Марина Замотина __ О МОЕЙ ПОДРУГЕ ШЕВЕЛЁВОЙ
Московский литератор
 № 22 ноябрь, 2015 г. Главная | Архив | Обратная связь 



Марина Замотина
О МОЕЙ ПОДРУГЕ ШЕВЕЛЁВОЙ

     Так хочется блеснуть словом, написать о подруге Шевелевой (я ее звала только так, ну иногда "Ирина Михайловна"). Но точно знаю, не получится. Надо бы сказать умно, красиво. А в голове все такое обыденное, повседневное.
     Не помню, когда мы познакомились. Очень давно. Вступала подруга Шевелева в СП не через нашу секцию критиков (это бы я точно помнила), а через совещание молодых писателей СП России (тогда РСФСР). Да и общалась она в основном с поэтами, которые в те годы "сидели" (не считая буфетов) от критиков в другом конце ЦДЛ. Но в местах общего разгула мы пересекались, а были еще многочисленные, в первую очередь наши, "критические" мероприятия, где мы, конечно же, общались.
     В новом здании МГО "производственная" территория, как ни странно, сузилась. А в последние лет десять Ирина Михайловна практически ходила в нашу организацию исключительно ко мне. Честно говоря, я сейчас искренне рада, что переехала в новый кабинет. В предыдущем подруга Шевелева бывала частенько, более того, мы позволяли себе иногда посидеть там вечерами. Я, кстати, в своем кабинете практически никогда "не отвлекаюсь от работы". Но именно для подруги Шевелевой обычно делала исключение.
     Мы стали регулярно и по делу встречаться, когда в 1992 году я получила в дополнение к своим непосредственным обязанностям Приемную комиссию, которая в те годы собиралась ежемесячно. Рассматривали по 15-20 дел. До 1991 года в Приемке работать было и престижно, и не обременительно. Рецензентам платили за рецензирование, но рецензия должна было быть напечатана, потому как она шла в архив — в личное дело писателя.  Перестройка перестроила работу, деньги платить перестали. Руководства в начале 90-х пыталось как-то решить эту проблему, но в итоге все затихло. Те, кто не хотел работать бесплатно — отказались сразу, кто-то отсеялся постепенно — не захотели тратить личное время. Но большинство все же осталось. И вплоть до 2004 года Приемная коллегия работала почти в неизменном составе, не считая огорчительных потерь, когда писатели уходили из жизни. Потом заседания стали проводиться реже. Теперь — два раза в год. Но зато и дел на рассмотрение мы ставим по нескольку десятков. Ирина Михайловна читала книги всегда. И помногу. Я "подсовывала" ей по несколько дел. Ее было невозможно склонить к компромиссу, если ей что-то не нравилось — сказать, что это хорошо, она не могла. Но могла просто ничего не говорить. Никогда не "валила" слабеньких авторов. Не смаковала неудачи.  Возразить могла, причем аргументировано. Обычно, когда дело доходило до "чтения по кругу" (сборник поэта каждый брал и читал вслух одно стихотворение) — считай "завалили абитуриента". Но у подруги Шевелевой было удивительное чутье на хорошую поэзию. Даже в такие пиковые моменты, когда выбрать стихотворения предстояло буквально за секунды, она чаще всего умудрялась найти достойные строки! Если, конечно, они там вообще были.
     Подруга Шевелева работала в Приемке все "мое" время. Более того, она пропустила всего лишь два последних заседания. Осенью 2013 Ирина Михайловна к нам приходила, а потом оказалась в больнице, где пробыла довольно долго — весеннее заседания состоялось без нее. Но она звонила мне часто и, естественно, я успевала ей рассказать все и обо всех. Осень 2014 мы очень надеялись, что она, выйдя из больницы, восстановит силы и вернется к нам. Мы очень ждали ее! Но…
     12 ноября на очередной Приемке ее не было. Мы многократно вспоминали ее в тот день. Беспокоились все — спрашивали коллеги, наши сотрудники, писатели, случайно оказавшиеся в радиусе Приемной коллегии. К нам на заседание заходили Бояринов, Гусев,  Котюков… Я не знала, что ответить. Вроде бы ей лучше стало, она вернулась домой. Но болезнь не отпустила,
     Увы! Именно в этот день Ирина Михайловна умерла. Поздно вечером мне позвонил домой ее давний друг Александр Варакин и сообщил печальную весть.
     Теперь я время от времени обнаруживаю у себя в компьютере ее файлы. Подруга Шевелева не дружила с техникой, последние годы писала на компьютере, но файлы у нее либо не сохранялись, либо переименовывались. И вообще — что они у нее только не делали! Она в каждый свой визит ко мне приносила флэшку, мы с ней копировали всю информацию — на всякий случай. Потом я обо всем благополучно забывала, как и она. Начинались поиски, выяснения, уточнения. Находили, конечно, нужные материалы. Но не без проблем, а чаще всего при их большом количестве. И сейчас я время от времени открываю какой-нибудь непонятный файл и вдруг вижу, что это незаконченная работа Ирины Михайловны. Не могу передать свои эмоции. Радуюсь, что читаю ее вновь. И такая тоска накатывает! Ведь больше она уже ничего не напишет…
     Работать подруга Шевелева любила. Именно работать, а не зарабатывать. Хотя, кто ж откажется от неожиданного гонорара? Но чаще всего от меня исходили гуманитарные просьбы. Я все время к ней с чем-нибудь привязывалась — то надо ветерана пожалеть, то инвалида порадовать! И ведь никогда она меня не гоняла, все время соглашалась почитать, написать, опубликовать. Умела она найти лучшее в книге, отметить  удачные строки и обозначить "поэт или нет". Если уж совсем слабая книга, писала деликатно. И, понятное дело, статья оставалась в личном архиве автора. На мероприятия приходила в последние годы редко — выступать не любила. Говорила тихо и медленно, ее было сложно слушать. Но спорщик была непримиримый! Никогда не уступала и точку зрения не меняла.  За что периодически "получала" от собратьев по перу. Но она была дама необидчивая — поэзия ее рано или поздно со всеми мирила.
     Меня всегда удивляла яркость ее сравнений, неожиданность характеристик. Она в малом видела большее. И так любила поэзию! И поэтов (еще больше).
     Талант. Это — безусловно. Так же, как, безусловно — она очень хорошая мать, бесконечно любящая свою семью, сыновей и внуков. Помню, когда мой сын ушел в армию, я все время вспоминала ее рассказ о том, что она чувствовала все то время, пока служил один из ее сыновей. А ведь со мной было все тоже самое! Те же ощущения, просто она описала это состояние одной фразой.
     Наш последний разговор состоялся за несколько дней до ее ухода. Волновалась, что у сына проблемы с работой. Ирина Михайловна всегда остро переживала все их неприятности и по мере сил помогала. Да что там помогала — она отдавала им все.
     Да, подруга Шевелева вынашивала (и весь год в больнице не исключение) мысль о своем новом проекте — очередная "Наноэскпедиция  в словесность". Я как обычно на нее поругивалась, дескать, закончи с лечением, наберись сил — все сделаем! Уж со словесностью как-нибудь разберемся! Только выздоравливай!
     Так жаль, что проект остался в самом зародыше, хотя кое-что она написать успела.
     А я порой ловлю себя на мысли, что мне ее очень не хватает. Очень. Иногда беру телефонную трубку и, кажется, что сейчас услышу ее тихий и хриплый голос: "Ма-а-ариночка!". И тут же заору на нее: "Ирина Михайловна, вот любишь ты звонить невовремя".
     Но — она больше не позвонит.
     Никогда.