским фольклором ("Слово о полку Игореве" стало любимым на всю жизнь). Это отразилось в его сборниках "Зор" (1914), "Леторей" (1915), "Оксана" (1916). Все перепробовал Асеев: эгофутуризм, кубофутуризм, футуризм, группы "Мезонин поэзии" и "Центрифуга". В каждом направлении — свои лидеры
     Асеев понимал, что Велимир Хлебников действительно "владел миром" и повелевал временем. "От него пахнет святостью", — говорил  о Хлебникове Вячеслав Иванов. До сих пор русский авангард собирает ежегодно  славистов разных  стран  на "Хлебниковские чтения".
     Но вот  Хлебников основал "Союз 317-ти". Это число (317=365+48) стало числом Председателей земного шара. Его декларация "Труба марсиан" подписали:  Виктор (Велимир) Хлебников, Мария Синякова, Божидар, Григорий Петников, Николай Асеев.
     Однако выученик символистов Асеев увлекался и переводами европейских писателей —  Маллармэ, Верлена, Вьеле-Гриффена, благоговел перед Гофманом и Оскаром Уальдом, и конечно перед Гейне.
     В 1915 году  Асеев  призван был на военную службу и попал на Австрийский фронт.  Там затеял постановку сказки Л. Толстого о трех братьях, за что был посажен под арест. В сентябре 1917 г. он избран в полковой Совет солдатских депутатов и вместе с эшелоном раненых сибиряков отправлен в Иркутск. Во время гражданской войны оказался на Дальнем Востоке. Вошел в группу "Творчество". Этот журнал стал культурным центром Дальнего Востока.
     В этот период издана революционная хрестоматия футуристов "Ржаное слово". В нее  вошли произведения Н. Асеева, Д. Бурлюка, В. Каменского, Б. Кушнера, В. Маяковского и В. Хлебникова. Вступительная статья "Эту книгу должен прочесть каждый!" —  В. Маяковского. Предисловие —  А.В. Луначарского: "Книга написана футуристами. Разно к ним относятся, и многое можно о них сказать критического. Но они — молоды, а молодость революционна. Неудивительно поэтому, что от их задорного, яркого, хотя подчас и причудливого искусства — веет родным нам воздухом мужества, удали и шири".
     Во Владивостоке Асеев прожил пять лет. Он так  успешно творил в литературной группе ЛЕФ, что его до сих пор считают поэтом-дальневосточником.
     Из Владивостока Асеев в 1920 г. вызван телеграммой А.В. Луначарского в Москву. Во время белогвардейского переворота  его сборник "Бомба" (1921) сожгли, а типографию разгромили. Асеев  восславил в ней бурную стихийную силу Стеньки Разина.  Маяковский сообщил Асееву: "Бомбой взорван с удовольствием".
     В Москве Асеев  попал в объятья Маяковского, выпустил  в соавторстве с ним шесть книжек агитационных стихов. Асеева  стали называть тенью Маяковского, припоминая его слова: "…есть у нас еще Асеев Колька, этот может, хватка у него моя".
     Но Асеев уже обрел свой голос, выбрал свой путь. Илья Сельвинский признал:  Асеев прежде всего, личность, у которой нет двойника. Но в душе Асеева еще шла борьба за свою неповторимость: "Я был тогда между молотом и наковальней" ("Моя жизнь").
     Он признался  Ю.Н. Тынянову: "Мне надоело благополучие  у Маяковского. Я решил писать неблагополучные стихи". Это касалось поэмы "Лирическое отступление" (1924). Поэма вызвала бурные дискуссии. К мещанскому уклону в жизни в поэме относится драматический образ "рыжего времени".
     Ассев издает подряд девять книг стихов "Стальной соловей", "Совет ветров", "Избрань", "Изморозь"…
     В  книге "Совет ветров", вместо волжской удали Стеньки Разина, поэт пытается вторить "стонам стали". В стихотворении "Стальной соловей", живого соловья свели "к точным формулам".  Манифестом провозглашена лирика "машинизма". Прочитав сборник, Луначарский пришел к выводу, что Асеев Маяковского уже перерос. Но возмутила его "гнуснейшая пропаганда" машинной мертвечины.
     А после этого вообще разразился скандал из-за подхваченной многомиллионной аудиторией песни на слова Асеева "Марш Буденного" (музыка А.А.Давиденко).
     Луначарский опубликовал в "Правде" в 1923 г. открытое письмо тов. Асееву "Как нехорошо выходит!"
     "Тов. Буденный Вас не понял, а тов. Сосновский  подверг Вас самому строгому и, главное, в значительной мере совершенно справедливому экзамену с постановкой вам отметки — единица".
     Затравили стального соловья. И Асееву  пришлось его оживить.
     Но литкритика набросилась на Асеева. Семен Родов писал в статье "А король-то гол": "прав все-таки Каменский, что поэт-футурист по существу только жонглер". А Г. Лелевич  утверждал: "Трагедия  Асеева — трагедия литературного попутчика, искренне рвущегося к революции, но отягощенного богемно-футуристическим прошлым". А Борис Пастернак стал уговаривать Асеева уйти из ЛЕФа — и дружба дала   трещину: "Отчего эта вечная натянутость между мной и Колей? — сокрушался Пастернак.  — Он ведь так много сделал для меня, что, может быть, даже меня сделал…".
     Маяковскому доставалось больше, но его  забота об Асееве  продолжалась до конца жизни. Благодаря нему было издано много книг Асеева, который мечтал  хоть чем-то отблагодарить благодетеля. Но вдруг Маяковского не стало. Асеев  долго не мог оправиться от этой потери. Вдруг  Сталин  в декабре 1935 г. заявил: "Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом советской эпохи. Безразличие к его памяти и произведениям  преступление". Тут же Асеев публично заявил о создании  романа в стихах "Маяковский начинается". Поэма стала лучшим  творением  Асеева и  главным событием в поэтическом мире страны. 15 марта 1941 г. автору была присуждена Сталинская премия за выдающееся литературное произведение. В поэме появление Маяковского в жизни страны и планеты нарисовано романтически восторженно:
      
     "Он шел по бульвару,
     худой
     и плечистый,
     возникший откуда-то сразу,
     извне,
     высокий, как знамя,
     взметенное
     в чистой
     июньской
     несношенной голубизне".
      
     Надо же, и  после смерти Маяковский позаботился об Асееве.
     На юбилее обычно говорят о главных достоинствах человека. Но очень важно снять с классика несправедливые наветы. Как он остался вообще жив, когда на его глазах погибли друзья. 1922  г. — скончался   в скитаниях в новгородской деревне Санталово Велимир Хлебников. 1925 г. — повесился Сергей Есенин. Асеев написал "Плач по Есенину". 1930 г. —  застрелился Владимир Маяковский. Асеев написал  поэму "Маяковский начинается". Асеев остался  последним из гвардии русского авангарда.
     Власть то приближала Асеева, то отталкивала.
     Вот  факты из "Спецсообщения секретно-политического  отдела ГУГБ НКВД СССР  "О ходе Всесоюзного съезда советских писателей" 31.08.1934 г.: "В кругах, близких к руководству, выражают уверенность, что  на происходившем  сегодня совещании у В.М. Молотова найдут модус для дальнейшей совместной работы Горького с бывшими членами президиума Оргкомитета Юдиным и Ставским, Панферовым и др. в будущем правлении Союза сов[етских] писателей.
     Поэт Николай Асеев получил адресованное через президиум съезда письмо от брата ад[министративно] ссыльного поэта Николая Клюева — Петра Клюева. Судя по содержанию письма, Асеев не единственный адресат".
     Обратили внимание, кого просили о помощи? Асеева.
     А вот  уже во время Великой Отечественной войны секретные сведения из "Информации наркома государственной безопасности СССР В.Н. Меркулова секретарю ЦК ВКП(б) А.А. Жданову о политических  настроениях и высказываниях писателей"  31.10.1944. По поступившим в НКГБ СССР агентурным сведениям, общественное обсуждение и критика политически вредных произведений писателей Сельвинского, Асеева, Зощенко, Довженко, Чуковского и Федина вызвали резкую, в основном враждебную, реакцию со стороны указанных лиц и широкие отклики в литературной среде.
     Поэт Асеев Н.Н. по поводу своего вызова в ЦК ВКП (б), где его стихи были подвергнуты критике, заявил: "Написанная мною последняя книжка не вышла из печати. Меня по этому поводу вызвали в ЦК, где ругали за то, что я не воспитываю своей книжкой ненависти к врагу. Нашли, что книжка получилась вредной… Я, конечно, соглашался с ними, но сам я считаю, что они не правы. Вступать с ними в борьбу я не видел смысла. Мы должны лет на пять замолчать и научить себя ничем не возмущаться. Все равно молодежь с нами…".
     Именно к Асееву в эвакуации писателей во время Великой Отечественной войны в Чистополье обратилась за помощью перед смертью Марина Цветаева в августе 1941 г.
     Письмо к Асееву: "Дорогой Николай Николаевич! Дорогие сестры Синяковы! Умоляю вас взять Мура к себе в Чистополь — просто взять его в сыновья — и чтобы он учился. Я для него больше ничего не могу и только его гублю. У меня в сумке 450 р. и если постараться распродать все мои вещи. В сундучке несколько рукописных книжек стихов и пачка с оттисками прозы. Поручаю их Вам. Берегите моего дорогого Мура, он очень хрупкого здоровья. Любите как сына — заслуживает. А меня — простите. Не вынесла. МЦ. Не оставляйте его никогда. Была бы безумно счастлива, если бы жил у вас. Уедете — увезите с собой. Не бросайте!"  
     К Асееву с этим письмом и приехал  сын Цветаевой Мур. В дневнике мальчика написано: "Асеев был совершенно потрясен известием о смерти М.И., сейчас же пошел вместе со мной в райком партии, где получил разрешение прописать меня на его площадь…" Асеев добился постановления о выезде Георгия Эфрона в Москву по месту жительства. И сопровождал Мура "во  всех канцелярских походах". Цветаевой до этого писатели помогали получить разрешение на жительство и на работу в Чистополе. Она  решила, что может только мыть посуду в столовой. Через несколько дней после разговора с Асеевым в Чистополе, Марина Цветаева, вернувшись в Елабугу, сутки проработала в столовой посудомойкой, и 31 августа 1941 г. покончила жизнь самоубийством, повесилась…  
     1 февраля 1963 г. он писал Сосноре: "Пускай  молодые тенора поэзии живут временным восторгом восхищенных поклонниц. <…> Времена Маяковского кончились с ним самим. Но голос его не замолк. "Надеюсь, верую во веки — не придет ко мне  позорное благоразумие!" И не пришло…".
     Асеев доверял  Сосноре, самому "талантливому из живущих", свои открытия: "Никто не обращает внимания  на мое открытие: мера стиха есть дыхание, а не метр и ритм. Что раньше и называлось вдохновением…" (Курсив мой. — Б.Р.). Доверял свои взгляды на литературную жизнь. В письме Сосноре 22 марта 1961 г. он писал:
      
     "О, как медленно приходящее
     Из грядущего в настоящее;
     И как трудно уходит в прошлое
     Надоевшее, плоское, пошлое!
      
     Это мне опять пришло в голову после прослушивания так называемых  ленинградских "поэтов" по радио. <…> А Вашей книги все еще не видно. Однако вот что: ведь не только одни Авраменки пролезли в редакции и печатают сами себя. Не только они живут на счет талантов, не пользующихся их одобрением. Ведь есть же и другие, как Лихачев, сами талантливые и друзья талантливых.  Так что нечего унывать. Я же сумел выждать, и через двадцать лет напечатана в "Огоньке" книжка со стихами, написанными в 41, 42, 43 годах. И стоит всего 4 копейки. Напечатано 150 000 экземпляров. Вот как".
     Такие письма вызывают уважение. Особенно прекрасна однолюбчивость Асеева. Рядом с ним была только одна женщина — "несравненная Оксана", его жена  Ксения Михайловна. И у русского поэта  была своя Лаура. "Духоня моя милоглазая!" Его письма к жене сравнимы со стихами, хотя написаны прозой. Целый цикл замечательных стихов Асеев посвятил  своей жене, с которой прожил более полвека. У нее на руках он и умер в июле 1963 г. Она вспоминала: "В последний день его жизни, когда  я пришла в больницу "Высокие горы",  Николай Николаевич сел на постели и начал читать стихи. Со стихами уходил он из жизни…".
     Николай Асеев опубликовал за свою жизнь более 70 стихотворных сборников. Стал классиком при жизни. И наконец,  к нынешнему юбилею, 125-летию со дня рождения Асеева, на улице его имени открыли ему памятник в Курске.
     Можно сказать, Асеев — Курский соловей. Но Николай Асеев — классик всей России, мирового масштаба, как Велимир Хлебников. По крайней мере, в истории мировой литературы они всегда рядом.