Лариса Белая __ ПОД УПРАВЛЕНИЕМ ЛЮБВИ
Московский литератор
 № 17 сентябрь, 2015 г. Главная | Архив | Обратная связь 


Лариса Белая
ПОД УПРАВЛЕНИЕМ ЛЮБВИ
Светлана КЕДРИНА. "Свет и тьма". Стихи. — М.: 2015.

     Новая книга поэтессы Светланы Кедриной, ею же, художницей, оформленная, воспринимается явлением — знаковым. По меньшей мере сильной метой нынешней реальности — её парадокса: развития духовных скреп, гуманизма, правозащиты, пусть из-под спуда, и фундаментализма зла.
     Знаки дали название поэтическому сборнику — "Свет и тьма".
     Книга из нескольких циклов. Так сказать, условно-тематических: любой, как бы ни был "специализирован", скажем, цикл о природе творчества, или социально-философского наполнения, ещё и божественный зов к любви.
     И ею изначально, а далее неизбывно освещён цикл "Моё коромысло" — с родимой "вселенной", материнством, природой, включая рукотворную — сельскими работами, с раздумьями о своём предназначении, о том, что "душу лепило", где в перечне нашлось место и чёрно-зелёному скворцу — не только войне, Храму, где Пушкин, Блок, Толстой… А раньше всего — родительский дом, отец — выдающийся русский поэт Дмитрий Кедрин. Всего, замечу кстати, сделано во имя его дочерью — чрезвычайно много: написаны стихи, статьи, книга прозы, осуществлены скрупулёзнейшие изыскания, собирания текстов для издания его уникального наследия. Он был убит молодым. Давно. А его разросшийся сад всё помнит поэта живым.
      
     Как открывал свою калитку,
     И небо поднимало флаг,
     И липа вынимала скрипку,
     И птичий хор вступает в свой черёд,
     И ветер исполняет гаммы.
     Твои слова ушли в народ,
     И всё тебе поёт осанну.
      
     Антропоморфизм — не раз используемый поэтессой приём. И встретишь выразительное наоборот:
      
     Залечь в горах
     Как стланик — до тепла:
     И ствол согнуть,
     И ветви распластать.
     Весной взлететь
     Во всю длину ствола,
     И снова деревом высоким стать.
     Вот так бы падать и вставать,
     Но высоты своей не сдать.
      
     Природа непосредственна, обыденность, в жизни примелькавшаяся, глянет вдруг с кедринской строки щемяще свежо и ценно.
     В цикле "Времена года" в разновременной многоголосой, многоцветной жизни природы высветлено так и эдак, там и сям, но с неизменной остротой чудо человеческого бытия. Так, в шестнадцатистрочном "Юрьевце" — про городок, рождения XIII-го века, — вживе история, география, социология — и "Волги ширь", что автору "как основа бытия", и "чаек плачи"… "Здесь Аввакум служил…"
     Язык и стиль книги — без, казалось бы, неизбежных темнот в большой поэзии, тем более современной. Тут, наоборот, обаятельное тяготение к простонародному, прозрачному, песенному началу. И эта призма сообщает содержанию убедительность, идёт ли речь о сугубо житейском, или сложном, социально-философском. В стихах о созидании, творце главное на тему может быть выражено кратчайшим афоризмом:
      
     Лишь творчество держит,
     Лишь слово ведёт.
      
     И всё сущностное "выстрелить" — ярко и прямо. Как в детском рисунке:
      
     Ты нищий, художник,
     И сирый,
     И ветер свистит
     В башмаке,
     Но если б тебя
     Вдруг спросили:
     Что ходишь ты так,
     Налегке?
     Ответил бы: главное —
     Краски,
     А всё остальное
     Пустяк…
      
     Симптоматично: первое слово в названии этой — пятой поэтической книги Кедриной — свет. Но открывается она циклом "Русская Голгофа". А его содержание удостоверяет, что подлинно творец, художник — боль. Преимущественно сама она, не созерцание. Эта боль свободно кричит, не озабочиваясь, каким может оказаться отклик. Это она органически не может иначе. Вся, в историческом разрезе, Голгофа века явлена с горючей, последней прямотой. С персонажами — от "белой косточки и голубой крови" до непогребённого с военных сороковых с его монологом и проросшим сквозь череп кипреем, являющем яростную волю к жизни, с беременной террористкой средь чужой — московской — "весёлой, бестолковой" толпы неверных, не знающих, что рядом смерть, с сеятелями ненависти меж нами, с бездомным, с нищей матерью при живом сыне, с эмигрантами…
     Не горластым — сущностным, глубинным патриотизмом пронизан показ, без околичностей, жестокой правды:
      
     Где наши титаны,
     Где наши пророки,
     Где те, кого любит
     И знает народ?
     А наши пророки
     Совсем, как сороки:
     Крикливы, глупы
     И ума недород…  
      
     Но вместе с горькой болью за страну пронизывают книгу — лейтмотивом! — высшие, абсолютные нравственные ценности. Их непреклонное исповеданье. А в этом — надежда: грядёт всё-таки свет.