На последнем собрании МГО СПР говорилось о необходимости нам, её членам, работать с библиотеками. Я эту работу веду много лет через БПХЛ, а последние годы в своём Сокольническом районе, в основном, в библиотеках района. Руковожу на общественных началах литературной студией в детской библиотеке № 78 имени И. А. Крылова. Значительную долю в моих программах занимает военно-патриотическое воспитание детей и молодёжи, рассказываю школьникам и студентам через свои стихи и авторские
песни об осени 1941 года, годах войны и послевоенном времени, читаю им и поэму "Камень и осколок". Как член окружного жюри участвую в конкурсе "Отстояли Москву, защитили Россию", посвящённом предстоящему 75-летию разгрома немцев под Москвой. В своих выступлениях мне оказывают помощь работники библиотеки имени Лермонтова (взрослого и детского отделения), Сокольнический морской музей, Совет ветеранов района, Муниципальное собрание.
На запасных путях — банкет,
Обед прощальный, то бишь.
В домах у вдов такого нет —
Колдуй, не приготовишь.
Ножи секут капустный ком,
Как бабочки, порхают.
Мальчишка с русым хохолком
За Гансом наблюдает.
Журчит, мурлыкает в ладонь
Гармоника губная.
А Гансу кухонный огонь
Камин напоминает:
Как в фатерланде он давно
Поленья жёг в камине,
И пил он рейнское вино
И водку пил на тмине…
Потом повесил автомат
На жилистую шею.
И с ним притопал в Сталинград
И вмёрз с дерьмом в траншею.
Раненье, тыл и всё — с нуля:
Курск и под Минском финиш…
Мечтал протопать вдоль Кремля —
Сей факт в склероз не скинешь.
И вот он брел через Москву,
Глаза в брусчатку пряча…
Потом, грызя свою тоску,
Задумываться начал…
И пробил долгожданный час,
Совсем чуть-чуть осталось,
Вот-вот колеса застучат:
"Нах хауз, Ганс, нах хауз…"
И Ганс, за много лет впервой
Почую вкус надежды,
Трясёт в такт песни головой,
К борщу капусту режет.
Стоят вдоль насыпи столы,
Гудит веселья хаос.
Кипят походные котлы:
"Нах хауз, Ганс, нах хауз!.."
И сердцу хочется добра.
И, увидав мальчишку,
Ганс извлекает из ведра
Большую кочерыжку.
Встряхнув в ладони сладкий груз
И дёрнув чёлкой рыжей,
Он крикнул: "Битте! Кушаль, рус!"
И бросил кочерыжку…
Иван родился без отца.
Январь сорок второго.
Роддом.
— Веселого мальца
Бог дал тебе, Петрова! —
Сказала няня, принеся
Вдове кормить младенца. —
Не плачь. Ведь жизнь еще не вся.
— Куда ж мне с ними деться?!
Ведь пятый он. А мой-то, мой
Ушел сам, добровольно…
— Ты, мил-подруга, тут не вой
И так кричат довольно.
Всех бабьих слёз не оботрёшь.
А парня как же назовёшь?
Малец-то без изъяна!
— Что ж, в честь отца — Иваном…
Он рос средь мерзостей войны
И голода знал страхи.
С братьёв донашивал штаны,
Донашивал рубахи…
Случалось, и не раз, хлебать
Такую затируху,
Что нынче даже вслух назвать —
Не то, чтоб съесть, — нет духу.
Едва сумел сойти с крыльца
Ступенькою крутою,
А знал уже, что без отца
Растёт он сиротою.
Иван однажды мать спросил:
— А папка где наш, мама?
— Погиб…
— Неправда!
— Правда, сын.
Не верил. Ждал упрямо.
Встречать ходил все поезда.
Мёрз, стоя у откоса.
Стучало сердце: "Да, да, да…"
"Нет, нет" — в ответ колёса…
А если окликал "Сынок!"
Его солдат проезжий,
К нему кидался со всех ног
С отчаянной надеждой.
И снова мчались поезда,
И снова у откоса
Стучало сердце: "Да-да-да"
И "Нет-нет-нет", — колеса…
И получил на свой вопрос
Иван ответ суровый.
Друг батькин фронтовой привёз
Известие Петровым.
Все рассказал он про отца,
Табак на кухне тратя,
Как был до самого конца
С Петровым в медсанбате,
Как тот стонал:
— Не выжить мне!.. —
И прошептал, слабея:
— С-под сердца вот, свези семье,
Даю наказ тебе я…
И вынул из тряпицы гость
Кривой кусок металл,
Вложил его Ванюшке в горсть,
И горсть горячей стала…
Ещё в тряпице орден был
С медалью "За отвагу",
И рядом с ними положил
Гость смертную бумагу…
Он рос. И мысль росла одна,
И в ней он укреплялся:
Все беды принесла война,
Фашисты, фрицы-гансы…
А гансы возводили цех,
Ходили без конвоя,
И долетал их резкий смех
До моего героя.
И с перетянутой струной
Растущей втайне мести
Бывал он как глухонемой
И цепенел на месте.
На первый ряд садился он
В кинотеатре душном,
Сжимая в кулачке патрон —
Любимую игрушку.
И если погибал герой
Военного сюжета,
Рождался у Ивана свой
Сюжет в ответ на это.
И в нем, конечно, был он сам
Отчаянным героем,
И пулемет его "чесал"
Фашистов строй за строем…
А после пленных видел строй,
Совсем не страшных гансов,
Сжимал патрон в кармане свой
И сам в комок сжимался.
Шагал в колонне пленных Ганс,
Худющий — глянуть тошно.
И мать Ивана как-то раз
Дала ему картошку.
И бабы с русской простотой,
Презрев войны разлуки,
Кидали что-то им порой
В протянутые руки.
И в детской раненой душе
Мешалось все, болело.
Не знал он, как свершит уже
Обдуманное дело.
И сон, один и тот же сон
Преследовал Ивана:
Ганс, до зубов вооружен,
Палит в него с экрана.
И защищаясь от свинца
Единственным патроном,
Он звал, безгласно звал отца,
Будил полдома стоном.
И пробил долгожданный час.
Гудит веселья хаос.
Вот-вот колёса застучат:
"Нах хауз, Ганс, нах хауз!"
И вот в приливе добрых чувств
Увидел он мальчишку
И крикнул:
— Битте, кушаль, рус! —
И бросил кочерыжку.
Упал у грязных ног босых
Презент гранёный Ганса.
Иван нагнулся.
Мир затих, когда он поднимался.
И Ганса детский взгляд ожёг.
Он испугался, замер.
Мелькнуло что-то, и в висок
Его ударил камень.
Иван не бросился в бега:
Поддал капустный откуп
Босой ногой и зашагал
Отцовскою походкой.
А Ганс прижал ладонь к виску.
И боль стучала тонко.
И вдруг он ощутил тоску,
Припомня взгляд ребёнка.
И вдруг он ощутил вину,
Пришедшую мгновенно,
И стыд, молчавший всю войну,
И совесть, что нетленна,
Пока не умер человек
В тебе, каким бы страхам
Режим какой бы ни подверг
Тебя за хлеб и сахар…
Тянул на запад паровоз,
Тревожа ночь гудками.
Домой, на Рейн он Ганса вёз,
А Ганс домой вёз камень.
Тот самый камень, что с виска
Содрал до крови кожу,
Тот самый камень, что слегка
Царапнул душу тоже…
Впервые крепко спал Иван,
Дом стоном не тревожа.
И без войны киноэкран
Впервые снился тоже…
Живёт в одном из городов
Семейством дружным очень
Иван Иванович Петров,
Потомственный рабочий.
Сам пятый — не мала семья
По нынешним-то меркам.
И в том семействе есть своя
Для памяти поверка.
Когда весна приблизит ход
К победному салюту,
Когда вдова слезу прольёт
В молчания минуту,
Выносят внуки на балкон
Портрет Ивана-деда,
Чтоб видел он, чтоб слышал он,
Как вновь трубит Победа!
И в День Победы каждый год
Из недр сервантных полок,
Всегда волнуясь, достает
Иван стальной осколок.
И вновь горит его ладонь.
Несёт, как эстафету,
Сын вечной памяти огонь
К отцовскому портрету.
И отражаются везде,
Горя, салюта блики:
В медали, в орденской звезде,
В святом отцовском лике.
И рюмку, полную вина,
Перед портретом ставят.
Все это Память. И она
Душой Ивана правит.
Мы все поранены войной.
Боль-память здесь, у сердца.
Нас излечить от боли той
Нет у науки средства.
Но мы не сломленный народ —
Неодолимы духом!
Запомнить надо наперёд
Всем подлых войн стряпухам.
Война — трагедия для нас.
Но предстоит извлечь нам
Ее из памяти не раз,
А память наша вечна!
Она не камень, а родник,
Как взгляд дитя прозрачный.
И кто к нему хоть раз приник,
Тот человек не зряшный.
Она не камень, а набат,
Извечная тревога,
С которой женщины глядят
Солдатам вслед с порога.
Она не камень, а звезда,
Что с сердцем по соседству,
Она горит во мне всегда,
Мое второе сердце.
Она не камень, а броня,
И мужества кристаллы
В ней пламя вечного огня
С людской слезой спаяло…
И повторить могу опять,
Хоть повторялось часто:
Нам есть ещё, что защищать,
И есть, чем защищаться!
Стоит на Рейне крепкий дом.
Его построил Йоган.
Семья живет, конечно, в нём
В немецком нраве строгом.
Средь хрусталя хранят в дому
Простой булыжный камень.
Не разрешают никому
Тот камень брать руками.
И только старый Ганс порой
К виску его приложит
И слышит бомб протяжный вой,
И дрожь бежит по коже.
И видит детские глаза,
Прислушиваясь к звукам.
Он этот камень приказал
И детям чтить, и внукам.