ХЛОПОТНОЕ ДЕЛО… Отправился я как-то раз рябчиков поманить. Стоял погожий осенний денёк. В самой поре была золотая осень. После крепких утренних заморозков подвядшую листву к земле потянуло. Пройдётся ветерок по кронам, и заговорят берёзовые рощи шорохом листопада, разметая золото осени во все стороны, кружа в вихре листочками, устилая ими прихваченную крепкими утренниками землю.
В летнюю пору посмотришь на лес — всё в одном тоне. А вот осень каждое дерево и каждую былинку-травинку по особому раскрашивает, словно на показ выставляет.
Первым в осеннем лесу осиновый лист перемену чувствует. Осины в пору осеннего листопада самые приметные в лесу. Принарядились так, что и взгляд трудно оторвать. Где крона малиновая, а где осинки с берёзами спорят — чистое золото на себя набросили. Есть и такие, что словно зорьку на себя примерили — яркий багрянец до самой маковки.
На рябинах ожерелье из рубиновых ягодных кистей тянет вниз ветви, словно осени кланяются стройные деревца. Да и листва на рябинах вся в разноцветных тонах — чем моложе деревце, тем ярче на нём в цвете лист.
Да что березовые рощи с осинниками! Вон и вечно зелёные сосны с ёлками в особой красе. Хоть цвет хвои не такой яркий, что весной, так хвойные в эту пору другим берут! Те, что выросли в "обнимку" с берёзами-осинами, разноцветной листвой обсыпаны. Мох, что прижился на стволах и ветвях, где посветлел, а где наоборот "насупился", забурел, нагнав мрачность. В борах будто бы самотканые дорожки раскинулись из мха молочного, красного, оливкового цветов, а где и вовсе
таких красок, что словами не передать. Видеть надо!
Зардели медью на болотах багульниковые заросли. На клюквенниках крепкая ягода поспевает — самый поздний подарок осени.
Ещё полны ягод брусничники, да и на черничнике ещё вполне можно найти добрые кустики, обсыпанные спелой сизой ягодкой.
Как в такую пору свадьбы не играть! Вот и выбрали рябчики золотую осень для создания пар. И чем шибче листопад, тем активнее рябчики в поиске спутника.
Но для большей части лесных обитателей золотой осенью не до свадеб. Зима уж в зеркало осени смотрится!
… Мой путь лежал к старой заброшенной вырубке, где давным-давно похозяйничали лесорубы. Лес тогда взяли, а взамен молодой не высадили. Вот и заросла дружно вырубка лесным сором. Сперва иван-чай на себе пустила — малиновым заревом загоралась вырубка на исходе лета.
Пока иван-чай власть на вырубке держал, крепли от года к году берёзки с осинками, подтягивались своими хиленькими стволиками к солнышку. Так и заросла вырубка. А уж когда деревца в человеческий рост вымахали, простор собой заслонив, то и вовсе даль вырубки скрылась.
С одного края вырубки лесная речушка вьётся, а за ней разреженны, борок из молодых сосен. Любят такие места рябчики. Спугнёшь выводок разлетятся в горячке рябчата кто куда, спрячутся от непрошенного возмутителя спокойствия. Посидят с минуту-другую в тишине и давай друг дружку искать. И вот слышишь: "Ти-ти-у" — льётся мелодичный посвист молодого рябца. И ему в ответ: "Ти-у-ти" — это уже мать — рябчиха беспокоится, своих несмышлёнышей подзывает. Кто-то из рябчат
на крыле подлетит, а кто и лапками воспользуется — пешком подбежит.
Шагаю я по тропке да посвистываю в манок. А рябчики в ответ мне отзываются. И слышно, как крылышками похлопывают, перелетая с место на место. Знать заинтересовались моей песенкой.
Дорога моя неширокая, когда-то по ней и на машине проезжали. Но со временем дорогу затянуло неудобьем, и местами она стала вовсе непроходимой. Какая тут теперь машина! Но местами на дороге всё ещё хорошо угадывались две колеи. Обочины дороги дружно подзаросли ягодником. По середине дороги тянется бровка, некогда разделявшая колеи.
Вдруг примечаю какое-то копошение на самой бровке. Остановился. Плотный черничник, что успел вырасти прямо на бровке, надёжно скрывает незнакомца, до которого от меня не больше двух десятков метров.
Белка! Выдал пушистый хвост! Пара-тройка пробежек-прыжков, и вновь на одном месте копошится, словно что-то во мху ищет. Явно вся в заботе. Но что делает — никак понять не могу.
Все глаза высмотрел, наблюдая за зверьком. Поближе бы подойти, да нельзя, сразу спугнёшь.
Но белка вскоре сама, заметив меня, взметнулась на дерево. Волнующе зацокала, подёргивая пушистым хвостом, засуетилась в ветвях. "Цок, цок", — а сама всё с меня глаз не спускает.
Смотрю на белочку и никак не пойму, что такое с белкиной мордочкой? С боку глянешь, вроде всё нормально — зверёк, как зверёк, а вот в профиль неразбериха какая-то — только одни уши и видны.
Разгадка пришла в тот момент, когда белочка чуть ниже спустилась. Рот зверька под самую завязку был набит мхом, да так, что мшанина торчала в разные стороны. Оттого-то и внешность зверька была соответствующая.
"Это же надо было столько мха надрать!" — подумал я, глядя на белку. "Словно план какой перевыполняет!"
Разволновалась белка не на шутку, глядя на мою настырность. Пуще прежнего расцокалась, то ли прогнать меня хочет, то ли на своём беличьем языке на меня ругается. На соседнее деревце перепрыгнула. Заскочила на длинный сук, пробежала на самый край и оттуда на меня посматривает.
Постоял я ещё с минуту другую и пошёл восвояси. Нечего более зверька от домашних хлопот отвлекать. Да, да! Именно от домашних! Мягкий сухой мох белочке нужен не иначе, как своё зимние убежище утеплять. Может быть, присмотрела где просторное дупло в сушине или сама "рукодельничала" — смастерила из елового сухого лапника шар-гайно. Вот теперь и утепляет. И чем больше белка мха нащиплет, тем теплее в её зимней "избёнке" будет. Хлопотное это дело — избу к зиме
готовить!
Глядя на хлопотливую белку, вспомнились мне деревенские заботы — дом от зимних холодов утеплять. Там, где пакля подбилась — поконопатить, там, где окошки послабее — ещё одни рамы вставить. Зима не прощает беспечности. Всё это заранее делается. Когда морозы ударят, поздно будет. Вот и белка загодя готовится. Кому свадьбы, хоть, к примеру, тех же рябчиков взять, а вот для белки самая ответственная пора золотой осенью наступает — жилище к зиме готовить. Ведь не заметишь, как первый
снежок покатит.
Из глубины леса просвистел рябчик, вернув меня к предмету моего похода. Утро уже давненько перевалило за свою половину. Ещё немного, и полдень.
Отойдя от того места, где встретился с белкой, я обернулся назад, словно в надежде вновь увидеть хлопотливого зверька. Но белки не было. Лишь стайка хохлатых синиц, налетевшая из глубины леса, шебуршилась в кронах придорожных сосенок, что хранили тайну моей утренней встречи.
КАЛИНОВЫЙ КУСТ Позднее утро. Морозный туман, плотно затянул округу, и от всей улицы в десяток домов, высвечивается лишь не большой оскрылочек угла ближнего дома. Туман явно надолго. Вязкий, седой. Словно серое промозглое небо сошло на землю.
Под покровом тумана в кроне старой берёзы звенит стайка свиристелей. Один за другим слетаются они со свирельным пересвистом на старый калиновый куст клоня к земле упругие и без того отяжелевшие от сочных рубиновых кистей ветви. Ягоды, прихваченные крепкими утренниками, будто бы что и делали как ждали эту стайку. Осыпаются наземь оброненные свиристелями ягоды и тот час теряются из виду в коричневатой высохшей некоси. Вспугнутые откуда ни возьмись налетевшей вороной, стайка шумно
срывается с куста и рассаживается вновь в крону берёзы утопающей в тумане. И вновь оттуда слышатся их мелодичные переливы — словно где-то там, в поднебесье поигрывают таинственные колокольчики…
… Утро хмурит после прошедшего дождя и в комнате ещё не сошла мгла ночи. От утренней прохлады стекло "замерло" влагой капельки которой одна за другой стекают вниз оставляя за собой ровные дорожки. На полу мирно полёживает рыжий кот и тепло, от протопленной с вечера печи уже порядком выстудилось за ночь. Под одеялом тепло и уютно и совсем не хочется окончательно просыпаться и вставать. И я в какой-то момент понимаю, что свиристели, калиновый куст и сильный туман это
всего лишь сон…
…Большая синица постукивает в стекло окна, видимо заприметив что-то для себя необычное, а может быть, попросту, увидела завалившуюся в оконный проём от холода оцепеневшую муху.
В избе за ночь настыло и от пола потягивает холодком. Печь к утру совсем задремала, остудив кирпичи.
В доме гнетущая тишина. Тишина дремотного зимнего утра. Только слышно как постукивает часовой маятник на стенных часах.
У печи охапка сосновых поленьев, приготовленная ещё с вечера, дожидается своего часа. В подполье тоскливо мяучит пробравшийся через лаз озябший, наверное, соседский, кот.
Зима в самом её пике. Власть длинных ночей, и лютых морозов. А мне почему-то снилось бесснежное предзимье и калиновый куст со свиристелями. Тот, что у старых яблонь, разросшийся, прикрытый сверху словно шатром, крепким разлапистым яблоневым суком.
Снег плотно навалился на калиновый куст. Засыпал его до "пояса", пригнув ветви до самой земли.
Сколько осеней миновало, а вот та осень, когда этот куст в саду появился, в памяти зарубку оставила. Мглистая, ненасытная на дожди, — с ними и в первый зимний месяц шагнула. Да и декабрь сыростью маял — не желали морозы накрепко вымоченную землю прихватывать. До самого Николы — зимнего зима ни как не могла осень осилить, переломить её на свой лад. Каждое утро просыпаясь для похода в школу в окошко засматривал — понимая тьма кромешная раннего утреннего часа от бесснежья. И лишь
под самые новогодние торжества накинула природа снежное одеяние. Облегчённо вздохнула измотанная дождями земля, укрывшись снегом.
Посадить в саду калиновый куст было тогда давним желанием. Калина — лесной житель. Пройдись по берегу реки, загляни в сырые низминки наверняка приметишь калиновый кустик. Хоть и лес от дома в двух шагах, а калиновый куст всё одно в сад "просился".
Прямо за домом небольшая полянка, а за ней плотный ельник, упирающийся в узкую ленту речушки поросшей по берегам ольхами да осинами. Весной, из года в год, речные берега затоплялись разливом, подгоняемым талыми водами и тогда русло вовсе терялось среди поднявшейся полой воды. А с некоторых пор появились на этой хилой речушке бобры — строители. Устроили плотину, заболотили берега и уж теперь просто так одним шагом речку не переступить.
С приходом апреля, на стыке дня и ночи выправляя полёт в сторону Чистого луга, над руслом реки начинали тянуть вальдшнепы, а в черёмуховых кущах, что одними из первых покрывались молодой зеленью с первым майским теплом начинали петь соловьи, а в тенистых уголках луга оживал распуская листы папоротник и зацветал ландыш. В лунные, с прохладцей ночи, соловьиное пение было наиболее звучным и его отголоски доносились до моего дома.
Густо зарастая папоротником, хмелем, что тянулся лианами по стволам деревьев, перекидывался с куста на куст, вплетался в прибрежный осотник, берега речушки летом, становились не проходимыми. Да и в это время года мало кто сюда ходил, если не урожай лесной малины, предпочитая обходить речные заросли чистой тропкой, что тянулась мимо Чистого луга и молодого борка.
Осенью по берегам реки появлялись проторенные грибниками тропы в поисках дружных семеек опят, что водились тут на сухих ольховинах. Ну а уж кому нужна была ягода калины, то в первую очередь шли именно сюда.
Калиновый куст по осени не пройдёшь — выдаст рубин ягодных кистей. Да и в пору цветения калина во всей красе.
Калиновый цвет сразу во след за рябиновым поспевает. Можно подумать, что наперегонки стараются. Да и в соцветиях схожи, вот только калиновый цвет куда крупнее рябинового. Да и кисти не спеша цвет выдают — мало по малу от краёв к серединке тянутся.
Хоть и любит калиновый куст, где посырей, но вот явной болотины всё же сторонится. Обязательно старается на бугорок забраться там, где посуше.
Заранее я тогда приметил для себя парочку калиновых кустов росших на самом береговом валу. Один побольше, другой поменьше. Но оба в несколько кустиков от корня, с молодыми побегами.
Быстро я тогда выкопал саженцы. Старался их отнять у земли так, что бы корни не подрубить — уж очень боялся что не примутся. Осторожничал, выкорчёвывая кусты, из раскопа, прихватив вместе с корнями тяжеленный пласт чернозёма. Когда выкопал, понял, на руках ни как не отнести — уж слишком тяжёлыми они мне тогда показались. На тележке возил, не торопливо, чтоб землицу на корнях не обить.
Осенний день ноября короток, скоротечен. Хорошо когда после лёгкого ночного заморозка день ясный. Такого дня и ночь сторониться, — не сразу силу берёт. А вот когда дождевая хмарь власть берёт, тут и ночь густыми сумерками раньше положенного день прибирает.
Спешил я тогда до темна управиться. С местом посадки сразу определился — главное посадить так, что б из окошка дома видно было. Так, для одного из кустов выбор пал на местечко, что возле антоновской яблони. Просторное. Светлое. Это теперь старая антоновка нахлобучила ветви над калиновым кустом, а тогда лучше этого места для посадки, и придумать было трудно.
Успел я тогда дотемна, посадить калиновые кусты. И кто мог подумать, что так на долго врежется в память тот вечер поздней осени с быстро угасающим днём и откуда ни возьмись появившимся журавлиным караваном, толи заблудившимся, толи дождавшимся самых крайних дней, чтобы проститься с родными местами до новой весны.
После той весны, я больше никогда не видел ноябрьских журавлей. Словно не хотели они тогда улетать с родных мест — до самого глубокого предзимья тянулись. И вот стронулись в путь, знать приближающиеся холода почувствовали. И растворившись во мгле нарождающийся ночи, ещё некоторое время было слышно их отдалённое курлыкание.
А через несколько дней, на вымоченную дождями землю, лёг первый снег. И всё стало до неузнаваемости ослепительно белым и необычным, давно забытым. Белыми стали крыши изб, сараев. Белые змейки протянулись по заборным жердям, а штакетники принарядились в белые шапочки. Скрылось под снегом всё неудобье прошедшей осени, палая листва, грязь размытых дождями дорог. Накрыл снегопад и мои калиновые кусты…
Много в моём саду памятных местечек. Вот стройная туя и бардовый барбарис из Петрозаводска, а вот кустик сирени от самой усадьбы Михаила Александровича Шолохова в Вёшенской. А вот пихта и лиственницы из горного Алтая и кедр, посаженный на рубеже второго и третьего тысячелетий. Да много ещё чего! Но самые дорогие воспоминания дают те уголки сада, где каждый кустик и каждое деревце родом из детства и юности. С ним, не прерывается связь времён!
И та осень, и те последние журавли, проплывающие в поднебесье на исходе дня, теперь словно ласковый сон, и лишь калиновый куст есть напоминание о той поре. Без него бы и тот день эпизода жизни давненько бы уж стёрся из памяти.
И каждую осень, стоя у калинового куста, а из тех посаженных мной тогда уцелел лишь один, я вновь и вновь всматриваюсь ввысь, словно пытаясь увидеть тот самый косяк журавлей словно прихвативший с собой в дальние края светлую пору моей юности.