"Холодный ветер подымал мелкие волны, с дробным плеском набегавшие на песок…
Гирин и Сима перешли Третий Елагин мост и оказались на Приморском проспекте, напротив бывшего буддийского храма.
Сима остановилась в восхищении. Массивный забор дикого камня ограждал небольшой сад с жёлтыми лиственницами и оголёнными дубами. Массивное здание тибетской архитектуры из негладкого серого гранита с обрамлёнными чёрным лабрадоритом проёмами окон и дверей. Красные, белые, зелёные и синие кафельные полосы чередовались на фронтоне карниза с рядами фарфоровых кружков. Позолоченные колокола, колесо и две антилопы на крыше казались странным диссонансом в этом строгом изяществе формы
и цвета.
- Здание пустое, смотри, Иван, — сказала Сима. — Вот и надо, чтобы его отдали под твою лабораторию!"
Это строки из эпилога романа приключений "Лезвие бритвы", созданного замечательным советским писателем и учёным Иваном Антоновичем Ефремовым. Действие в романе происходит в начале 1960-х годов, и на ту пору упомянутый буддийский храм в Ленинграде действительно давно уже не действовал. Но вот совсем пустым он всё-таки не был. Давайте, впрочем, по порядку.
Архивные документы подскажут нам, что самые первые буддисты на берегах Невы появились в начале XVIII века. Это волжские калмыки, подданные Калмыцкого ханства, вошедшего в состав России в 1609 году. Вместе с другими работными людьми они трудились над возведением каменных валов Петропавловской крепости, с которой начиналась новая российская столица. Жили неподалёку, в так называемой Татарской слободе. Однако сколько их насчитывалось и как долго они пробыли в Петербурге, сведений
не сохранилось. И на протяжении долгих следующих десятилетий среди обитателей города не было зафиксировано ни одного представителя буддийской конфессии.
Буддийская община стала складываться в Петербурге лишь в самом конце позапрошлого века. По переписи 1869 года здесь проживал один-единственный буддист, записавшийся разночинцем. В 1897 году было уже 75 буддистов, а в 1910-м — 185 (163 мужчины и 21 женщина). В этническом отношении это были в основном забайкальские буряты и волжско-донские калмыки.
Заметим попутно, что к тому времени буддизм в России вот уже более полутора столетий был признан одной из официальных религий. В 1764 году императрица Екатерина II утвердила титул верховного главы буддистов Восточной Сибири и Забайкалья — Пандито Хамбо-ламы, а бурятское духовенство, в свою очередь, признало государыню земным воплощением важнейшей богини пантеона — Белой Тары.
Как буряты, так и калмыки традиционно исповедовали буддизм наиболее распространённой в Тибете и Монголии школы "гелуг" ("добродетельная"), которую европейцы называли ламаизмом. За неимением общего храма петербургские буддисты обычно совершали моления на частных квартирах, перед скромными домашними алтарями с образом Будды Шакьямуни.
Проживало в городе и немало буддистов-иностранцев — китайцы, японцы, сиамцы, имевшие при своих посольствах небольшие кумирни.
Наконец, среди адептов буддизма имелись и русские — главным образом, представители высшего света и либеральной интеллигенции. Это были своего рода богоискатели, отвергшие ортодоксальное христианство и искавшие новую — универсальную — веру в религиозно-философских учениях древней Индии и Тибета.
Идея сплотить далеко не однородную буддийскую общину Северной столицы принадлежала учёному бурятскому ламе Агвану Доржиеву. Получив высшее буддийское образование в одном из тибетских монастырей, он стал наставником юного Далай-ламы Тубтэна Гьяцо и вскоре приобрёл огромное влияние на него. Доржиев активно ратовал за сближение Тибета с Россией — державой, где буддизм пользуется покровительством "Белого Царя". Она сможет взять "снежную страну" под своё покровительство
и защитить от "пилинов" (чужеземцев) англичан.
В 1898 году Доржиев впервые приехал в Петербург в качестве личного посланника Далай-ламы. Благодаря протекции князя Э. Ухтомского — большого знатока ламаизма, дипломата и издателя "Санкт-Петербургских ведомостей" — он получил аудиенцию у императора Николая II, а также завёл ряд полезных связей среди аристократии и учёных-востоковедов. Однако из идеи Агвана — устроить на невских берегах небольшую молельню для бурятов, калмыков и русских "необуддистов" — тогда
ничего не вышло.
А развернувшиеся затем бурные политические события — британская военная экспедиция в Тибет (1903-1904), бегство Далай-ламы в Монголию и Русско-Японская война — надолго отвлекли Доржиева от его далеко идущих планов. Вернуться к ним он смог только в 1905-м, когда окончательно обосновался в Петербурге. Во время новой аудиенции у государя Доржиев впервые поднимает вопрос о строительстве буддийского храма в столице. Николай, судя по всему, не возражал, но прошло ещё два года, прежде
чем Агвану удалось получить официальное дозволение властей. Отметим, что решающее значение здесь имело письменное обращение Далай-ламы к российскому правительству, лично доставленное Доржиевым летом 1908 года. Министр иностранных дел А. Извольский отнёсся к этому ходатайству с "особым вниманием", полагая, что благосклонное отношение России к пожеланию Далай-ламы "произведёт глубокое впечатление в нашу пользу как на него самого, так и на многочисленных ламаистов в пределах Империи". Премьер-министр
и министр внутренних дел П. Столыпин, учтя мнение Извольского, дал со своей стороны разрешение на такое строительство. И как итог: инициативу Далай-ламы лично одобрил Николай II, заверивший Доржиева во время аудиенции в Царскосельском Александровском дворце 23 февраля 1909 года, что "буддисты в России могут себя чувствовать как под крылом могучего орла".
Планы у бурятского ламы тогда вновь оказались грандиозными. Он собирался возвести целый монастырский комплекс (по образцу забайкальских дацанов), который включал бы в себя общежитие и конфессиональную школу для монахов-учащихся, выходцев из мест традиционного распространения буддизма в России. А, кроме того, монастырь должен был стать своего рода неофициальным представительством Далай-ламы — ведь тот продолжал активно искать покровительства "Белого Царя".
Но тут неожиданно возникло препятствие: руководство МВД и Департамента духовных дел иностранных вероисповеданий начало опасаться, что буддийская молельня может превратиться в рассадник панмонголизма и враждебного для России прояпонского влияния. И пришлось Доржиеву умерять амбиции и ходатайствовать о постройке одной лишь кумирни для удовлетворения нужд калмыцко-бурятской диаспоры.
В марте 1909 года Агван приобрёл на северной окраине Петербурга, в Старой Деревне, участок земли за восемнадцать тысяч рублей и закупил кое-то из строительных материалов. Участок располагался напротив живописного Елагина острова и выходил одной стороной к реке — Большой Невке. Место было тихое, уединённое, что как нельзя лучше отвечало требованиям буддийского строительного канона.
К сооружению приступили уже в апреле. Работы шли споро, и уже к концу следующего, 1910 года здание оказалось вчерне готовым. Рядом, несмотря на запрещение властей, начали ставить четырёхэтажный каменный дом — формально, для личных нужд Доржиева. На самом деле он собирался использовать его как общежитие для монахов и гостей-буддистов. Вскоре, однако, строители столкнулись с новыми трудностями: с одной стороны, не хватало средств, с другой, дело тормозили всякого рода чиновники.
В обстановке подозрительности и недоброжелательства от Доржиева потребовались огромное упорство, выдержка и даже личное мужество, дабы довести постройку до конца. И в результате летом 1915 года, в разгар мировой войны, в Петербурге (переименованном уже в Петроград) появился крупный соборный храм-монастырь с общежитием, аналог тибетского "цогчен-дугана".
Здесь, безусловно, надо рассказать о том, кто приложил руку к созданию его внешнего и внутреннего облика. Авторами архитектурного проекта стали студент Института гражданских инженеров Н. Березовский и зодчий Г. Барановский, оформлением интерьеров руководил художник Н. Рерих. Доржиев организовал также специальный строительный комитет по наблюдению за ходом строительства, куда вошли многие известные российские востоковеды и знатоки буддизма.
Храм строго ориентирован с юга на север, где, по представлениям буддистов находится легендарная Шамбала. В глубокой нише северной стены молельного зала помещается главный алтарь с изваянием Большого Будды. Интересно, что первоначальная статуя была выполнена из алебастра, впоследствии её заменили металлической с позолотой. На втором этаже расположен ещё один алтарь с двумя статуями Будды — Сидящего Шакьямуни и Стоящего Майтрейи, их подарил храму в 1914-м король Сиама Рама IV.
Фигурки божеств (бурханы), иконы (тханки), а также серебряные ритуальные предметы А. Доржиев заказал в мастерских Пекина и Долоннора.
Первое богослужение в храме — ещё не оконченном постройкой — состоялось 21 февраля 1913 года, в дни празднования 300-летия Дома Романовых. Оно происходило при участии главы буддистов Забайкалья Пандито Хамбо-ламы Д. Итигелова, высоких гостей из Монголии и группы петербургских буддистов. Спустя год власти утвердили штат местного духовенства в составе девяти калмыцких и бурятских лам, пятеро из которых имели полное монашеское посвящение. И наконец, 10 августа 1915 года храм был
торжественно освящён и получил традиционное тибетское название: Kun la brtse mdzad thub dbang dam chos 'byung ba'i gnas, что означает "Источник Святого Учения Всесострадающего Владыки-Отшельника".
Однако начатые сразу после этого регулярные богослужения продолжались всего лишь год с небольшим. В конце 1916-го, не вынеся тягот военного времени, почти все монахи покинули Петроград.
А через три года буддийский храм подвергся погрому и лишился большей части своих реликвий; полностью уничтожили богатейшую библиотеку и ценнейший личный архив Агвана Доржиева.
Дальнейшая храмовая история оказалась крайне сложной. Советские власти, стремясь установить более тесные связи со странами буддийского Востока, разрешили в 1927 году вновь открыть дацан, а вся усадьба была передана Тибетско-Монгольской миссии в СССР, главой которой признали Доржиева.
Но уже вскоре развернулись гонения.
Предвестниками послужили фельетоны в журнале "Безбожник".
В конце 1933-го дацан был окончательно закрыт, а ламы арестованы по обвинению в контрреволюционной деятельности.
Опустевшее здание с началом войны было передано военным — здесь разместилась мощная радиостанция для связи осаждённого города с "Большой землёй". Потом ею пользовались как "глушилкой" для подавления "вражеских голосов".
Между тем отечественные учёные-востоковеды, обеспокоенные судьбой храма, несколько раз обращались в Президиум Академии наук СССР с просьбой о передаче здания ленинградскому филиалу Института востоковедения для размещения в нём музея истории буддизма. Особенно ратовал за это сын Н. Рериха, Ю. Рерих, вернувшийся на родину из Индии.
Усилия их, в конце концов, увенчались успехом. Весной 1960 года служба радиоэлектронной борьбы ПВО освободила храм, и Ленсовет официально передал его Академии наук на правах долгосрочной аренды. (Тогда-то здание и видели главные герои ефремовского романа "Лезвие бритвы").
Вскоре, однако, выяснилось, что бывший храм совершенно не пригоден для хранения памятников тибетской письменности, чего особенно хотел Ю. Рерих. И тогда новыми пользователями здания стали лаборатории Зоологического института.
Возвращён верующим дацан был лишь в 1990 году, ему дали нынешнее название "Дацан Гунзэчойнэн", что является аббревиатурой тибетского имени, полученного им при освящении. А в 1994-м главный алтарь снова украсила пятиметровая скульптура Большого Будды, изготовленная в традиционном монгольском стиле — из папье-маше с последующим покрытием сусальным золотом. Постоянно проживающая теперь в дацане группа из десяти лам регулярно проводит молебны, имеющие приверженность главным
образом среди немногочисленной бурятско-калмыцко-тувинской диаспоры.
Седьмого октября 2015 года традиционный полуденный выстрел с бастиона Петропавловки знаменовал собою начало празднования столетия Санкт-Петербургского дацана — первого буддийского храма Европы. В череде торжественных мероприятий — выставок, концертов и т.д. — самые красочные, поистине уникальные, действа развернулись в стенах Государственного Эрмитажа.